Я пошел дальше. Шаги отдавались гулким эхом. Казалось, кто-то за спиной шаг в шаг грохочет сапогами, сверлит затылок ненавидящим взглядом, – но готов мгновенно исчезнуть, стоит лишь резко обернуться.
Следующее тело бросалось в глаза не сразу – в трапезной было темновато, а лежал мертвец в густой тени, отбрасываемой дубовым столом. К тому же… Да, сомнений нет – такой плоский, расплывшийся по полу труп может получится в единственном случае… В замке побывал Костолом. Скорее всего тот самый, с которым свел сегодня знакомство Маньяр. Эти твари весьма редки – оттого, вероятно, что слишком мало осталось в Буа существ с нормальным скелетом…
Девственная Мать, да как же они допустили такое! Ладно бы какая-то новая, неведомая тварь, но хорошо известный Костолом, для достойной встречи которого всё было наготове…
Нет, визит Костолома не причина, но лишь следствие. Следствие чего?! Чего??!!
Перевернуть мертвеца удалось с трудом – словно бурдюк с вином, переполненный, но очень тонкий, грозящий вот-вот разорваться. Лицо, лишившись опоры на череп, расплылось уродливой карнавальной маской. Но пышные седеющие усы и косой шрам на лбу сомнений не оставляли – Виайль.
Старый хитрый лис Виайль, не раз уходивший из облав и капканов… Именно он замещал меня во время отлучки. Именно ему пришла в голову блестящая идея вскоре после того, как мы укрылись в Буа, сбив со следа гвардейцев Танкреда: принцессу должен похитить не опальный лорд Арноваль, но бандит Рыжий Эйнис. Бандит, которого мы сами создадим, и чье прозвище заставим греметь на все Пограничье… А означенный лорд, соответственно, выступит доблестным спасителем.
Наверное, в Виайле дремал талант драматурга – и он перед каждым налетом увлеченно расписывал роль Рыжего и заставлял меня учить назубок, чтобы ни речь, ни манеры, ни жесты не выдали человека благородного происхождения, получившего изрядное образование и воспитание.
Виайль, Виайль… Ты-то как опростоволосился, старина?
Я снова вышел во внутренний двор. Мертвая тишина давила на нервы – я предпочел бы ей самые неприятные звуки, зловещее воронье карканье, например, – но над Буа давненько не летали птицы.
Надо было подняться в донжон…
Но я медлил.
Кольцо Разлуки беспорядочно дергалось, натягивая нить, – однако реагировало оно всего лишь на вторую свою половинку…
3Очередной труп выглядел, как и полагается выглядеть трупу недельной давности. Причина смерти сомнений не вызывала – Ла-Пуэн попросту истек кровью, я нашел его в большом пиршественном зале, пойдя по кровавому следу…
Кровь вытекла из обрубка левой руки. Точнее сказать, судя по характеру раны, – из огрызка. И этим обрубком-огрызком умирающий Ла-Пуэн начертал своей кровью на стене одно слово и начало следующего: НАД КА…
Недосказанность меня не смутила, тайник над камином старый и известный – камень, вынимающийся из стены.
За камнем лежали скрученные в трубку листы пергамента, исписанные мелким почерком Виайля. Но почему они здесь, а не наверху, в покоях? И почему ссылку на тайник дал Ла-Пуэн, а не сам Виайль, которому было приказано не отдавать дневник ни в чьи руки?
Значит, Костолом появился здесь не в самом финале трагедии, когда уже некому стало прикончить медлительную тварь, переползающую через ров? Похоже… На последнем листе аккуратный почерк грамотея-Виайля сменился отрывочными безграмотными записями. Кто написал эти кривые крупные буквы? Левелле? Или сам Ла-Пуэн? Теперь уже не узнать…
Очень хотелось начать с последнего листа. Но я сдержался и начал с начала, торопливо проглядывая записи Виайля. В первый месяц моего отсутствия – ничего необычного. Рейд за свежими продуктами – удачно, без потерь... Через две недели еще один – и опять без потерь… Короткое описание невиданной твари, за которой наблюдали издалека… Вывих ноги у Колло, прошедший без последствий… Рутина. Ничего тревожного.
