Это уже не те громыхающие рыдваны, которые когда-то поражали мое воображение в Саратове. Теперь это тихие, изящные, скоростные машины. Они лишают сна и покоя моих современников, ими увлечен весь мир детей и взрослых. Сегодня в мире насчитывается 200 миллионов автомашин и общая протяженность автомобильных дорог с твердым покрытием перевалила за 10 миллионов километров. Самое поразительное в том, что из пристрастия к этому механическому созданию люди без колебания уродуют красивейшие пейзажи, разрушают города, тишину и аромат сельских местностей, садов и полей.
Самый страшный идиотизм, порожденный автомобилизмом, заключается в том, что на всех этих дорогах и городских улицах при постоянных автомобильных катастрофах гибнут уже не тысячи, а миллионы людей, чаще всего молодых. В Европе ежегодно жертвами автомобильных катастроф становятся 50 тысяч человек и почти 2 миллиона получают ранения. В Америке эти цифры еще более значительны. Забавно то, что переполненные автомобилями улицы городов не позволяют осуществлять основное преимущество авто - скорость передвижения. Машины должны двигаться черепашьим шагом. Пешеходы их обгоняют без малейших усилий. Тем не менее повсюду в мире конструкторы стремятся к повышению скоростей автомашин и заняты поисками средств сделать их безопасными.
Один из героев моих книг шведский инженер Густав де Лаваль писал в начале нынешнего века: "Большие скорости - вот истинный дар богов!"
Богами больших скоростей оказались атомы химических элементов или, точнее говоря, механический принцип, лежащий в основе их миграции. Биогенная миграция атомов определила направление эволюционного процесса. Палеонтологическая летопись показывает, что в ходе геологического времени на всем животном царстве наблюдается усовершенствование центральной нервной системы и мозга, начиная от ракообразных и моллюсков и кончая человеком, причем раз достигнутый уровень развития мозга в процессе эволюции не идет уже вспять, но только вперед. Мощь человека связана с его мозгом, с его разумом, направляющим и его творческий труд.
"В геологической истории биосферы,- говорит Вернадский,- перед человеком открывается огромное будущее, если он поймет это и не будет употреблять свой разум и свой труд на самоистребление".
В своем будущем человечество никогда не сомневалось и не сомневается, но понимая это, может ли оно остановить тот самый геологический процесс, о котором сам же Вернадский писал, что он "не может быть остановлен нашей волей"?
Известный польский писатель-фантаст С. Лем в своей книге "Сумма технологии" в итоге своих размышлений и познаний спрашивает: "Все дело в том, кто кем повелевает? Технология нами или мы ею? Она ли ведет нас куда ей вздумается, хотя бы и навстречу гибели, или же мы можем заставить ее покориться нашим стремлениям?"
Мой долгий, долгий жизненный путь привел меня к убеждению, что повелевает нами технология, точнее биогенная миграция атомов, создаваемая техникой нашей жизни, "конца, размеров и значения чего мы не знаем" и что остановить не в нашей воле. Она повелевает жизнью и смертью каждого человека, она организует войны, эпидемии, стихийные бедствия, содействует всему, что усиливает миграцию атомов, и отвергает то, что не ведет к ее усилению.
Несколько тысячелетий религиозный гуманизм и христианский аскетизм стояли на пути усиления биогенной миграции атомов.
Человечество создало новые религии: футбол и хоккей с шайбой. Никогда ни одна церковь, мечеть, синагога, ни сам папа римский не собирали столько молельщиков, сколько собирает болельщиков одно футбольное или хоккейное поле.
Когда я называю футбол и хоккей религией современного человечества, многие считают, что я сильно преувеличиваю значение футболизма. Однако как показывает текущая действительность, уже начинаются религиозные футбольные войны. В прошлом 1969 году такую войну вели два американских государства Гондурас и Сальвадор. Начало войне положил футбольный матч между ними, и было все: сосредоточивание войск на границе, убитые и раненые и наконец мирный договор.
Один из великих писателей мира Чарлз Диккенс, побывавший не раз в Северо-Американских Соединенных Штатах, писал: "Самый ужасный удар, который когда-либо будет нанесен свободе, придет из этой страны. Удар этот явится следствием ее неспособности с достоинством носить свою роль мирового учителя жизни".
Приводя эту цитату в своей книге о Диккенсе, Честертон замечает: "Хотя предсказание Диккенса еще до сих пор не сбылось, все же нельзя отрицать, что в нем много справедливого".
