Когда первый «кавалерийский наскок» ни к чему не привел, Дубов воткнул лопату в землю и ненадолго задумался. А затем произнес:
— Вы знаете, так мы можем копать еще сто лет. И если понадобится, то так и поступим. Но… Как бы это сказать? Появилась тут у меня одна мыслишка, и как раз в связи с той женщиной, что здесь только что была. Точнее, с ее спутником. Я знаю их обоих и прекрасно понимаю, на что они способны. Ну никак не похоже на Анну Сергеевну, чтобы она вот так вот на ровном месте побежала и нырнула в навоз. Она, конечно, девушка с придурью, но не до такой же степени! Значит, что-то ее заставило это сделать. Или кто-то. А Каширский шарлатан тот еще, но некоторыми сверхчувствительными способностями он все же обладает. И вот я подумал — а не обнаружил ли Каширский «шестым чувством», что под землей что-то находится, и не передал ли своего рода мысленное послание Анне Сергеевне?..
— То есть вы хотите сказать, что копать надо прямо под кучей? — напрямую спросил Илья.
— Полагаю, что здесь вероятность что-то найти будет больше, чем в любом другом месте, — уклончиво ответил Дубов. — Тем более, что и Васяткины расчеты указывают на то же самое место!
— Ну что ж, давайте копать под кучей, — подытожил дон Альфонсо.
— А что, очень кстати, — подхватил Илья. — А то руки все не доходят огород унавозить. Вот заодно и доброе дело сделаем!
Когда доброе дело было сделано и навоз равномерно раскидан по грядкам, искатели сокровищ наконец-то смогли приступить к раскопкам на месте бывшей кучи. И на сей раз усилия не остались втуне — вскоре лопата Василия наткнулась на что-то твердое.
Еще несколько энергичных движений — и из земли появился средних размеров кованый сундук, весь ржавый, но еще довольно крепкий.
— Вот это да! — восхищенно выдохнул Илья.
— Впервые присутствую при находке клада, — с внешним спокойствием заметил дон Альфонсо.
Для Дубова это был уже далеко не первый такой случай, и весь его опыт кладоискателя вкупе с интуицией детектива говорил, что здесь «что-то не так». Хотя более точно сформулировать эту мысль Василий пока что не мог.
С немалыми трудами сундук был извлечен из ямы и установлен напротив крыльца. Все, кто был на дворе, включая Патапия Иваныча и Настасью, окружили сундук, но никто не решался его открыть — то ли опасались быть ослепленными блеском ново-мангазейского золота, то ли боялись разочароваться, а может быть, подсознательно чувствовали, что в этом ржавом ящике кроется что-то зловещее, чреватое бедой.
— Ну что ж, приступим? — деланно бодро произнес Дубов. — Прошу вас, Патапий Иваныч, как хозяина сего дома и самого старшего среди нас — поднимите крышку.
— Ну, при чем тут я, — отказался Патапий Иваныч. — Думаю, что эту честь надо предоставить самому молодому среди нас. Тем более, что именно он угадал верное место.
Васятка изо всех силенок вцепился в ржавую крышку, и она со страшным скрипом приподнялась. Вскоре любопытным взорам предстало содержимое сундука. Большую часть находки составляли переплетенные книги и тетради явно архивного содержания. Лишь на дне лежали несколько украшений, судя по виду, не очень-то драгоценных, да с десяток икон, на удивление хорошо сохранившихся.
«Так что же, это и есть знаменитые сокровища царя Степана?» — с некоторым разочарованием подумал Василий, листая церковную книгу Христорождественского Ново-Мангазейского собора с записями о свадьбах, крестинах и отпеваниях давно умерших и давно всеми забытых людей.
— Конечно, нет, — словно прочитав его мысли, сказал Васятка. — Ясно, что Димитрий Смурной нарочно закопал сундук здесь, на виду, чтобы ежели кто найдет, считали, будто это и есть главный клад. Для того и несколько украшений внутрь положил. А настоящие сокровища, понятное дело, в более тайном месте припрятал.