Дальше я просматривал листы по диагонали, внимательно вчитываясь лишь в упоминания об Иветте. Тоже ничего тревожного. По уверениям Левелле, достаточного сведущего в медицине, беременность протекала нормально. В случае любых осложнений у Виайля был наготове план похищения мэтра Корьена, одного из лучших акушеров королевства…
Лист, еще один… Странно, но упоминания о проводимых Левелле осмотрах прекратились. Без указания причин. Принцесса жива, здорова, кушает с аппетитом, выходит на прогулки – но Левелле отчего-то позабыл дорогу в ее покои... Еще через неделю исчезли упоминания о прогулках. Рейды за продуктами закончились чуть раньше. Не страшно, запасов хватало, но что же так насторожило Виайля, осторожного до маниакальности? Всего лишь возросшая активность тварей леса?
Что-то неожиданное стряслось месяц и шесть дней назад – судя по дате последней записи Виайля. Его преемник датировкой своих каракулей не озаботился…
Я чуть помедлил, прежде чем взяться за последний лист.
ЛОШАДИ ВСЕ
Что – все?! Что, ради Девственной Матери?! Все сдохли? Все украдены? Все превратились в жаворонков и упорхнули? Летописец… В любом случае конюшня пуста – ни лошадей, ни их трупов. Вот уж и вправду – лошади все…
ВИАЛЬ КАСТАЛОМОМ
Ну, это и так было ясно…
ГАРДЕ И МАКАЛАН
Коротко и исчерпывающе. Прощай, Гардье, хоть я и не нашел твоё тело.
ДЕРЕВЬЯ НЕ УЙТИ
Понятно…
ПРИНСЕСА ПОЁТ
Святые Небеса!!! Да, Иветта любила петь… Но что же она такое спела, что этот недоумок счел нужным отметить песню в своей хронике?!
КОЛО САМ
Что сам?! Колло сам покончил с жизнью, расстреляв себя из атура? Бред…
ШАРИТ МОЗГИ
Вокруг замка бродила тварь, способная к эмпатии, а то и к телепатии? Поди пойми…
ЛЕВЕЛЕ КАМИН ГАРИТ
Прощай, Левелле… Значит, писал все-таки Ла-Пуэн. Бедняга, хорошо же «пошарили» в твоих мозгах.
НУАРМОН САМ
Прощай, Нуармон…
ВЫПАЛЗАЕТ НОЧЬЮ
Эх-х-х-х…
АСТАЛИСЬ ДВА ПАМИЛУЙ ДЕСТВЕНАЯ МАТЬ
Вот как… Вот что написал перед смертью известный богохульник Ла-Пуэн… Надеюсь, Девственная Мать вняла твоей просьбе.
Два-три слова я не сумел разобрать. Прикидывал так и этак – нет, не «принцесса». И не «Иветта». Она одна из двух уцелевших на момент последней записи? Не бесспорно, о судьбе еще пятерых ничего не сказано…
Бедная девочка… Ну и в историю же втравил я тебя… Зачем, зачем я послушал Виайля с его хитроумными планами… Зачем ехал к Танкреду кружной дорогой, через Острова? Пускай бы проследили мой путь из Буа, пускай заподозрили бы, что Рыжий Эйнис – я… Зато сэкономил бы месяц, этот жуткий месяц, – и вовремя увез бы Иветту…
Надо было подняться в донжон и взглянуть страшной правде в глаза…
4Заклятия подействовали удачно, бедро почти не болело и я почти не хромал. Но все равно винтовая лестница донжона показалась мне бесконечной.
Глава 12
1Дверь оказалась не заперта, повернулось на петлях с легким скрипом. Я не решался шагнуть внутрь.
– Арно, милый, это ты?