Теперь предвидение Диккенса вполне оправдалось.
В Северную Америку переселялись из Европы люди наиболее энергичные и решительные, жаждавшие свободы и наживы, отнимавшие с оружием в руках земли индейцев, коренных жителей этой страны. Пришельцы, дорвавшись до свободы и нетронутых богатств природы, стали вводить на отнятых землях свои порядки, свою промышленность, свой моральный кодекс. В исторически короткий срок они вывели Соединенные Штаты в передовые страны мира и стали учить человечество американскому образу жизни как идеалу для всех.
На могильном памятнике Вернадского золотом высечено как величайшее и значительнейшее его открытие: "С человеком несомненно появилась новая огромная геологическая сила на поверхности нашей планеты".
Трудно отыскать на Земле другой такой уголок, где геологическая деятельность человека проявилась бы с такой силой, а биогенная миграция атомов поднялась бы на такую высоту, как в Соединенных Штатах. Не являются ли Соединенные Штаты прообразом будущего и для других стран, для других народов, идущих по тому же пути? Невольно спрашиваешь себя: неужели человечество миллионы лет совершенствовало свой мозг и нервную систему только для того, чтобы изобрести футбол и атомную бомбу?
Год назад экраны всего мира обошел американский фильм "Этот безумный, безумный, безумный мир". Название его обратилось в поговорку и сентенцию сегодняшнего дня. предупреждающую об опасном направлении геологической деятельности человечества и усиления биогенной миграции атомов химических элементов.
С легкой руки американского сенатора Фулбрайта, назвавшего вторжение американских войск в нейтральную Камбоджу "политическим безумием", газеты Соединенных Штатов под этим заголовком напечатали уйму всяких комментариев к решению президента Никсона. Среди них не было только одного - напоминания о том, что Никсон, в сущности, выполнил свою геологическую функцию, как выполняют ее все человечество и все земляные черви.
Трудно представить, чтобы такое напоминание побудило Никсона вернуть свои войска из Камбоджи. Учение Вернадского о том, что мировой характер социально-политических процессов в ходе человеческой истории исходит из более глубокого субстрата истории человечества, из геологического субстрата - миграции атомов химических элементов - совершенно противно всем традиционным представлениям - религиозным, политическим, экономическим, гуманитарным - идеалистической философии. Оно отвечает, однако, марксистско-ленинской теории: "человек в своей практической деятельности имеет перед собой объективный мир, зависит от него, им определяет свою деятельность".
В послании Академии наук Вернадский в 1924 году писал из Сорбонны: "Вся история науки доказывает на каждом шагу, что в конце концов постоянно бывает прав одинокий ученый, видящий то, что другие своевременно осознать и оценить не были в состоянии".
В меру своих сил и возможностей я старался в своих книгах, посвященных Вернадскому, сделать доступным и понятным гениальное учение крупнейшего естествоиспытателя нашего времени.
9
Последние годы, а может быть, и дни моей жизни совпали с пятидесятилетием Советской власти и дальнейшей серией пятидесятилетий Советской милиции, Советской Армии, комсомола и бесчисленного множества других советских учреждений и организаций.
Таким образом, начиная с первых дней и кончая пятидесятилетиями органов Октябрьской революции, я жил и действовал среди революционных событий, побед и поражений, падений и возвышений, удач и неудач, находок и ошибок. При всем этом, как и до революции, я оставался лицом "свободной" профессии, не связанным ни государственной службой, ни партийностью, ни даже простой благодарностью, так как не получал ни орденов, ни квартир, ни даже путевок в дома отдыха или санатории.
Для революционной действительности и советского образа жизни мой случай совсем не характерен, скорее он исключение. Объяснить его трудно. В отдельные моменты я пытался и служить, и входить в интересы коллектива, работать на началах общественности, словом, пытался жить и делать все так, как делали другие.
Но жизнь выталкивала меня отовсюду, и я оставался все тем же единоличником, каким был и до революции. Почему это так происходило? В одной рецензии на мою книгу я прочитал вот что: "Гумилевский принял революцию, но не сроднился с ней".
Но жизнь выталкивала меня отовсюду, и я оставался все тем же единоличником, каким был и до революции. Почему это так происходило? В одной рецензии на мою книгу я прочитал вот что: "Гумилевский принял революцию, но не сроднился с ней".
