Да и сам ЦБ мог бы тратить часть валюты на приобретения российских валютных облигаций (евробондов), а не для покупки американских облигаций (1геазигу ЫПз или ^геазигу по1ез). Разумеется, евробонды вряд ли можно включать в состав валютных резервов из-за их низкой ликвидности, но пользу государству это принесло бы вне сомнения, поскольку позволило бы перенести внешний долг с нерезидентов на свой ЦБ. Трудно сказать, какая ситуация сложится в мировой и нашей экономике к 2003 году, когда Россия будет должна погашать евробонды на сумму 1.25 млрд. долларов и 750 млрд. лир. Не легче будет и 2004 год, когда к погашению будут предъявлены облигации на сумму 1.2 млрд. долларов, и 2005, когда должны погашаться «кириенковские» облигации на 3.47 млрд. долларов и 1.25 млрд. дойчмарок. Бюджетная ситуация к тому времени может оказаться благоприятной, а может и плохой. В этом случае нас ждет новый дефолт.
Тем более что кроме погашения еврооблигаций, на это же время (2002–2003) придется погашение ОФЗ, выпущенных в начале 1999 года. Не говоря уже о платежах по евробондам, выпущенным при реструктуризации долгов Лондонскому клубу (а теперь к ним прибавятся платежи Парижскому клубу), и обслуживании кредитов МВФ, МБРР и ЕБРР.
Нет. ЦБ не интересуется спасением экономики и финансов России. Он продолжает кредитовать США. Кто же ему подскажет, что он ЦБ России, а не США?
4.4. ПРОБЛЕМЫ ЭКОНОМИЧЕСКИЕ
Результат непонимания особенностей экономической структуры российского общества
При проведении различного рода реформ и преобразований в обществе необходимо учитывать один из важных факторов — экономическую структуру общества, то есть распределение его по доходам.
Как мы уже писали (в главе 3.2.), важнейшей характеристикой экономической структуры общества является количество максимумов. В нормальном обществе присутствует один максимум, он соответствует так называемому среднему классу. Он является основным потребителем, и на него и должна быть ориентирована основная экономическая политика. Цены на товары длительного пользования устанавливаются в расчете именно на средние доходы. Та часть богатства, которая приходится на ту или иную часть общества, может быть определена как произведение количества граждан данной части распределения на их доход. Повторим здесь уже приведенный ранее график.
Рис. 1 Экономическая структура общества (ЭСО), распределение р(х) домохозяйств по ликвидным накоплениям X.
а) — унимодальная;
б) — бимодальная (двугорбая).
Самые бедные слева (их больше всего), самые богатые — справа.
Чем сильнее различаются доли общего богатства, приходящиеся на 10 % самых бедных по сравнению с 10 % самых богатых, тем больше в нем будет «социальная напряженность». При тридцатикратном различии можно ждать социального взрыва. Поэтому роль государства сводится к социальной поддержке неимущих, они расположены слева от максимума (рис. 1, кривая а). А также следить, чтобы у тех, кто находится справа от максимума, доходы не слишком отрывались от доходов средних.
Но совсем другая ситуация в обществе с двумя максимумами (рис. 1, кривая б). Здесь у государства возникает вопрос: кого поддерживать? Когда правительство призывает ориентироваться на средний класс (а унимодальному «среднему классу» в бимодальном распределении соответствует как раз минимум между двумя максимумами — «бедными» и «богатыми»), такое регулирование не будет приносить пользы. Больше всего от этого страдают отечественные промышленные предприятия, так как отсутствие «среднего класса» автоматически означает отсутствие широкого денежного спроса на промышленную продукцию.
В таких условиях ослабление государства способствует дальнейшему расслоению общества. Слабое вмешательство государства — это то же самое, что и открытый рынок между бедной и высокоразвитой странами. Все разговоры о каких-то «равных возможностях» здесь не уместны. Это явно видно по результатам выборов (где якобы демократично в реальности побеждают «большие деньги»), принятая так называемая плоская система подоходного налога, да и многое другое — все это идет на пользу только одной части общества в ущерб второй.