— Да, очень возможно, — сдержанно ответил Дубов, понимая, что Васятка, наверное, прав, и следовательно — поиски продолжаются.
— А с ним что делать? — указал дон Альфонсо на сундук и его содержимое.
— Что делать? — призадумался Василий. — По правде сказать, не знаю. Наверное, решать вам? — обернулся он к Патапию Иванычу.
— Зря мы все это затеяли, — тихо проговорил Патапий Иваныч.
— А я даже рад, что настоящих сокровищ там не оказалось, — добавил Илья.
Дубов извлек из сундука несколько аляповатую золотую брошку, усыпанную то ли драгоценными камнями, то ли стекляшками.
— Может быть, сударыня, вы оставите ее у себя? — обратился он к Настасье. — По-моему, она вам будет очень к лицу.
— Благодарю, не надо — решительно отказалась Настасья. — Такие украшения богатым барыням впору, а нам ни к чему.
— Ну так хотя бы иконки возьмите, — предложил Василий, но этому решительно воспротивился Патапий Иваныч:
— Нет, нет! Как же можно молиться образам из разоренного храма? Грех один да позор!
— Ну что ж, должен признать вашу правоту, — развел руками Василий. — И в таком случае нам остается одно — не злоупотреблять вашим гостеприимством и, откланявшись, удалиться.
— Погодите, а как же пообедать? — воскликнул Илья. — Жена такую похлебку сготовила — пальчики оближете!
— Нет-нет, нам и впрямь пора, — вмешался дон Альфонсо, которому показалось, что его спутники уже готовы внять уговорам и остаться на обед. — Не забудьте — мне еще засветло нужно доехать до Новой Мангазеи.
— До Новой Мангазеи? — рассеянно переспросил Дубов. — Да-да, конечно же!
Бросив мимолетный взгляд на сыщика, Васятка понял, что тот уже каким-то образом связал находку на огороде с путешествием дона Альфонсо, но, по обыкновению, говорить ничего не стал.
Тем временем кладоискатели бережно погрузили свою находку в карету и, сердечно простившись с хозяевами, последовали за сундуком. Максимилиан взмахнул кнутом, и карета покатилась по пустынной Боровихинской улице. Патапий Иваныч, Настасья и Илья глядели вослед карете, пока она не скрылась из виду.
* * *Нынешний день для отца Александра тянулся длинно и скучно, особенно в отсутствие верного друга Васятки. Пожалуй, единственным событием, как-то выбивавшимся из обычного течения, был визит чиновников градоуправления.
— Сходить прогуляться? — вслух подумал отец Александр. И сам же себе ответил: — А отчего бы и нет.
Сказано — сделано. Заперев храм и бережно спрятав огромный ключ в не менее огромном кармане рясы, священник не спеша двинулся по Сорочьей улице.
Около соседней избы он остановился, хотя с недавних пор всякий раз убыстрял шаги, проходя мимо этого места. Но на сей раз отец Александр не только остановился, но даже в задумчивости облокотился о ветхий забор, словно бы чего-то или кого-то ожидая.
И точно — вскоре двери избы отворились, и на крыльцо вышел человек. Но то была не Матрена, которая несколько дней назад обнаружила в сенях неизвестного покойника, и даже не ее законный супруг Иван, а куда более важная особа — в недавнем прошлом начальник Сыскного приказа, а ныне боярин и советник самого царя Путяты.
— Ба, Пал Палыч, — несколько преувеличенно обрадовался отец Александр. — То есть, пардон, боярин Павел! Вот уж кого не чаял встретить…
— Да, знаете, решил еще раз глянуть на место происшествия, — ответил боярин Павел, крепко жмя руку отцу Александру. — Вдруг в суматохе что-то упустил.
— Ну и как?
