Первой пришла Джулия, я увидела ее пухлую фигурку в розовом пальто, выбежала на дорожку и обняла.
– Я так рада видеть тебя, – сказала она. – Как ты похудела. Смотри, что я принесла!
Она протянула торт и вино. Несса принесла бездрожжевой хлеб, козий сыр, красный виноград. Каждая что-нибудь захватила, и стол ломился от еды. Странный банкет. Мои подруги напомнили мне птиц из стаи, которые подлетают к раненой товарке, подхватывают под крыло и помогают взлететь. Они ничего не сказали по поводу моих декораций – хотя со стороны могло показаться, что я тронулась рассудком. Прохожие, завидев столько автомобилей перед домом, думали, наверное, что у нас вечеринка – у нас и была вечеринка, только особого рода.
Несса принесла принтер, который мог напечатать разом тысячи листовок. Ах да – еще свечи, они взяли с собой множество свечей, их сумки и пакеты были забиты ими.
– Это на поздний вечер, – сказала Несса. – Если ты не против. Мы просто не знали, что еще может пригодиться.
– О… о… – Мне вспомнились церковные службы и как печально они выглядят, когда смотришь по телевизору – слабый свет свечей, тонкие голоса. Все печальное и чувствительное окончательно добивало меня.
– Мы не настаиваем, это не обязательно. Просто пришло в голову. – Ее темные, почти черные глаза с тревогой смотрят на меня.
– Конечно, конечно, – киваю я. Что-то внутри меня то ли растаяло, то ли хрустнуло. Я ломаю хлеб и засовываю в рот, впервые за сто дней мне хочется есть. – Это замечательно, мы зажжем их все. Как раньше делали.
Вечер был холодный и безоблачный. Мои подруги расставляли свечи на дорожках у парадного входа – как будто сажали в землю грибы, сотни грибов. Потом мы зажгли их. Боже мой, думаю я, неужели они сейчас запоют или еще что-нибудь в этом роде. Боже мой, упаси их от этого. Я не то что не смогу подпевать, я просто не выдержу этого. Я не знаю, что со мной будет и как они со мной справятся.
Но они тихо стоят позади меня, мы смотрим, как слабые огоньки разгораются, освещают темные уголки сада. Телевидение не в состоянии передать атмосферу, которую создает пламя свечей – оно отгоняет злых духов, заставляет отступить тьму. Воздух наполнился запахом горячего воска, пламя вспыхнуло, выхватило из темноты забор и фигуру человека за штакетником.
– Пол! – бросилась я к нему.
Он стоял по ту сторону забора. Его лицо поразило меня. Даже в слабом свете свечей, доходившем сюда, я увидела, как он постарел – я и помыслить не могла, что такое возможно. Передо мной стоял Пол, постаревший на десять лет.
– Ты пришел! Как я рада! А Люси? Люси с тобой?
– Нет. Она хотела прийти, но я отговорил. Я стараюсь оградить ее от всего этого, насколько возможно.
Кто я такая, чтобы объяснять ему, что его усилия тщетны.
– Я без машины. Пешком пришел, – сказал он, словно это имело значение.
– Жаль, – ответила я. – Я хотела извиниться перед ней. Проходи. Садись за стол, угощайся.
Он отрицательно покачал головой, и я поняла, что он категорически не хочет заходить в дом – словно тогда у него не останется возможности для бегства. Мы стояли по разные стороны забора, молчали, смотрели на пламя, а мои подруги бродили между свечами и, если какая-нибудь гасла от ветра, зажигали ее снова.
– Что тут происходит? Что ты творишь, Бет?
– Я пытаюсь растопить лед, Пол. Мне нужно что-то сделать… какое-то движение. Иначе я окончательно покроюсь коркой льда и умру. В один прекрасный день кто-нибудь придет и найдет меня окоченевшей в кровати. Я должна что-нибудь сделать. Что-то ведь лучше, чем ничего. Как ты думаешь?
