Герой рассказа, оказавшись случайным свидетелем "любовной сцены" между его любимой женщиной и лошадью (!), которую Зшли (так зовут героиню) предпочла ему, говорит ей, вернувшейся с этого , необычайного "свидания" в степи: "Эшли, любимая моя, только давай завтра уедем...". А потом он "... убирал ее пепельные пряди со лба, то и дело целуя ее холодные виски. И отбрасывая на пол струнки конских волос, заплетенных в ее растрепанные волосы"...
Я полагаю, что когда люди однажды задумаются над тем, что с собой они делают нечто еще более безответственное, чем с природой, то ответ придется держать и литературе. По моему глубокому убеждению, встречающееся все чаще в литературных и иных художественных произведениях смакование, даже порой поощрение отклонений в сексуальном поведении, в лучшем случае, не препятствует утрате того, что всегда отличало человека от животного -единение духовных и физиологических начал в любви мужчины и женщины.
Рамки рецензии позволяют остановиться лишь на нескольких произведениях объемного раздела "Литературоведение", в котором опубликованы интересные работы Ирины Панченко о киевском периоде жизни Булгакова, статьи Евгении Жиглевич о солженицинском интервью американскому телевидению в 1974 году, Валентины Синкевич о Вячеславе Завалишине.
Произведение Беллы Езерской " Под знаком Окуджавы" состоит из небольшого эссе о поэте и интервью с ним в 1991 году. Эта работа представляет интерес не только тем, что отражает острейшую боль утраты тех, кто был поклонником творчества Окуджавы. Автор высвечивает те непреходящие обретения, которыми был одарен каждый, кто жил под "Знаком Окуджавы". "Булат Шалвович Окуджава умер... Мир опустел",- заключает журналистка свое эссе. Но хочется его закончить словами, которыми автор его начинает: "Он как-то ненароком заполнил пустующую нишу в нашем советском сознании, где надлежало быть совестливости, чести, нравственности и прочим забытым ценностям."
И поскольку, добавлю я, ибытка совести, чести и нравственности, мы пока не наблюдаем, знак Окуджавы будет всегда светить.
В этом выпуске "Побережья", как стало уже традицией, широко представлена и поэзия, и переводы, литературоведение.
Работа Дмитрия Бобышева под названием "Певчее дело" привлекла тем, что соответствует моей концепции литературной критики: автор, вопреки, принятому стандарту, утверждающему необходимость обязательного уравновешивания положительных оценок поизведения (творчества литератора) отрицательными, не скрывает восторженных чувств по поводу поэзии Натальи Горбаневской. Это даже не рецензия в традиционном понимании жанра. Это , скорее эссе, котрое приобщает нас к тем обретениям, которые неизбежны при знакомстве с творчеством поэтессы. Подкупает радость успехам товарища по цеху. " Куда смотрит и чем занята современная отечественная критика?- восклицает Бобышев.- Мне хочется всем им сказать:разуйте ваши глаза и уши... перед вами истинно великая гражданка и соразмерная ей поэтесса...".
В этом же разделе представлено несколько произведений Э, Штейна, посвященных детской литературе Китая, Юлиану Тувину и Марку Шагалу. Как и все, что делал Штейн на поприще литературоведения и сохранения сокровищ отечественной культуры, эти его работы волнующе глубоки и пронизаны любовью к предмету анализа. Здесь позволю себе прерваться...
Так случилось, что на этот номер "Побережья", который попал ко мне в руки сразу после выхода в свет, я по ряду причин не имела возможности откликнуться немедленно. Первые страницы о теме утраты я начала писать давно. Но вскоре горечь утраты постигла тех, кто знал Эдуарда Штейна...
Моя дружба с ним завязалсь по телефону, с самой первой нашей беседы, когда он позвонил мне, откликнувшись на некоторые мои рецензии. Это был начальный период моей жизни на этой земле, и обретение такого друга, единомышленника было для меня счастьем. Эдуард неоднократно приглашал меня посетить его дом- музей книги, но так нам и не довелось встретиться, так как в Нью-Йорке я бываю крайне редко, а когда приезжала, то сам Штейн бывал в отъезде. За год до своей смерти он позвонил мне и сказал: "Лариса, а мы с вами так и не встретились. Время быстротечно, а мне уже 64! ". Я засмеялась в ответ: мол, что такое 64 для мужчины... Но что-то мне показалось странным в его словах...
А спустя некотрое время позвонил мне издатель "Побережья" Игорь Михалевич- Каплан и скаал: Эдуард тяжело болен и " побережцы", чтоб его приободрить, устраивают ему творческий вечер и серию встреч в Филаделфии. Игорь обещал сообщить, когда это пооизойдет, если я пожелаю приобщиться к ним хотя бы по телефоную. Все так и произошло, и когда трубку взял Эдуард, он растроганный тем, что сделали для него филадельфийцы, сказал: " Лариса, я сегодня счастлив". Это было незадолго до его смерти. .. светлая ему память!говорю я сейчас, горько досадуя на то, что мы так и не встретились.И благословенны будут те, кто в наше время "всеобщей занятости и перегруженности" для добрых дел друзьям и близким, так щедры на внимание и заботу к ближним!