Но самое плохое заключается в том, что «богатая» часть нашего общества озабочена вовсе не интересами нашей страны. Например, Гусинский не только не платит налоги внутри страны, а платит их вообще в Гибралтаре. То есть не только не возвращает часть своих доходов в пользу остальных граждан страны, а вывозит эти деньги и отдает на благо британских граждан. А ведь доходы он получает здесь. А коль все средства у богатых, то они формируют и государственную власть в своих интересах, чтобы она не мешала им вывозить «добро» из страны. Такое поведение государства не может привести ни к чему другому, кроме его уничтожения. Потому мы и говорим, что у нас сегодня — не состоявшееся государство.
Граждане не понимают, что происходит. Говорится одно, делается непонятно что, а результат прямо противоположный. Например, В. В. Путин объявляет борьбу с олигархами и равенство всех перед законом. Граждане радуются, что вот, наконец, будет наведен порядок. Но вместо справедливости получается замена старой команды на новую. А чтобы она была преданной власти, нужно дать «новым людям» источники дохода. А где их взять? Надо отнять у тех, у кого они есть. Вот и вся борьба с олигархами. «Второй», бедной части страны от этого ни жарко, ни холодно.
Помните анекдот «застойного времени». Двое читают лозунг «Все для блага человека». «Да, и мы знаем имя этого человека!» — говорит один другому. Этот анекдот снова вполне актуален. Сейчас 70 % населения обладают менее чем 10 % всех накоплений, а 0,2 % (100 тысяч домохозяйств) — 70 % национального богатства.
Поэтому основные проблемы России сегодня возникают из-за двугорбости экономической структуры общества, «богатая» часть которого имеет интересы, находящиеся вне нашей страны.
Проблемы промышленности
В результате реформ многие предприятия лишились своих оборотных средств. В обычной рыночной экономике эта проблема решается путем банковских кредитов. Однако в российских условиях получение денежных кредитов представляет, пожалуй, самую большую опасность для предприятия.
Поэтому предприятия научились пополнять оборотные средства путем товарных кредитов. Допустим, первое предприятие обязуется поставить второму товар «Та», для чего берет у него товар «Тб». В случае срыва обязательств, товар «Тб» можно вернуть или договориться на эквивалентную поставку товара «Та». В любом случае, пользование чужими средствами (в виде товара «Тб») дает первому предприятию возможность пополнить свой оборотный капитал, то есть оно имеет беспроцентный кредит, а в случае совершения сделки еще и прибыль.
Развитие бартерной экономики породило целую систему «паразитов» — институт торгово-промышленных посредников. Правда, не ясно, что первично: то ли бартер породил посредников, то ли посредники вкладывают достаточно большие средства, чтобы бартер никуда не девался. В любом случае их наличие приводит к существенному удорожанию конкретного продукта.
Вот пример с ценой хлеба. В декабре 1999 года цена пшеницы на российском рынке была 1?25 руб. (63,9 долл.) за тонну. То есть столько мог получить производитель зерна. Далее зерно надо размолоть и отправить в пекарню. Таким образом, цена хлеба должна быть выше цены зерна, из которого он сделан, всего в 2–2,5 раза. А это значит, что батон белого хлеба весом 380 г. должен стоить всего 1,3 рубля. Плюс к этому — небольшая торговая наценка. А теперь для интереса сходите в магазин. Там вам его продадут за 5–6 рублей. И кто же получил лишние деньги? Ясно только одно, что это не крестьянин. За сколько он продал зерно, мы знаем.
Это были данные на декабрь 1999 года. Цена к декабрю 2000 года изменилась, но как-то очень неравномерно, что и показывает нам: цену вздувает именно посредник. Анатолий Рубинов пишет в «Новой газете», ссылаясь на данные Института потребительского рынка:
«Кандидат экономических наук Ж. В. Евдокимова на основе данных, получаемых с мест каждый месяц, утверждает, что хлеб без всяких видимых причин дорожает почти повсюду. Переводя батоны и буханки на вес в один килограмм, она составила таблицу. Один и тот же „хлеб ржаной и ржано-пшеничный“ стоил в декабре (2000 год) совершенно по-разному: дешевле всего в южном Ростове, вокруг которого степи — 5 рублей 75 копеек и в северном Кирове, окруженном лесами — 6 рублей 20 копеек. В остальных городах повсюду дороже — в Москве и Барнауле, в Петербурге и Туле, среди хлебных полей в Ставрополье (9,50) и близ Ледовитого океана в Архангельске (11,75), но дороже всего — в Томске (12,70) и, естественно, в Южно-Сахалинске (16,25 рубля).