Сердце замерло. В самом прямом смысле прекратило биться. Ноги приросли к плитам пола. Горло стиснула невидимая петля – ни вздохнуть, ни крикнуть.
Наваждение… Не бывает… Не бывает хороших концов у страшных сказок…
А потом сердце ожило и забилось: да-да-да! Именно тебе выпал хороший конец! Ты заплатил страшную цену, за спиной остались мертвые друзья и мертвые враги, мертвая Изабо… Ты заслужил!!!
А потом ожили ноги, и стремительно шагнули через порог. К Иветте. И к половине королевства в придачу…
Лишь невидимая петля не отпустила горло.
Пожалуй, к лучшему…
Я хотел закричать, – и не смог.
Я хотел зарыдать, хоть давно разучился, – и не смог.
– Арно, милый… – вновь позвала Иветта.
2Ее голос остался прежним – звонким и мелодичным голосом семнадцатилетней девчонки.
И прежним осталось лицо – лишь тени под глазами стали чуть глубже, да на лбу появилась крохотная вертикальная морщинка.
Остальное же… На остальное лучше бы не смотреть… Но взгляд упорно возвращался к телу, неуклюже задрапированному алой тканью – по-моему, шторой с окна бального зала…
Сейчас у Иветты должен был истекать седьмой месяц беременности… На вид же она переносила дитя… Переносила несколько лет, как минимум. Она и раньше любила сидеть в этом огромном, неудобном кресле, украшенном резным гербом сьеров де Буа на высоченной спинке… Устраивалась на самом краешке, как птичка на жердочке, и говорила, что ощущает незримую духовную связь с предками.
Теперь бесформенное нечто, прикрытое алой тканью, заполняло всё кресло целиком. Даже не помещалось, нависало над громадными подлокотниками. Едва ли ЭТО могло встать, даже сдвинуться с места: из-под ткани расползались в стороны многочисленные отростки – живые, разноцветные, пульсирующие. И буквально врастали в камень стен, пола, свода…
– Арно, милый… Подойди, поцелуй меня…
Кажется, она меня не видела. И, скорее всего, не сознавала, что говорит. Ее устами говорила мерзкая тварь – завлекала, подманивала…
Я сделал коротенький шаг вперед. Затем еще один. Приближался медленно-медленно – сам не зная, зачем.
– Арно, милый…
В комнате было жарко – в камине пылали очень странным фиолетовым пламенем очень странные угли…
Преодолев половину пути от двери к креслу, я остановился. Не своей волей – тело натолкнулось на преграду, упругую и абсолютно невидимую. Усилил напор – преграда мягко толкнула обратно. Я двинулся вдоль нее – в одну сторону, затем в другую… Бесполезно, протянулась от стены до стены.
– Арно-о-о-о…
Нет, меня не заманивают. Глупо заманивать и не пускать…
Голос зазвучал неожиданно – громкий и бесстрастный. Зазвучал у меня в голове.
– Уходи, человек!
И тут же возникло крайне неприятное чувство – словно когтистая лапа залезла в череп и небрежно перемешивает мозги.
Прости, Ла-Пуэн, ты был неплохим летописцем… Но мне совсем не хочется узнать, какие песни пела принцесса, и ЧТО выползает отсюда по ночам…
3Не знаю, сколько я простоял у прозрачной стены. Чувство времени утратилось абсолютно…
Нет и не было никаких лесных монстров, думал я. Есть один-единственный монстр, но растущий медленно и иначе, чем люди… Сначала отрастивший руки – слепо тянущиеся, ощупывающие мир, невзначай убивающие букашек-людей, оказавшихся между пальцами. Потом ноги, слепо топчущие всё и всех… Потом что-то еще… Чем для монстра – нет, для МОНСТРА – служит, к примеру, Белая Слизь? Желудочным соком? С Прыгучей Смертью всё понятно – блохи, мелкие паразиты…
А мозг зреет здесь. Зреет в чреве Иветты.