— Никаких новых улик, не стоило и заявляться, еще раз хозяев волновать. Матрена, бедняга, уж решила, что я пришел ее в острог везти… А вы куда, батюшка?
— Да так, прогуливаюсь, — отвечал священник. — Если желаете, могу вас проводить.
И отец Александр с боярином Павлом зашагали по Сорочьей улице. Сперва молча, а потом Пал Палыч заговорил, но гораздо более тихим голосом, чем при встрече:
— Боюсь, что новости у меня для вас не самые утешительные, батюшка… Или вы позволите именовать себя Александром Иванычем?
— Да ради бога, — умеряя свой могучий бас, отвечал отец Александр. — Тем более что меня в миру и впрямь так зовут.
— Ну что ж, тогда сразу о мирских делах. Как вы понимаете, для меня нет никакой тайны, что вы — из тех же краев, откуда ваши друзья.
— Так я ж этого особо и не таю, — пожал плечами отец Александр. — Конечно, не трублю на всяком углу, но и не скрываю.
— Это я к тому, что вам есть, куда возвращаться, — продолжал Пал Палыч. — И советую вам… Да нет, прошу, умоляю — уезжайте.
— Неужто я вам так надоел? — прогудел отец Александр.
— Да при чем тут надоел, — не поддержал шутки Пал Палыч. — Мне стало известно, что за каждым вашим шагом следят самым пристальным образом. И более того, ваша жизнь в полном смысле висит на волоске.
— Ну, нашли, чем удивить! — несколько натянуто рассмеялся отец Александр. — Это я и так знаю. — И, резко посерьезнев, продолжал: — А вообще-то вы, Пал Палыч, наверное, правы — пора возвращаться. И не потому что следят или на волоске, а потому что не нужен стал я здесь. И там не особо нужен, но там — моя родина. Вот дождусь, когда мои земляки из поездки вернутся, так вместе с ними домой и подамся.
— Ну, нашли, чем удивить! — несколько натянуто рассмеялся отец Александр. — Это я и так знаю. — И, резко посерьезнев, продолжал: — А вообще-то вы, Пал Палыч, наверное, правы — пора возвращаться. И не потому что следят или на волоске, а потому что не нужен стал я здесь. И там не особо нужен, но там — моя родина. Вот дождусь, когда мои земляки из поездки вернутся, так вместе с ними домой и подамся.
— И когда же они возвратятся?
— Трудно сказать, — призадумался отец Александр. — Может, завтра, а может, еще на пару дней задержатся.
— Тогда вам, Александр Иваныч, не следует их дожидаться, — гнул свое боярин Павел. — Поверьте, я нисколько не преувеличиваю опасность, может быть, даже преуменьшаю.
— Благодарю вас за заботу, Пал Палыч, — откликнулся отец Александр. — Но не могу же я вот так вот просто взять и исчезнуть. Я должен позаботиться хотя бы о Васятке…
— О Васятке не беспокойтесь, я его не оставлю, — перебил боярин Павел. — Вы в толк еще и то возьмите, что рядом с вами и его жизнь может оказаться под угрозой!
За разговорами отец Александр и боярин Павел прошли всю Сорочью улицу и свернули на другую, почти столь же тихую, разве что избы там стояли чуть ближе одна к другой и выглядели чуть нарядней.
— И потом, есть еще одно дело… — Отец Александр не только понизил голос еще больше, но и отвел Пал Палыча чуть не середину улицы, будто опасаясь, что их случайно услышат в каком-то из дворов. Благо уличное движение здесь было таким же, как и на Сорочьей. То есть никаким.
— Вы об Ярославе? — тихо переспросил Пал Палыч. — Да, вы неплохо придумали — приютить его у меня, потому что в мой дом никто не сунется. Но скажу вам откровенно — это не решение вопроса. Поверьте, я не боюсь, но и мое положение с каждым днем становится все менее прочным.