Он не отвечал. Я подумала – интересно, а как это выглядит сверху, этот мерцающий, дрожащий огонь. Я подняла глаза и представила себе, что моя дочь там, что она – мотылек, невидимый на фоне ночного неба. Я засмеялась, а Пол уставился на меня, как будто я и правда тронулась умом.
– Я только что все поняла.
– Что?
– Чем мы тут занимаемся сейчас. Мы приманиваем ее обратно с помощью света.
– С помощью света?
– Да, света. – Я сжала его руку. – Разве ты не понимаешь? Мы указываем ей дорогу домой.
Спустя две недели мы стояли с Полом в ее комнате. Мы держались за руки, словно пытались образовать канал, по которому поступит информация о том, где находится наша дочь. Тот вечер со свечами вернул мне не дочь, а Пола, но мы не были больше мужем и женой, мы не были даже бывшими мужем и женой. Мы были теперь братом и сестрой, объединенными общей трагедией.
Ничего. Только под порывами ветра скрипят створки открытого окна. Я пошла закрыть его.
Он повернулся к стене и рассматривал мою карту, потом прижался к ней лбом.
– Прости, что оставил тебя одну. Что обвинял. Это чудовищно с моей стороны.
– Ничего страшного. – Я положила руку ему на плечо. – Пойми – наши с тобой отношения больше не имеют значения, их больше нет. Не переживай из-за этого. Но мне очень нужна твоя помощь – ты ведь отец Кармел.
– Я отвезу тебя к консультанту, – сказал он, помолчав.
– Спасибо, Пол. Ты очень добр, правда.
В машине мы какое-то время молчали. Я открыла окно и впустила теплый летний ветерок.
– Вот уж сколько недель нет никаких новостей, – сказал Пол. – Ни одной новой зацепки, ничего.
– Я знаю.
Зацепки – это невидимые провода, которые могли бы привести нас к ней. Крошки хлеба указали путь Мальчику-с-пальчику. Наши крошки разметал ветер, склевало время. Пол прав, никаких новостей.
Загородная дорога привела в пригород. Вдоль улицы выстроились в два ряда дома 1930-х годов.
– Этот? – Пол притормозил.
– Похоже, да. – Я выглянула из окна: номер 222.
– Где ты нашла его?
– В «Желтых страницах».
– А другой психолог тебе не подходит?
– Нет, – я потрясла головой. – Нужен этот. Я имею в виду – такого рода.
Полиция дала мне координаты психолога, который специализируется на таких случаях, как мой. Он в чем-то помог. Но меня не покидало чувство, что все это – лишь часть формальной процедуры.
– Я хочу поговорить с человеком со стороны. Который не знает меня. Тебе тоже нужно к кому-то обратиться, Пол.
– Возможно.
Когда я шла по дорожке, гравий хрустел под ногами. Позвонила в звонок. Пока ждала, успела прочитать выгоревшую табличку под стеклом. Мужчина, который открыл дверь, оказался моложе, чем я ожидала. Я даже усомнилась, что это сам психолог-консультант, а не его помощник, который открывает двери.
– Вы, должно быть, Бет. Проходите, – сказал он.
На нем джинсы и красная футболка с надписью, на ногах только носки без ботинок. Мы неловко пожали друг другу руки в коридоре.
– Меня зовут Крэг.
Комната была нейтральной – стены кремового цвета, ковер овсяного оттенка. Два стула, между ними кофейный столик. Единственное цветное пятно во всем интерьере – пачка ярко-розовых бумажных платков на столе.
– Итак, Бет. – Он сел на свой стул. – О чем вы хотите поговорить?
Я посмотрела через французское окно в сад. Среди листьев виднеется статуя Пана, который подглядывает за нами. Крэгу двадцать с чем-то лет. Есть ли смысл разговаривать с ним? Что он может знать о родительских чувствах и тому подобных вещах? Я еще раз взглянула на него: в темно-карих глазах – терпение, доброта. Кто, в конце концов, сказал, что молодой человек понимает меньше, чем старый? Ведь пример Кармел доказывает обратное.
