И вся федеральная конница - Андрей Уланов

Андрей Уланов И вся федеральная конница

ГЛАВА 1

– Эй, Большой! Большо-ой!

Чего у Неда не отнять – так это голоса.

С виду-то мистер Худючка больше всего похож на оголодавшую вешалку, даже зимой, когда в пять слоев рванья кутается. Зато голосок у него иному гудку фору даст. Вот и сейчас орет он за добрых полквартала, а в нашем зеркале последний кусок стекла дребезжит.

– Большой!

Зеркала мне было жалко. Не для того я, считай, через весь город его тащил, чтобы оно через неделю от Недова вопля рассыпалось, – для Молли. Так она разве только в воде могла на свою мордашку взглянуть, вода же в гавани известно какая – дохлую рыбу в ней хорошо видно и дерьмо разнообразное. А тут настоящее зеркало, в литой рамке, и целого стекла в нем почти треть осталась, одним куском, хоть и треснутым.

– Ну-у, Большо-ой!

Ближе крики не становились – похоже, Нед откуда-то бежал, а сейчас притормозил рядом с лавкой Чилийца и надсаживает глотку, пока ноги отдыхают.

– Большой, в самом деле, вышел бы ты к нему, – предложил Чак. – Он же не уймется.

Нед-то не уймется точно, упрямец он распрозверский. Да и зеркала жалко. Только…

– Выйти, говоришь? – произнес я. – А вы, значит, меня чинно-благородно ждать будете? Сложив руки на коленях и ни до чего на столе не дотрагиваясь.

Молли сдавленно хихикнула.

Столом у нас в подвале работала половинка деревянного ящика, сегодня накрытая ввиду торжественности случая газетой, а на газете стояли три бутылки красного греческого вина и лежала большая сырная голова. Вино, правда, было не очень – а если совсем откровенно, дрянь было вино, – ну да особенных иллюзий насчет него я и не питал. Что за вино можно в подвале у старого Функеля прихватить, знаем хорошо. Греческое, французское… как же, как же – если оно Атлантику и переплывало, то не иначе как в виде чернил.

А вот сыр был настоящий, мы с Лео его вчера ночью с голландского барка сперли! Здоровенная такая головка, и запах от нее шел просто восхитительный – я, пока нес, чуть на слюни не изошел.

– Большой, а хочешь, мы тебе твою долю отрежем? – взмахнул ножом Чак. – Прямо сейчас.

Вот эта идея мне уже понравилась больше.

– Бо-о-ольшо-ой!!!

– Давай, режь, – встав, я огляделся в поисках чего-нибудь подходяще-сумочного. – И бутылку одну я заберу!

– Эй, эй, мы так не договаривались, – возмущенно вскинулся Лео. – Бутылок-то три на четверых.

– А меня больше, – наклонившись, я подхватил с пола старую парусиновую сумку Рика-сказочника. Дыр в ней хватало, но не настолько здоровых, чтобы в них четверть сырины провалилась. – Если мерить в живых фунтах, мне вообще половина будет причитаться.

– Зато с нами остается дама, – возразил Чак.

– Ах, дама…

Дама. С дамой этой, если на то пошло, сам же Чак вчера из-за трески подрался.

– Ну, раз дама остается с вами – значит, вы двое, как настоящие джентльмены, с ней вином и поделитесь. Верно я говорю, Молли?

Молли смотрела на меня как-то… странно. Так, что мне даже вдруг не по себе от ее взгляда стало. На миг, не больше, – но пробрало.

– Возвращайся скорее, Большой, – тихо сказала она. – Пожалуйста.

– Можно подумать, – я осторожно – правый рукав уже неделю как держался на последних двух-трех нитках – натянул куртку, – куда деться могу, Нед прямо извертелся, глядя, как я, не торопясь, поочередно прикладываясь то к бутылке, то к зажатому в ладони куску сыра, иду ему навстречу.

– Большой! Ты б еще через сто лет вылез! Ну!

– На, – протянул я бутылку, – глотку промочи для начала. И объясни толком, чего случилось.

– Шайка Белоглазого кого-то зажала! – Нед мазнул по рту рукавом и попытался было приложиться к бутылке еще раз, но попытка эта была пресечена мной сразу. – Вдесятером! На углу Корелли и Грин-стрит. Там и Гриф, и Пьер, и Марко-макаронник…

– А нам-то чего? – удивился я.

– Так они его в нашу сторону теснят! – выпалил Нед. – Ну, в смысле, наоборот, он в нашу сторону пробивается.

– Он? Один, что ли? – не поверил своим ушам я. – Черт, Нед, ну… и какого, спрашивается, ты орал? Его наверняка уже достали.