Боярин Павел ненадолго замолк. Наконец, будто решившись, заговорил медленно, взвешивая каждое слово. Но отец Александр чувствовал — то, что говорил боярин Павел, было выстраданным, во что он и не хотел бы, но, как честный и реально мыслящий человек, вынужден был верить.
— За сорок лет работы в Сыскном приказе я не делал ничего, что противоречило бы закону и моей собственной совести. А за те десять лет, что возглавлял Приказ — и другим не дозволял делать этого. Да, мне приходилось трудиться среди воров, разбойников, мздоимцев, но я, простите за громкие слова, никогда не изменял понятиям о совести и чести, хоть это порой бывало и нелегко. А теперь ощущаю, что оставаться порядочным человеком с каждым днем становится все сложнее. Это трудно объяснить, но вы меня, конечно, понимаете.
— Да, разумеется, — кивнул священник. — Я-то здесь всего второй год, но то же самое чувствую…
— Вот видите, — подхватил боярин Павел, — а каково тут жить и видеть, как честных и неподкупных людей убирают, а на их место назначают либо явных глупцов, либо таких, по ком давно темница тоскует! Каково наблюдать, как твои друзья и единомышленники один за другим приноравливаются к обстоятельствам и вливаются в общую толпу служителей не делу, а личностям.
— А чем вы это можете объяснить? — пристально глянул отец Александр на боярина Павла. — Корысть? Страх? Что-то еще?
— Не знаю, — развел руками Пал Палыч. — Наверное, и то, и другое, и третье. Что-то мрачное и гнетущее, словно разлитое в воздухе с тех пор, как… — Боярин Павел не договорил, но отец Александр все понял:
— А что Государь?
— Так я и Государю то же самое всякий раз говорю, — невесело усмехнулся боярин Павел. — А он всякий раз отвечает: «Да-да, дорогой Пал Палыч, я с вами полностью согласен, это совершенно недопустимо. И ежели чего узнаете, непременно обо всем докладывайте мне лично, мы вместе обмыслим, что делать», и все такое.
— Ну и как, прислушивается Государь к вашим словам?
— Прислушивается, да еще как, — уныло кивнул боярин Павел, — но поступает чаще всего точно наоборот. Не пойму только, отчего он все еще благоволит ко мне — я же знаю, какие гадости на меня наговаривает его окружение!
— В нашей стране сказали бы — для поддержания авторитета власти, — заметил отец Александр. — Как бы это получше объяснить? Если при властях находится человек вроде вас, известный честностью и неподкупностью, то и сама власть, какая бы она ни была, получает больше доверия в обществе.
— Возможно, — не без горечи усмехнулся Пал Палыч и одернул на себе боярский кафтан, к которому еще не очень привык. — Однако вернемся от общего к частностям. Я не хочу и знать, кому ваш Ярослав так круто переступил дорогу, что его извести пытались. Вопрос в другом — могу ли я чем-то помочь, и если да, то как?
— Видите ли, дорогой Пал Палыч, тут кроме прочего еще и сердечные дела примешались. Возлюбленная Ярослава — мужняя жена, и она готова бежать вместе с ним. Сперва в Новую Мангазею, а потом за границу. Но теперь я вижу, что бежать придется ему одному, а Евдокия Даниловна присоединится к нему позже… Ну, чего тебе? — спросил отец Александр у лохматой черной собаки, которая молча сопровождала их с самого начала улицы. — Вот попрошайка! — И, пошарив в карманах рясы, священник сунул ей какой-то пирожок. — Все, больше не проси, нету.
— Извините, Александр Иваныч, какая Евдокия Даниловна? — тихо переспросил Пал Палыч, когда собака отошла с пирожком на обочину. — Уж не… Впрочем, меня это не касается. — И, помолчав, добавил: — Даже если и та самая.