Что-то зашевелилось у меня внутри. Я должна разделить свое бремя с кем-то.
– Моя дочь…
– Да?
– Она пропала.
– Что вы имеете в виду? – Он поерзал в кресле.
– Исчезла. Четыре месяца тому назад. Никто не знает, где она.
– О боже… – Он провел ладонью по глазам и стал еще моложе, когда луч солнца высветлил карие глаза и брови.
– Простите. Я не предупредила вас заранее.
Мне это даже в голову не пришло. Кокон, в котором я жила, был таким плотным, таким непроницаемым, что я почти забыла, что другие люди тоже могут чувствовать, да и вообще существуют.
– А разве вы не читали в газетах?
– Я провел год в Южной Америке. Я вам очень сочувствую, поверьте. – Он тяжело вздохнул. – Есть, кажется, специальные психологи, которые занимаются такими делами.
– Вы что, хотите от меня отделаться? – Я обиделась.
– Нет, ни в коем случае. Давайте начнем сначала. Что случилось?
– Скажите, кто к вам обычно обращается? – резко спросила я.
– Люди, которые недовольны своей жизнью. Они несчастливы и хотят все изменить, вы понимаете.
Я перевела взгляд повыше его плеча на единственную картину, которая висела на стене. Раньше я не заметила ее. Это был лес, а за чащей деревьев виднелся свет.
– Люди не ценят того, что имеют. Теперь я это понимаю, – произнесла я.
Мы помолчали минуту.
– Я вам очень сочувствую, – сказал он. – Мне не положено терять голову. Но ваша история… она меня выбила из колеи. Я действительно хотел бы помочь вам, если это в моих силах.
Я снова посмотрела ему в лицо, он выглядел… хорошим человеком.
Я перевела взгляд повыше его плеча на единственную картину, которая висела на стене. Раньше я не заметила ее. Это был лес, а за чащей деревьев виднелся свет.
– Люди не ценят того, что имеют. Теперь я это понимаю, – произнесла я.
Мы помолчали минуту.
– Я вам очень сочувствую, – сказал он. – Мне не положено терять голову. Но ваша история… она меня выбила из колеи. Я действительно хотел бы помочь вам, если это в моих силах.
Я снова посмотрела ему в лицо, он выглядел… хорошим человеком.
– Да, да. Спасибо, – я кивнула ему.
– Расскажите мне все. Начните с того места, откуда пожелаете.
Я опять помолчала немного, потом заговорила:
– Ну, хорошо. Тогда так. Я хочу, чтобы кто-то сказал мне, что я сама виновата.
– Я не могу этого сделать, Бет.
– Вот, и никто не хочет. Только мой муж осмелился однажды. А потом извинился. Я постоянно думаю об этом и хочу, чтобы мне это подтвердили.
– Почему вы думаете, что это ваша вина?
Я закрыла глаза и долго молчала, прежде чем заговорить:
– С того самого дня, когда она родилась, меня преследовала мысль, что мне суждено ее потерять. После развода с мужем этот страх целиком заполнил меня – и заметьте, она не раз терялась, так что мой страх имел под собой основания. Да, я понимаю, что в это трудно поверить, но эта мысль постоянно присутствовала у меня в голове, и теперь, когда это случилось, мне кажется, что причина кроется во мне. В моих мыслях.
Я никому не говорила об этом.
– Давайте обсудим это.
– Нет, не могу. – Я почти не слышала своего голоса. – Давайте просто посидим.
Мы сидели, пока стрелки часов не показали, что час подошел к концу.
– Спасибо. – Я резко встала со стула.
Он проводил меня к выходу.