– Уходи, человек! – вновь загремел голос в моей голове. – Уходи и никогда не возвращайся! Ты помог мне – и я отпускаю тебя!
У нечеловеческого мозга должны быть нечеловеческие мысли… Кто переводит их в доступные мне слова и выражения? Я сам? Или то, что уцелело от Иветты? Какая разница… Потому что слова – ложь. ЭТО не пускало меня сюда. И не выпустит обратно. Лишь здесь – именно здесь, на верхнем этаже донжона, Он (Она? Оно?) не может дотянуться до меня… Пока не может. Точно так же человек не сможет добраться до шустрой букашки, заползшей ему в ухо…
Но патовая ситуация не продержится долго. Я давно слышал легкий шум на ступенях винтовой лестницы. Что-то неторопливо и уверенно ползло сюда… Щупальце, тонкий отросток, которым Монстр решил поковырять в ухе? Неважно…
Иветта вновь открыла глаза. Вновь заговорила:
– Арно… Милый… Подойди, возьми меня за руку…
Невидящий ее взгляд смотрел куда-то в сторону, мимо меня.
– Я здесь, я с тобой… – ответ наконец прозвучал, но она его не услышала.
Хотелось выть. Звуки на лестнице стали слышнее.
Оставался последний шанс. Вернее, призрак шанса… Я снял с шеи золотой амулет – отнюдь не уверенный, что он сработает. Но помог ведь пробраться в замок… Не знаю, что за магия в нем заключена. Никто не накладывал никаких заклятий на золотую безделушку – она всего лишь висела на шее Иветты в первые три месяца ее беременности.
Медальон пролетел сквозь преграду, словно ее не было. Упал у ножки кресла.
Я тут же шагнул вперед – и вновь натолкнулся на невидимую стену. Похоже, она преграждает путь людям, но никак не предметам… Сходить бы за арбалетом-атуром… Но что-то подсказывало: второй раз тем же путем не пройти. Даже если меня не убьют на лестнице, при спуске, – наверняка прозрачная преграда встретит гораздо раньше… В конце концов, и Виайль, и остальные не были пажами-молокососами, взирающими на принцесс с немым почтением.
Метну обломок меча – и будь что будет. Прости, милая…
– Не делай глупостей, – холодно посоветовал голос. – В лучшем случае оцарапаешь. Но тогда уйти тебе никто не позволит.
Однако я упрямо собирался сделать глупость – потому что не мог придумать, что можно сделать еще… Собирался и никак не мог собраться. Рука с обломком меча трижды поднималась и трижды опускалась… Не для этого ли Монстр Буа сохранил в неприкосновенности лицо и голос Иветты? Если так – то он плохо знает лорда Рейнольда д'Арноваля, сьера де Равье, де Барсэтт и де Кампе-Флош, властелина Трех Озер и Великого герцога Аргайлского в изгнании… Проще говоря – меня. Слишком многое осталось за спиной, слишком много мертвых… И мертвая Изабо… Моя Изабо… Партия проиграна, и королева потеряна, – неужели безмозглая тварь считает, что моя рука не смахнет с доски последнюю пешку – эту милую глупую девочку?
Смахнет!
И будет ничья. Маласкарская ничья – ни мне, ни тебе…
Смахнет, но…
Но обломок опустился в четвертый раз.
Я понял, что все-таки умудрился полюбить ее… Глупо… Глупо и недопустимо для человека, решившего мечом проложить путь к трону. Еще глупее понять такое теперь.
Я смог бы, я убедил бы сам себя – здесь нет Иветты, здесь принявший ее облик Монстр… Но ее голос, ее прежний голос, постоянно звавший меня по имени…
Звуки с лестницы доносились, казалось, уже из-за двери. Что бы там ни ползло – доползло… Петли вновь скрипнули еле слышно. Я понял, что сейчас меня начнут убивать. Но не обернулся. Не осталось сил бороться – махать обломком меча, пускать в ход оставшиеся заклятия… Все ставки проиграны, осталась только жизнь… Зачем? Все когда-то умрут… Жил глупцом и погибну глупцом – но хотя бы глядя на лицо Иветты, а не на мерзкое щупальце или ложноножку.