– Большой, а не скажи! – горячо возразил мистер Худючка. – Я тоже поначалу думал – вот ща он… ща подставится, и все. Минуту жду, вторую, третью… гляжу, Ларс похромал куда-то, а этот… которого зажали… ну, вся толпа потихоньку на нашу сторону движется. Дай глотнуть!

– Пасть открой. – На этот раз я решил не выпускать бутылку из руки, а просто на миг опрокинул ее над разинутым ртом Неда.

– Все равно, зря ты орал. От угла до разбитой бочки футов триста. Против десятерых… девятерых, если без Ларса… это разве что мой папаша бы сумел. Ну, или кто-то вроде него.

– Большой, а пойдем, глянем! – От возбуждения Нед начал прыгать вокруг меня, звонко хлопая отваливающимися подметками. – Давай, ну давай! А если я прав и тот парень все же дерется, ты мне еще раз глотнуть дашь, идет?!

– А если он уже в сточной канаве валяется, – проворчал я. – Тогда ты у меня первую же встречную лужу досуха вылакаешь, идет?

Ворчал я больше по привычке, чтобы Нед не возомнил, будто меня по любой ерунде можно дергать. На самом деле глянуть на парня, сумевшего не только устоять хоть минуту – насчет трех Нед скорее всего заливает, чем он мерить-то их мог, минуты? – против лучших бойцов Белоглазого, да еще и порезать Ларса… Я хочу это видеть, как говаривал в подобных случаях дедуля.

Идти было недалеко – и отчего-то, завернув за угол паркеровской лачуги и увидев, как ребята Белоглазого широким полукольцом обступают кого-то у соседнего каменного забора, я ничуть не удивился. И тому, что их осталось только семь, – тоже.

– Вот, я го… – Торжествующий вопль Неда перешел в почти неразличимое клокотание, когда мои пальцы – слегка, очень осторожно, – начали смыкаться на его шее.

– Тихо. Держи бутылку. Допивай все. Быстро. – Я убрал руку, и Нед немедленно, даже не отдышавшись толком, присосался к горлышку.

– Теперь стой здесь и не высовывайся.

– Большой, а может, за Питом сгонять?

На миг я задумался. Пит с Джонни и Михелем сейчас у пристани, пока туда-сюда – здесь уже три раза все закончится. С другой стороны, пользы в драке от мистера Худючки все равно не предвидится.

– Беги!

Нед испарился. Я отломил еще один кусок сыра, неторопливо перешел на противоположную сторону улицы. Прятаться нужды не было, парни Белоглазого по сторонам не смотрели – а хоть бы и смотрели. Нагнулся, выворотил из мостовой небольшой булыжник, положил его на подоконник, сняв взамен яблочный огрызок, и заслонил спиной. И лишь затем метнул огрызок в Марко – вполсилы, с расчетом, чтобы тот в его косматой шевелюре застрял, а не отскочил.

Попал. Марко испуганно мотнул башкой, увидел меня… выпучил на полрожи свои маслины и дернул за рукав стоящего рядом Грифа.

Гриф оглянулся… и выругался. Длинно, затейливо – как-никак девять месяцев оттарабанил юнгой на корабле Ее Величества.

– Что поделываем? – почти дружелюбно осведомился я и приник губами к пустой бутылке.

Теперь на меня начали оглядываться и остальные, но резкий окрик Грифа тут же развернул их назад.

– Большой! – Гриф облизал губы, сплюнул.

– Большой… шел бы ты…

– Гриф… – Я вскинул голову: лениво плывущие над крышами облака были примерно того же гнусного, серого цвета, что и камни мостовой. К вечеру дождь ливанет, определенно. Подвал зальет… в прошлый раз Молли три недели кашляла.

– Ты вот у нас моряк, значит, в географиях разбираться наверняка умеешь. Объясни мне загадку: вы – здесь, а разбитая бочка, по которой граница считается, – во-он там, – я махнул бутылкой вдоль улицы, – в сотне футов дальше. Может, я чего не понимаю?

Кортик в руке Грифа летал словно сам по себе – взад-вперед, прямой хват – обратный. Однажды он меня этим режиком уже полоснул – и сумел удрать прежде, чем я собрался размазать его по доскам причала.

– Шел бы ты, – повторил Гриф. – Это наше дело.

– Сто футов назад оно было вашим.

– Большой ..

Узкая полоска стали мельтешила все быстрее, но я следил не за ней, а за свободной, левой рукой. И когда та вдруг поползла вниз, сквозь прореху в штанине, – неужели он и впрямь думал, что я не знаю про эти ножны? – я качнулся, схватил давешний булыжник и метнул. На этот раз – в полную силу.