— Ну вот, язык мой — враг мой, — обескураженно развел руками отец Александр. — Пал Палыч, можно Ярослав побудет у вас до завтра? К тому времени я все подготовлю для его побега, а потом, Богу помолясь, и в свой путь отправлюсь. Вы, главное, о Васятке позаботьтесь. Я бы его с собою взял, да в нашей стране, боюсь, ему неуютно будет…
— На этот счет не беспокойтесь, — твердо ответил Пал Палыч. — Ну, вроде все обговорили? Тогда давайте прощаться. Незачем Тайному приказу очи мозолить — дескать, о чем это два таких неблагонадежных подданных так долго лясы точат?
— Э, любезнейший Пал Палыч, тут уж не Тайным приказом, а еще чем потайнее пахнет, — как бы в шутку возразил отец Александр. — Ну, благослови вас Господь на добрые дела!
Священник истово перекрестил Пал Палыча, тот низко ему поклонился и продолжил путь уже в одиночестве. Отец Александр проводил его взором, тяжко вздохнул и побрел восвояси.
* * *В ожидании, пока подадут обед, Василий Дубов прямо в трапезной демонстрировал содержание сундука, обнаруженного на огороде возле бывшей кузницы. А попутно рассказывал, как им удалось его найти. Особо при этом он расхваливал Васятку, впрочем, без опаски «перехвалить», ибо сам Васятка отсутствовал: едва карета дона Альфонсо прибыла в Терем, он тут же заявил, что настоящий, главный клад, по его разумению, зарыт где-то на берегу пруда, и, выбрав в чулане лопату «по себе», отправился на поиски. Естественно, Петрович тут же увязался за ним, и таким образом ничто не мешало откровенной беседе и предстоящему дружескому обеду.
Дормидонт очень внимательно рассматривал иконы и перелистывал церковные книги — Надежда чувствовала, что эти занятия как-то отвлекали его от невеселых дум. По ходу дела царь уверенно определял, какому иконописцу мог принадлежать тот или иной святой лик, выказывая себя немалым знатоком в этой области. На одной иконе, в художественном отношении далеко не самой совершенной, Дормидонт остановился особо:
— Да это ж икона Святой Богоматери — она считалась покровительницей Новой Мангазеи. Мне про нее рассказывали в тамошнем главном Соборе, будто бы перед вторжением Степана из нее начали источаться слезы. Настоятель просил меня вернуть ее в Мангазею, а я бы рад, да ведь все исчезло, что Степан оттуда вывез!
— Ну хорошо, пускай золото, алмазы, иконы и прочее, но для чего им понадобилось вывозить и прятать церковные книги? — несколько удивленно произнес доктор. — Они ведь, кажется, никакой материальной ценности не представляют?
— Владлен Серапионыч, да как вы не понимаете! — вскинулась Чаликова. — Дело же не в золоте и не в алмазах. Для захватчиков куда важнее не просто ограбить побежденных, а поставить их на колени, а для этого прежде всего выбить из них всякую память о прошлом, превратить в быдло, в манкуртов, родства не помнящих! — И, спохватившись, обернулась к Дормидонту: — Извините, Ваше Величество, что столь нелицеприятно отзываюсь о деяниях вашего предка…
— Да чего уж там, — великодушно махнул рукой Дормидонт. — Ежели по совести, то изрядная скотина он был, царь Степан, царствие ему… — Дормидонт запнулся, не будучи уверен, в каком царствии пребывает теперь его пращур. И заговорил напористо, по-деловому: — Друзья мои, вы еще не надумали, что делать с вашими находками?
После некоторого молчания заговорил Дубов:
— Нам было поручено отыскать спрятанные золото и драгоценности. Мы с Васяткой пришли к выводу, что основная их часть находится в другом месте, и будем искать дальше… Государь, — вдруг обратился сыщик напрямую к Дормидонту, — что бы вы сделали, если бы в вашу бытность царем у вас оказались эти иконы и церковные книги?