Сказанное, наряду с многим другим, является примером того, каким обретением для русскоязычных литераторов здесь является "Побережье", созданное энтузиастом Игорем Михалевичем-Капланом . Об этом я надеюсь, что когда- нибудь рассказать подробнее, ибо я много лет сотрудничаю с этим журналом и к тому же мне довелось посетить эту "Республику муз", как я их назвала в одном из обзоров. Побывав там, вспомнила свои дебаты со студентами и аспирантами на одну из тем научного коммунизма " Об отмирании государства и перерастании государствнности в общественное самоуправление". Сейчас мне уже трудно сказать: верила я в этот утопизм, или нет?..... Но в Филадельфии я увидела маленькое государство "Побережье", действующее при полном самоуправлении. Его президент, Игорь Михалевич-Каплан, который себя таковым не считает - подлинный подвижник, свято и бескорыстно отдающий свои силы, энергию и подлинную любовь своему детищу- журналу, вокруг которого объединены уже очень многие годы такие же бескорыстные служители литерататуры. Его "республика" не только дает свободу и пространство слову литераторам, а объединяет их, устраивая творческие встречи и диспуты между литераторами как таковыми и ими и представителями других творческих поофессий, открывая новые имена и давая дорогу молодым талантам. Примером могут пслужить иллюстрации к данному номеру журнала, появлению которых я оказалась свидетелем.
В тот вечер, когда я была на "съезде побережцев", архитектор Семен Фукс показал альбом с рисунками детей из Санкт-Петербургской художественной студии. Идея состояла в том, что, если работы понравятся , помочь ребятам красками, кисточками и другой необходимой для рисования атрибутикой. Дальнейшая история этих работ интересна сама по себе и это уже другой сюжет. Но Михалевичу-Каплану рисунки сразу понравились и он некоторые из них поместил в качестве иллюстраций к "Побережью", благодаря чему журнал словно окрасился красками свежести, новизны и устремленнности в будущее.
В нашей жизни потери неизбежны. Но жизнь продолжается и она прекрасна все новыми обретениями.
КОГДА СВОБОДОЮ ГОРЯТ, КОГДА СЕРДЦА ДЛЯ ЧЕСТИ ЖИВЫ
Изд: "Панорана" No 945,1999; "Побережье" No 8,1999
Мы люди-человеки, сами назвавшие себя "Homo sapiens" -"человек разумный", не ведая что порой творим такое, из-за чего впору усомниться в справедливости данного нам себе названия. Но при всем том, в нашей жизни имеют место аспекты, которые позволяют нам высоко держать голову по праву принадлежности к роду человеческому. К этим аспектам я отношу все, что связано с борьбой за сохранение духовных ценностей. На этом поприще почти вся наша история преисполнена драматическими страницами битв, порой кровавых и жестоких, ибо в борьбе с бездуховностью, прагматизмом, обывательщиной, корыстью, противник не всегда очевиден и порой почти неуязвим. Поэтому победители здесь всегда герои, ибо им нужно обладать уникальными, филигранными талантами, чтобы выстоять, устоять и хранить свою победу в условиях постоянного противоборства. Употреби они свои таланты на другое, возможно не счесть им своих богатств. Но отличие этих героев именно в том, что не стремление к материальному благополучию движет ими. Плоды их побед дороже всех возможных материальных благ, они живут вечно в душах и сердцах людей, которые передают эти завоевания из поколения в поколения, отсеивая наносное, ненужное, сея "доброе, вечное" и обращая его в духовно-нравственный фундамент, который и удерживают этот мир.
Такие мысли рождает у меня каждое новое знакомство с различными сторонами духовной жизни в эмиграции, которые нашли отражение в немалом числе моих очерков и рецензий, опубликованных за эти годы в США и в России, в том числе, о русскоязычных изданиях (таких, как "Побережье", "Панорама", "Арзамас" и др.) Однако лимитированные рамки их объема, не позволяют должным образом рассказать об этих изданиях и их творцах.
Сегодняшняя публикация посвящена старейшему в эмиграции русскоязычному журналу под названием: "Новый Журнал", который был основан писателем Марком Алдановым и поэтом, критиком, писателем и меценатом М. Цетлиным.
Вдумайтесь в смысл этих волнующих фактов. 1940 год. Франция, где в это время проживает Марк Алданов, оккупирована фашистами. Закрыт выходящий на протяжении двух десятилетий и составлявший гордость русской эмиграции журнал "Современные Записки". У Алданова рождается план переехать в Америку и создать там новый журнал, который будет преемником закрытого в Париже. По Земле расползается самая страшная в истории человечества война. Проблема выживания (в прямом смысле слова) стран, народов и каждого человека ни на секунду не сходит с повестки дня. Но на то они и есть наши герои, чтоб ни при каких обстоятельствах не забывать о борьбе не только за физическое, но и духовное выживание человека, о противостоянии злу и насилию.