Гриф, разумеется, успел пригнуться, только никакой пользы ему это не принесло – потому что целил я не в него, а в отвернувшегося Марко. Бум, хлоп, бдзинь – это я разбил бутылку о стену, оставшись с посверкивающим остриями горлышком. Шестеро против двух – играем ?

Игры не получилось. Секундой позже один из парней Белоглазого – новенький, то ли Майк, то ли Марк – с диким воплем отлетел на середину мостовой, а из груди его при этом на добрых три ярда хлестнуло красным. Его сосед начал заваливаться набок – посвист, чавк, еще один фонтан… я секунд пять непонимающе пялился на остановившийся в каком-то ярде от меня странный круглый предмет, прежде чем до меня дошло: это – голова.

– Ну же, крысы помойные! Кто еще хочет отведать доброй подгорной стали?!

«Крысы» не хотели уже ничего. Шаг, другой они пятились, а затем бросились бежать.

Только теперь я, наконец, смог увидеть, из-за кого же затеялось все это.

Чуть больше четырех футов ростом. В коричневом суконном кафтанчике и такого же цвета мешковатых штанах, аккуратно заправленных в зеленые остроносые сапоги. С большим заплечным мешком и бородкой, тщательно заплетенной в уйму мелких косичек. Синеглазый. Горбоносый. С небольшим походным топориком в руках.

Гном. Английский гном.

Два года, считай, их не видел, с весенней ярмарки в Дарлингтоне.

Он деловито вытер лезвие о рубаху безголового трупа, убрал топор в чехол на боку – и, пройдя десяток шагов, встал прямо передо мной.

– Ты помог мне. – Забавно, но при почти двойной разнице в росте я не чувствовал, что смотрю на гнома сверху вниз.

– Ну-у… помог.

– Почему?

– Ну-у… так уж вышло, – вряд ли имеет хоть какой-то смысл пытаться объяснить ему тонкости наших взаимоотношений с шайкой Белоглазого.

– Вышло. – Гном, чуть наклонив голову вправо, прошелся по мне взглядом сверху вниз и обратно. – Вышло так, что я теперь твой должник, человек… или не-человек?

– Частично человек, – буркнул я. Текущую в моих жилах кровь великанов скрыть, мягко говоря, трудно.

Должник… интересно, удастся ли выцарапать из этого должника хотя бы долларов тридцать?

– Имя мне Торк. – Последовавшая пауза была явно предназначена для меня.

– Большой имя мне, – пробормотал я.

– Да, маленьким тебя не назовешь, – удивительно, но, произнося эти слова, гном даже не улыбнулся. А вот взгляд его стал другим… более… оценивающим, что ли? – На берег этот я впервые ступил сегодня… – медленно произнес Торк. – Места здешние не знакомы мне.

– Да уж будь они тебе знакомы, – я и не пытался сдержать усмешку, правда, получилась она кривоватой, – ты бы навряд ли выбрал себе такую дорогу.

– Здесь, – Торк мотнул бородой в сторону лачуги Паркера, – живут те, кто не любит гномов?

– Здесь, здесь, здесь… – я последовательно указал направо, прямо, налево и себе за спину, – живут те, кто не любит гномов, эльфов, орков, троллей, великанов и людей. Особенно – людей. Здесь не любят никого. Даже самих себя толком.

– А ты, – с интересом спросил гном, – тоже не любишь даже себя?

Я пожал плечами.

– Я ведь живу здесь, корот… гном.

Торк отступил на шаг. Вновь скользнул по мне взглядом вверх-вниз.

– И не желаешь переселиться куда-нибудь в еще? Он так и сказал– «в еще».

– Гном, – вздохнул я. – Один раз я уже попытался переселиться. За океан, в страну бескрайних возможностей для молодых и сильных. А из-за… но вышло так, что возможности эти для меня пропали еще на полпути.

Вот ведь… стоило сказать – и руки ожгло холодом, словно кандальное железо вновь коснулось кожи. Я потер запястье, и этот непроизвольный жест наверняка кое-что подсказал внимательно наблюдавшему за мной коротышке.

– Слышал я, что эта страна весьма велика, – заметил он. – Неужели…

– Я, как ты видишь, тоже не маленький, – перебил его я. – И бесследно раствориться среди людей мне так же трудно… как человеку среди гномов.

А вот сейчас улыбнулся гном.

– Скажу я тебе, Большой, – с ноткой торжественности произнес он. – Что не подозреваешь ты, насколько легко спрятаться человеку среди гномов. Разумеется, – добавил он. – Если гномы захотят ему в этом помочь.

И совершенно по-человечески… подмигнул мне.

Думаю, грохот моего сердца сейчас можно было расслышать за три квартала. А остатков самообладания хватило лишь на то, чтобы опереться спиной о стену.