В другой рецензии, относящейся к тем же моим рассказам, наоборот, говорилось так: "Гумилевский, несомненно, идеологически - наш писатель, который не только черпает из революции материал для своих произведений, но и мыслит и чувствует вместе с революцией"...
В 1917 году мне было 27 лет. Это значит, что я был уже человеком со строгим мировоззрением, твердыми намерениями, ясным путем жизни и деятельности. Со школьного обучения по толстовским "Книгам для чтения" (и вплоть до "Отца Сергия", "Дьявола" и "Фальшивого купона") я жил и мыслил под влиянием великого писателя, влиянием, о котором теперь человечество уже не имеет представления...
Только дураки не признают фактов. Но как же бы я мог сродниться с самой формулой, непостижимой для моего семинарского мышления, формулой диктатуры пролетариата, излагавшейся в "Вопросах ленинизма" так: "Диктатура пролетариата есть никем и ничем неограниченная власть рабочего класса..."
Октябрьская революция начиналась бескровно и такою она вошла в историю человечества, но такой не осталась: тысячелетний гнев, тайный и страстный, искал выхода, и вряд ли мог кто-нибудь предотвратить нашествие четверки матросов в Мариинскую больницу, где лежали члены Временного правительства А. И. Шингарев и Ф. Ф. Кокошкин. Они были застрелены в своих постелях, на глазах беспомощных сестер и нянек. Матросы ие были разысканы, да никто их и не искал - стихия была неотвратима, и она шла по всей Русской земле. Если этот гнев мог обрушиться на голову двенадцатилетнего гимназиста, то как бы он мог не пасть на голову царя и всяческих министров!
Все это можно принимать, но как мог бы я сродниться с формулой диктатуры, с разгоном Учредительного собрания, с расстрелами заложников, бессудными казнями, с политическим безумием Сталина, теперь, в дни 50-летия революции, отражаемым, как в зеркале, таким же безумием Председателя Мао в Китае?!
Чтобы сродниться с Октябрьской революцией, надо было стать с детских лет профессиональным революционером, а я стал профессиональным литератором. И как я не мог сродниться с революцией, так профессиональные революционеры не могли и не могут по сей день сродниться с литературой. Они принимают ее как факт, как необходимость, всячески помогают ей, как я революции, но профессиональными писателями не становятся, как я не мог стать профессиональным революционером, будучи в 1917 году уже литератором.
Больше того. Я не мог сродниться, свыкнуться с революционным языком, с советским общепринятым словарем и писал все 50 лет так, как писал, и по сей день ощущаю отвращение, почти физическое, когда слышу или читаю "бензобак", "оперсводка", "сопромат", "зачетка", "Дзержинка", "Ленинка" - слова, столь же оскорбляющие русский язык, как и людей, к которым они относятся, хотя бы только по форме.
Как-то, проходя по Пассажу, я заметил вывеску с крупной надписью: МЕТИЗЫ. Слово это я слышал, но мне не пришло в голову, что это тоже сокращенное соединение двух слов. Я просто не знал, что он значит, и отнес его к терминам специального характера.
Поэтому я зашел в магазин посмотреть на эти самые метизы. На полках магазина ничего необычного я не увидел: ножи, вилки, замки, щипцы, клещи, отвертки.
- Покажите мне пожалуйста, где тут метизы? - спросил я продавца, дремавшего за прилавком.
Он с некоторым недоумением развел руками на обе стороны...
- Вот это все метизы...- пояснил он.
Я вышел, ничего не понимая, и, только снова взглянув на вывеску, вдруг сообразил, что метизы - это металлические изделия...
Герцен с уважением вспоминает собеседника, обратившего его внимание на то, что слово обладает способностью обратно воздействовать на человека. Теперь мы знаем, что словом можно поднять температуру тела у любого из нас. Вот почему со словом надо обращаться не только честно, но и осторожно.
"Метизы" никак не воздействуют - ни прямо, ни обратно. Таких слов в нашем словаре за полвека накопилось немало, так же как и готовых стандартных выражений, без которых моя речь и кажется чужой, не советской.
Яков Семенович Рыкачев говорил мне:
- У вас все правильно, Лев Иванович. Одна беда - словарь не тот!