Словно бы серебристая молния рассекла воздух над моим плечом. И ударила в алую ткань, точно в центр. Монстр содрогнулся – и бесконечно долгий миг ничего не происходило… А затем увенчанное головой Иветты нечто разлетелось. Разлетелось по всей полукруглой комнате: трепещущими кусками, зловонными ошметками, заляпавшими потолок кляксами, и чем-то еще – мерзко шевелящимся и не имеющим названия ни в одном языке.
Я обернулся – медленно-медленно. Маньяр столь же медленно разжал пальцы. Самобой звякнул об пол. Следом с глухим стуком ударилась о камень голова сенешаля. Он лежал, наполовину проползя в дверь, и тело изгибалось под невозможным углом… Похоже, твердость сохранили лишь кости черепа, рук и верхней части грудной клетки.
Донжон ощутимо вздрогнул. Послышался противный скрежет сдвинувшегося с места камня.
Маньяр поднял голову, встретился глазами со мной. Губы шевелились медленно и совершенно беззвучно, но я понял.
– До-бей-ме-ня…
Я отвернулся. Костолом дарит почти безболезненную смерть. Сначала – Иветта.
Невидимый барьер исчез.
4Удивительно, но она все еще была жива…
Крови не виднелось, ни капли, – по крайней мере человеческой крови. Но уцелевшие отростки, уходящие в стену, продолжали питать то, что осталось от Иветты. И – во взгляде и словах появилась осмысленность… Это оказалось страшнее всего.
– Милый… Как хорошо, что ты вернулся… Возьми меня за руку…
– Я держусь за нее, – соврал я непослушными губами.
– Я не чувствую… Я болела, я очень сильно болела, я не могу жить в разлуке с тобой…
– Теперь мы всегда будем вместе, милая…
Она говорила еще и еще, голос слабел с каждым словом. О том, как ей было тоскливо и одиноко без меня, и какие ее мучили кошмарные сны, и как теперь всё будет хорошо…
Я отвечал: да, всё будет прекрасно, милая, твой отец дал согласие на брак, и у нас родится прекрасный малыш, и мы всегда будем вместе…
Отвечал и чувствовал, что каждым словом выжигаю свою душу. Дотла.
Донжон содрогался все сильнее. Сквозные трещины ползли по стенам. Камни выпадали из свода. Из-за дикого скрежета я почти не слышал слабеющий голос Иветты, пристально вглядывался в губы, чтобы хоть что-нибудь разобрать.
– Милый… я давно… хотела… но боялась… теперь… все будет… хорошо… скажи… по ночам… называл Изой… это твоя… первая…
Она не закончила вопрос.
А я не ответил.
Иветта умерла.
Губы ее оказались холодны как лед… Я отвернулся, не желая видеть стремительно разлагающееся лицо… Обломки падали градом, странным капризом проходя мимо. Стены рассыпались на глазах. Тяжеленный каменный блок с хрустом раздавил голову Маньяра, выполнив за меня его последнюю просьбу.
Прощай, Маньяр… Немного завидую твоей неукротимой ярости… Ты полз, владея лишь руками, прополз страшный путь – желая умереть победителем… А потом ужаснулся своей победе и выстрелил в нее… Лучше бы ты выстрелил в меня.
Донжон доживал последние минуты. Мы всегда будем вместе, милая… Здесь. Под камнями.
Небольшой зазубренный обломок вспорол мне щеку. Я машинально коснулся глубокой ссадины, тупо смотрел на измазавшую пальцы кровь, словно видел ее впервые…
А потом вдруг понял, что должен жить. Должен выбраться отсюда. Причина смешна – но должен.
…Донжон рухнул, едва я сошел с перекособоченного, чудом держащегося мостика, переброшенного через высохший ров.