Удивительнее всего, что даже в Москве цена хлеба различается тоже из-за географии».
Та же картина с мясом, бензином и многими другими товарами, жизненно важными для каждого.
Посредники работают не вслепую. Они прекрасно знают о нуждах, производстве и состоянии бартерного рынка. Зная о наличии на предприятиях рабочего капитала, они организуют работу этих предприятий на «давальческом» сырье. Это то, что называется толлингом.
Такая ситуация устраивает и руководство предприятий. Бартер и посредники приносят дополнительный дохода, недоступный для контроля со стороны владельцев акций. Бартер допускает не только значительное снижение налогооблагаемого оборота, но и выведение части средств в неучтенный наличный оборот.
Из всего сказанного можно сделать следующий вывод: бартер дает возможность выживать предприятиям в современных условиях, однако ни о каком развитии или модернизации производства «по бартеру» не может быть и речи. Следовательно, то техническое и технологическое отставание от Запада, которое существовало в начале 1990-х, за все время «реформ» не только не сократилось, а наоборот увеличилось. (А Центробанк не знает, что делать с эмитируемыми им рублями при формировании валютного резерва. Так ли уж бескорыстно это его незнание?)
Возникает вопрос, а почему бы не заставить предприятия сократить производство до уровня денежного рынка, и просто исключить бартерный оборот?
Для отечественного машиностроения это невозможно.
Дело в том, что основным принципом построения западного машиностроения является технологическая специализация. То есть общественное разделение труда строится по принципу создания мобильных комплексов, состоящих из узкоспециализированных технологических предприятий и сборочных производств. Это означает, что одни заводы занимаются только штамповкой, другие только литьем и т. д., а предприятия, выпускающие конечную продукцию, по сути, просто механо-сборочные. (Сегодня и у нас так собирают компьютеры, телевизоры и еще ряд продукции из заграничных компонент.) Такая организация промышленности позволяет гибко регулировать объемы производства, набирая или сокращая рабочий персонал, а инженерно-технический состав оставляя неизменным (обычно это несколько грамотных инженеров). Вся оснастка заказывается на специализированном предприятии, а обслуживание однотипного оборудования также не требует много высококвалифицированных рабочих.
Отечественное же наше машиностроение всегда строилось по принципу предметной специализации. То есть на каждом заводе был выстроен полный технологический цикл, что называется «от гвоздя до ракеты». Такое построение промышленности эффективно в военное время, а в мирных условиях приводит к увеличению суммарных издержек в экономике, замедляет темпы технологического перевооружения и, в итоге, характеризуется более низкой производительностью труда. (Вот еще одна из причин, из-за которых надо не просто восстанавливать промышленность, что у нас была, а строить ее на новых принципах, а для этого нужны инвестиции.)
Так что отечественные заводы не могут сократить объемы производства до уровня денежного рынка, так как у них дополнительные большие издержки на поддержание всего производственно-технологического цикла, то есть на содержание дополнительного оборудования, площадей и специалистов. Эти затраты ложатся на себестоимость продукции, и если сократить производство, то цена окажется настолько высока, что покупать ее никто не будет.
Итак, отечественные предприятия вынуждены покупать сырье практически по долларовым (европейским) ценам, в то время как средняя зарплата в России ниже европейской в 20 раз. То есть российский производитель находится как бы в «ножницах цен»: покупая дорогое сырье, он продает свою продукцию малоимущему населению. Результатом всего этого стал дефицит на многие промышленные товары: что завозить их из-за границы, что производить здесь — невыгодно.
Итак, вот они, проблемы современной российской промышленности:
— отсутствие платежеспособного денежного рынка, «ножницы цен» — дорогое сырье и малоимущий потребительский рынок;
— «предметная» специализация производства вместо «технологического»;
— износ основных средств и оборудования;
— дефицит квалифицированных рабочих кадров;
Но, не смотря ни на что, у нас еще есть конкурентоспособные отрасли: авиастроение, космонавтика, атомные технологии, производство сложнейших систем вооружения. Так вот, правительство не только не способствует их развитию, а делает все, чтобы их обан-кротить. Хотя это и не удивительно! Ведь они встраивают Россию в «Запад». А «Западу» не нужен конкурент.