– Я хотел бы вам помочь. Приходите еще, если захотите, – проговорил он, стоя на пороге. – Скажите, что-нибудь приносит вам облегчение, хоть что-нибудь?
– Да. Это началось нечаянно, а теперь превращается в манию. Еще бывают провалы, я их называю – провалы забвения, но не знаю, помогают ли они на самом деле. Есть только одна вещь, которая помогает. Да, одна вещь. Мелкие дела.
27
У нас новое место стоянки – в лесу.
Мы помогаем Дороти распаковывать вещи. У нее есть холодильник, который включается в дырку на передней панели, продукты в нем не портятся, всегда свежие. Еще у нее есть специальный шкаф, над кроватью Мелоди и Силвер, в нем стоят пластмассовые контейнеры с едой. В деревянном ящике она хранит разные консервные ножи, ложки, вилки – все аккуратно разложено рядами. Большущий котел, в котором она греет воду, чтобы нас помыть, забит сложенными полотенцами и салфетками. Мне нравится, в каком порядке Дороти содержит вещи. «Всему свое место и все на своем месте», – любит повторять она.
– А ну-ка, ступайте в лес да принесите еще хворосту, чтобы развести костер, – командует она.
Мы втроем бежим в лес с розовой пластмассовой корзиной, которую она нам вручила. В лесу деревья растут очень часто, и сразу становится темно и тихо.
Дедушка сказал, что скоро состоится важное событие.
– Как ты думаешь, что это за событие? – спрашивает Силвер. Она подобрала ветку и бросает ее в корзину.
– Не знаю. Может, дадут конфет? – с надеждой высказывает предположение Мелоди.
– С дедушкой никогда не знаешь, чего ждать. Может, конфет, а может, и ничего, – предостерегаю их я, чтобы напрасно не надеялись.
Но что-то тут должно произойти, это точно, это я почувствовала сразу, как только мы приехали.
Мы продолжаем собирать ветки.
– Смотри, Кармел, какая огромная! – Мелоди поднимает толстую ветку. – Давай, отнеси ее. Мама тебя похвалит.
– Спасибо. – Я беру ветку. Какая все-таки Мелоди добрая. Ее зубы блестят в темноте.
– Хорошо все-таки, что у нас есть Кармел. Правда, Силвер?
Мелоди просовывает свою ладонь в мою и сжимает ее.
Силвер поднимает ветки за самый кончик, старается не запачкать руки.
– Еще бы… – Она бросает ветку в корзину и потирает ладони друг о друга, счищает грязь.
– А я очень рада, что есть вы, – шепчу я. Здесь, в лесу, кажется, что мы остались одни среди густых деревьев и можем спокойно говорить. – Я рада, что здесь есть дети.
– А я вот не понимаю. – Силвер упирает руки в боки. – Почему мы должны колесить по свету? Это нечестно. Я хочу, чтобы было много детей, и школа была, и учебники, и коробочка с завтраком, и все, как раньше.
– Как, вы не ходите в школу? Так не бывает, все дети должны ходить в школу.
– Бывает, еще как бывает. Мы вот не ходим. Да ну ее, эту школу, без нее даже лучше, зачем она нам нужна, эта школа, – говорит Силвер вдруг совсем противоположное тому, что говорила только что.
– А коробочка с завтраком и вообще? Как вы учитесь?
– Мама учит нас. И папа занимается с нами Библией. Он говорит, что больше ничего для жизни не требуется.
– А чему вас учит Дороти?
– Иногда математике. Мы должны уметь сосчитать доллары, которые она скопит для нас. Или там сколько миль до Мексики.
– Вот если бы здесь была библиотека, мы бы туда ходили! – вздыхаю я.
Я краем глаза посмотрела книги, которые стоят на полке, над кроватью Дороти и дедушки. Все они наподобие Библии.
– фу, – фыркает Силвер, как бы показывая, что книги – это чепуха.