Общепринятого советского словаря, как он сложился за полвека, действительно, в моих книгах нет, да и не могло быть. Речь идет, конечно, не об отдельных словах, а о системе словоупотребления, распространенных мыслительных категориях, о системе выражений. Политическое лицемерие изгнало из слова прямое его значение, и слова уже не чувствуются, а просто нанизываются одно на другое. В "Комсомольской правде" 30 апреля 1959 года печатается, например, заметка под ответственным заголовком "Высокая мерка" о героизме матроса подводной лодки, погасившего пожар в люке. Описание подвига заключается так: "Когда Иван поднялся наверх, его буквально задушили в объятьях".
Одного героя задушили, а о другом я читал, что он "буквально разрывался на части", но тем не менее остался жив.
Бездумное словоупотребление переходит в бездумный, бездушный разговор.
Случилось мне как-то слушать выступление по радио представителя учреждения Министерства торговли Прохоровой. Начала она свою речь так:
- Москвичи уже в прошлом году получили немало подарков - новые продовольственные магазины, столовые, кафе. Новые подарки готовим мы и в наступающем году...
Получается, что Прохорова или учреждения, которые она представляет, не обязанности свои по службе выполняют, а занимаются благотворительной деятельностью, одаривая москвичей магазинами, столовыми, овощными палатками и прочими подарками, за которые, естественно, и ждут благодарности от московских жителей.
Как это ни странно, но такие взгляды на исполнение своих служебных обязанностей свойственны нашим деятелям. Они достались в наследство от культа Сталина и поддерживаются идущими им навстречу восхвалениями и благодарностями.
Впрочем, когда Лион Фейхтвангер, беседуя со Сталиным, указывал ему на "безвкусное, преувеличенное преклонение перед его личностью", Сталин пожал плечами и высказал предположение, что "это люди, которые довольно поздно признали существующий режим и теперь стараются доказать свою преданность с удвоенным усердием".
"Подхалимствующий дурак,- сердито сказал Сталин,- приносит больше вреда, чем сотни врагов".
Благодарить Сталина "за счастливую , жизнь, за счастливое детство" значит культивировать бездумное употребление слов, превращающихся в бездумный и бездушный разговор.
С таким бездумным употреблением слов воевал еще Горький, и война эта временами снова вспыхивает, но побед не одерживает. Наоборот, побеждает бездумный разговор. Теперь уже можно различать своеобразные правила, по которым развивается разрушение русской речи и литературного языка. Прививается употребление глагола без дополнения: "ах, как я переживала, как переживала", без дополнения, что именно переживала, и постепенно глаголы действительного залога, переходят в соседнюю группу среднего залога.
Так начинают употребляться бог знает что означающие слова: "повышаем, повышает!", "вкалываем вовсю"... Теперь с молниеносной быстротой возникло употребление цифр без определения, к чему они относятся. Начало положила реклама Экспо' 67, а теперь уже любой редактор покачает головой, если увидит: "В тысяча девятьсот семнадцатом году..." и лишнее, само собой разумеющееся, слово выбросит.
Сложносокращенные слова, обгрызенные глаголы, прилагательные, числительные, существительные ни в какой мере не прививают лаконизм речи, изящество - выражениям. Послушаем несколько часов дикторов радио:
- Трансляция передачи из Ленинграда...
- Вечерний отрезок времени можно посвятить театру, кино, чтению...
- Опыт нашей практики свидетельствует о возможности повысить выпуск метизных изделий почта вдвое...
Академик Л. В. Щерба совершенно правильно указывал на то, что "когда чувство нормы воспитано у человека, тогда-то он начинает понимать всю прелесть обоснованных отступлений от нее".
И тогда-то, добавим мы, он начинает чувствовать отвращение к необоснованным отступлениям от нее...
Необоснованные отступления от норм языка свидетельствуют об отсутствии чувства нормы. Вот почему борьба с порчей языка оказывается бесплодной. Сколько уж раз в статьях, лекциях, спорах убедительнейшим образом доказьталось, что грамотный русский человек не может говорить "пара лет", "пара слов", "пара минут", и тем не менее я все чаще и чаще слышу это нестерпимое соединение несоединимых по природе слов!
И. А. Бунин пишет в своей автобиографической повести, что при виде слова "чреватый" в газете, у него вспыхивало желание убить автора. У писателя, проводящего всю жизнь в поисках точного, выразительного, потрясающего слова, такая нетерпимость к необоснованным нарушениям языковых норм понятна, естественна, даже обязательна.