Агропромышленный комплекс
Для экономики АПК является «узким местом» (ведь людей надо кормить), то есть его развитие — задача наиболее актуальная. А продуктивность сельского хозяйства России к 1999 году снизилась в целом более чем вдвое, по сравнению с 1992 годом.
До недавнего времени число сельских жителей в развитых странах (в том числе и в России) сокращалось благодаря повышению производительности за счет механизации, химии и биотехнологии. Но уже сейчас видна обратная тенденция, и ее причина лежит в экологии: новые «прогрессивные» агротехнологии нарушают природное равновесие. Есть и социальные причины. Жизнь в больших городах несет достаточное количество отрицательных моментов. Поэтому все, кто имеет возможность, стараются из них выехать и ездят туда только для работы и развлечений. Часть выехавших возвращается к сельскому труду.
В настоящее время обсуждается вопрос о разрешении свободной продажи земли. Правда, к возрождению сельского хозяйства он никакого отношения не имеет. Хотя нам и говорят, ссылаясь на опыт развитых стран, что, дескать, земля, как объект купли-продажи и залога стимулирует развитие финансовой системы и, в конечном счете, также и агропромышленного комплекса.
Можно показать, что продажа земли ничего не даст сельхозпро-изводителю. Пусть в результате купли-продажи земли некто Фермеров получил (мы даже не берем случай, что ему еще пришлось тратиться на ее приобретение) землю, ну, например, 100 га. Один и с лопатой он на ней работать не сможет. Значит, нужна техника и наемные рабочие. Например, в Польше на такой площади работает в среднем 24 работника и 6 тракторов. Мы не в Польше, поэтому Фермеров приобрел всего 5 тракторов и нанял пять рабочих. Помня, что в колхозе работники работали спустя рукава, но зато на своем приусадебном участке вкалывали о-го-го, Фермеров поставил условие: «Никаких подсобных участков. Жить будете с того, что у меня заработаете».
Какие будут у него затраты? Во-первых, люди не должны замерзнуть зимой. Для этого на семью надо 20 кубометров дров. Цена куба — 56 долларов. Итак, на отопление уйдет порядка 5000. Он людей не любит, поэтому на электричество решил не тратиться. А на прожитье положим по 100 долларов в месяц на работника. Можно было бы и меньше, но он ведь запретил иметь приусадебные участки, а работники должны питаться, иначе и работы от них не получишь. Это еще 6000. Горючее, семена, удобрения, запчасти, как не крути тысяч 20 долларов надо. И всего получается 31 000 долларов.
Это затраты. А что в плюсе? Пшеница, которую он вырастит. Это никак не более 300 тонн, а на самом-то деле гораздо меньше. Во-первых, нельзя из года в год сеять пшеницу в одно и то же место, так что часть земель будет ею не занята. Да и урожайность в 30 ц/га уж очень хорошая! Даже в Канаде поменьше. Но мы так верим уверениям господина Черниченко, что свободный фермер покажет чудеса — дай ему только волю — что берем эти завышенные цифры.
Но это в зерне. А сколько будет в долларах? Мы уже говорили, что в декабре 1999 года цена пшеницы на российском рынке была 1725 руб. (63,9 долл.) за тонну. Значит, весь годовой урожай нашей фермы будет стоить чуть больше 19 000 долларов.
Подводим баланс: 31 тысяча в расходе и 19 тысяч в доходе. В результате героического труда —10 тысяч долларов чистого убытка. На самом деле больше. Например, откуда взялись трактора? Наверняка под залог земли был взят кредит. Значит, надо учесть еще и плату за кредит.
Вот и получается, что прогресс сельского хозяйства лежит вовсе не в продаже земли. Сегодня работа на ней — сплошной убыток. А работают потому, что колхозникам жить надо, и ничего не платят за ресурсы — «доедают» то, что осталось от советского времени. И почву, и машины, и рабочую силу.
А вот в Европе, например, государство дает дотации своим фермерам. Например, на 100 га это будет около 100 тыс. долларов в год только одних дотаций, а у нас все талдычат о продаже земли и ждут чуда.
Наших «реформаторы» считают, что под залог земли фермеры смогут получать кредит для своего развития. Но сегодня получить кредит для краткосрочных производственных нужд можно под 40 % годовых, и это еще если повезет. Интересно, что надо выращивать, чтобы иметь возможность расплатиться по такому проценту? Только наркотики, но никак не хлеб.