– Если… захотят…

– Я, Торк, – голос гнома звучал на удивление негромко… обыденно, – сын Болта, сына Шкоута, от имени и по воле Клана Дальних Весенних Пещер Белой Горы предлагаю тебе, именуемый Большим, стать другом Клана. Принимаешь ли ты наш дар?

– Да, – выдохнул я.

А потом вспомнил – Молли!

А еще мигом позже вспомнил, как сидел рядом с ней, когда она металась в бреду, и раз за разом, час за часом пересыпал из ладони в ладонь горсть медяков… за которые любой мало-мальски приличный маг не взялся бы исцелять даже блоху.

Если… если я вырвусь сам, то смогу, обязательно смогу вытащить и ее! Остаться же…

– Да, – повторил я. – Я принимаю твой… ваш дар. И, Торк…

– Что?

– Имя мне… – глупо, но я с трудом заставил себя произнести эти слова. – Меня зовут Тимоти Валлентайн.

«Я появился как раз в нужном месте и в нужное время», – довольно констатировал Гарри. Добиться этого было не так-то просто – зато теперь ему, по сути, оставалось лишь наслаждаться зрелищем, ни о чем особо не беспокоясь.

«Париж стоит мессы», – заявил как-то раз один король. Или ему заявили – этого Гарри в точности припомнить не мог. Но как бы оно ни было – Гарри был категорически не согласен с Генрихом Наваррским. Париж не стоил мессы… точно-точно, этот никчемный городишко, по мнению Гарри, и пяти центов не стоил.

Мнение Салли на сей счет было несколько иное. Впрочем, он всегда был дальновиднее – и эта встреча исключением не стала. Высокий и худощавый уроженец Кентукки – без особого труда, как шутили его приятели, могущий спрятаться за телеграфным столбом, – Гарри был весь, до кончика пера на шляпе, покрыт серой дорожной пылью, которую он с самого утра старательно перемешивал сапогами. А Салли ехал мимо него верхом… следовательно, глядел сверху вниз и вообще имел более широкие возможности по части кругозора.

Ехал Салли верхом на шесте, а деготь и перья составляли не только его одежду, но и все остальное как движимое, так и недвижимое имущество. Прочее было конфисковано добрыми парижанами. Благодаря этому Салли твердо знал, сколько стоит город Париж, штат Огайо, и был весьма сильно настроен взыскать с этого города полную стоимость конфискованного… в десятикратном, а лучше – в тридцатикратном размере. Когда-нибудь. Должны же когда-нибудь и для него наступить лучшие времен… а-а-а, плюх!

– Они ушли?

– Ушли, – подтвердил Гарри.

– Ну и долго ты собрался здесь валяться? – куда более раздраженным тоном осведомился он десятью минутами позже.

– Пока ангел не вострубит! – провозгласили из канавы.

Гарри коротко хрюкнул.

– Думаю, – ехидно сказал он, – лежа в этой канаве, ты дождешься разве что армейского вербовщика.

– Тоже неплохо, – отозвался Салли. – Мой кошелек нуждается в пополнении, а сто монет…

– Твой кошелек нуждается в появлении! – перебил его Гарри. – А деньги военных… сколько раз ты уже «поступал» так под федеральные знамена? Восемнадцать?

Салли задумался.

– Семнадцать, – после минутной паузы произнес он. – Ну да, семнадцать. Ту историю в Коннектикуте я не считаю, сам знаешь почему. Собственно, в США трудно найти штат, в котором город Париж отсутствует хотя бы в одном экземпляре.

– В любом случае, – заметил Гарри, – в твоем нынешнем виде ты годишься разве что для Хиггинсона[1].

– Намекаешь на мой прискорбный вид?! Нет, чтобы протянуть руку помощи другу…

– Руку я тебе не протяну, – усмехнулся Гарри. – Обойдешься и веткой.

– Брезгуешь…

– Руки – мой рабочий инструмент.

– Рукава твой рабочий инструмент! Вернее, то, что в них запрятано.

Упрек был не совсем своевременен. Во-первых, потому, что хитроумный механизм, доставляющий в ладонь хозяина либо карты, либо крохотный, но вполне убойный пистолетик от Генри Дерринджера – ведь никогда не знаешь заранее, какой туз тебе пригодится! – сейчас мирно лежал в мешке. Во-вторых, тонкие пальцы Гарри сами по себе могли сотворить с колодой чудеса и посильнее.

– Брезгуешь…

– Именно. И нечего поджимать губы, толстяк. В эту канаву…

– В эту юдоль земную столкнули меня происки Врага Рода Человеческого! – вскричал Салли… падая обратно в канаву.