– Зато теперь у нас есть подружка. Кармел стала нашей подругой, правда же? Как будто мы познакомились в школе, – смущаясь, говорит Мелоди.
У меня рождается мысль.
– А давайте сами себе устроим школу, – предлагаю я.
Им нравится эта идея, сразу видно. Они забывают про хворост и смотрят на меня.
– Как это? – спрашивает Силвер.
– Да хоть в фургоне. Будем проводить занятия. Можно найти какие-нибудь книги и делать по ним уроки. А на переменках есть сэндвичи из коробочки. И решать примеры, и все такое. И еще работать над художественными проектами.
Мы в школе работали над кое-чем таким – делали динозавра из папье-маше всем классом, каждый изготавливал какую-нибудь часть. Это было уже давно, и с тех пор динозавр пылился на книжном шкафу, но миссис Бакфест сказала, что в следующей четверти повесит его на веревочках под потолком. Наверное, я никогда не увижу, как он болтается у ребят над головами. Я делала чешуйки на его хвосте.
– Давайте! – говорит Мелоди. – А ты что думаешь, сестра?
– А кто будет учительницей? – неожиданно спрашивает Силвер.
Подумав, я отвечаю:
– Все по очереди. А если Дороти будет свободна, то, может, и она нас поучит чему-нибудь. Тому, что сама знает.
– У мамы есть картинки с черепами, – говорит Мелоди. – Но она их прячет.
– Как? С человеческими черепами? – У меня мурашки бегут по спине.
Мелоди кивает, глаза у нее расширяются.
– Ага. Похожи на человечьи. – Мелоди растопыривает пальцы и прикладывает их к лицу, ногтями вниз, изображая оскал.
– Зачем они ей?
– Не знаю, – отвечает она через растопыренные пальцы.
– Ну при чем тут черепа? Мы же говорим про школу, – напоминает Силвер.
Мы замолкаем ненадолго.
– Так ты правда хочешь школу? – спрашиваю я.
– Давайте завтра же и начнем, – отвечает Силвер. – Ну, хватит. Мы уже насобирали целую кучу.
Мы все вместе бежим к фургону.
– Умницы, девочки, умницы, – говорит Дороти, когда видит нашу корзину. Она присаживается на колени и начинает разбирать хворост.
Высокие деревья раскачиваются под ветром, неподалеку от нас течет широкая река, ее берег усыпан галькой. Я бреду по камням в своих жестких туфлях и смотрю на воду. В середине течения она закручивается черными воронками, и кажется, что там нет дна. У меня снова возникает это чувство – что должно произойти что-то, а коричневые листья кружатся передо мной и падают на туфли.
Дороти хозяйничает и командует:
– Дайте сковороду… нет, не эту, а вон ту, с длинной ручкой. Принесите дров для костра. Присмотрите за огнем, девочки. А теперь открой вон те банки с бобами, Силвер. Выложи в большую сковородку. У нас сегодня будет ковбойский ужин. Совсем не жгучий, слышишь, Кармел, – окликает она меня.
Я думаю – может, Дороти снова меня полюбила? Она широко улыбается, и я гоню подальше мысль про черепа, о которых рассказала Мелоди.
Каждому находится занятие. Моя работа – вынимать вилки и ложки и раскладывать на чистой скатерти, которая расстелена на земле.
В этот момент дедушка появляется из-за фургона и произносит слово «крещение».
У некоторых слов есть цвет. «Тропикана» – оранжевого цвета, конечно же.
«Крещение» – белое, белое, белое. Только не когда его произносит дедушка – тогда оно становится черным. Черным, как его Библия. Дедушка как будто подрос. Плечи стали широченными, огромные руки опущены вдоль тела.
Дедушка снимает ботинки и носки, стоит на гальке босыми ногами, они синие и костлявые. Он заставляет меня разуться и берет за руку.
– Дух святой в реке, Кармел! – кричит он. Дороти с девочками подходят ближе и становятся в ряд, смотрят на нас.