В своем интервью "Новому русскому слову" сразу по приезде в Америку Алданов бьет тревогу: "В Европе больше нет ни русских журналов, ни издательств, знаю, например, что Бунин написал на юге Франции несколько новых рассказов и впервые в жизни не знает, что делать с ними. Русским писателям больше на своем языке печататься негде..."А письмо-просьбу о помощи к крупному ученому и меценату Б. А. Бахметьеву он заключает: "Не будет журнала - нет больше зарубежной русской литературы".
И вот, когда "Новый Журнал" уже начал создаваться, М. Алданов писал М. Цетлину: "...две книги выйдут, а далее будет видно..." В 1942 году вышел первый номер! Конечно масштаб трудностей, которые испытывали основатели журнала, никак не охватывает какой-либо один пример, но все же письмо Алданова к Карповичу от 1 мая 1942 года дает о них представление: "Мы платим совершенные гроши, один доллар за страницу беллетристики и 75 центов за страницу всего остального. В денежном отношении писать у нас для автора личная неприятность, (в то время) как для меня редактирование (бесплатное, увы!) - настоящая катастрофа; оно отнимает почти все мое время".
Вместе с тем, никакие трудности не могли уже остановить этого великого начинания. Усилиями энтузиастов-основателей, авторской братии, споснсоров обеспечили НЖ долгую жизнь и в ...1995-м году ежеквартальник отмечал выпуск двухсотого номера... На день сегодняшний уже живет своей журнальной жизнью 215-й номер, а всему изданию (которое выходит и поныне, под обложкой, нарисованной талантливейшим художником серебряного века Мстиславом Добужинским) осталось два года до шестидесятилетнего юбилея.
В книге "Русская литература в изгнании" Глеб Струве писал, что НЖ "оставался главным журналом Зарубежья", а редактор "Нового Русского слова" Андрей Седых говорил: "Если когда-нибудь нас спросят, что ценного создала русская эмиграция, мы сможем с гордостью ответить: "Новый Журнал".
Естественно, что за годы жизни журнала после его основателей прошла целая плеяда главных редакторов: 1945-59 г.г. - историк, проф. М. Карпович; 1959-86 г.г. - писатель и общественный деятель Р. Гуль; до 1994 - писатель Ю. Кашкаров; с 1995 - поэт, историк литературы серебряного века проф. В. Крейд. На страницах НЖ печатались многие поколения литераторов, его уникальность в том, что он под своей обложкой соединил представителей всех волн эмиграции. Старейшими из авторов были люди, родившиеся еще в царствование Александра Второго. На страницах "Нового Журнала" широко представлена литература серебряного века в документах, письмах воспоминаниях и ранее неизвестных художественных произведениях. Здесь впервые увидели свет многие произведения Гумилева, В. Иванова, Мережковского, Гиппиус, Адамовича, Ходасевича, Бальмонта, Андрея Белого, Бердяева, Бунина, Волошина, Цветаевой, Иг. Северянина, Павла Флоренского. Здесь печатались работы Набокова, Яновского; впервые были опубликованы на русском языке фрагменты "Доктора Живаго" Пастернака; увидели свет работы А. Солженицина, Л. Чуковской, стихи Г. Иванова, И. Бродского, публикуются признанные знатоки русской классической литературы - профессор Альтшуллер, Сендерович. Печатаются в журнале литератор Эмануил Штейн, писатель Марк Поповский, критик и поэт Анатолий Либерман, эссеист и поэт Валентина Синкевич и многие, многие другие, которых, даже самых общеизвестных, перечислить трудно. Стремясь бережно хранить свое основное авторское ядро, журнал вместе с тем в каждом номере открывает новые имена. Одно из них - имя Ивана Акимова (из Флориды) замечательного поэта первой эмиграции, который очень долго не печатался по-русски. Сейчас в портфеле журнала для будущих публикаций находится много интересных произведений как литераторов эмиграции, так и из России. В предисловии к двухсотому выпуску нынешний главный редактор В. Крейд подчеркивает, что в ответе на вопрос о направлении журнала проще ответить чем журнал не является: он ни левый и не правый; не гонялся за злободневностью, но оставался современным; не поддерживал низости и ненависти; отрицал тоталитаризм и шовинизм; не печатал того, что "следовало", но печатал что талантливо.
Вся история и судьба журнала позволяют говорить об особом месте, которое он занимает в духовной жизни русскоязычной среды по обе стороны океана. Это место определяется основными направлениями и задачами, которым неуклонно следует журнал на протяжении своей жизни.
1. Прежде всего - это отстаивание свободы слова, свободы творчества. "Наше издание - сказано в обращении "От редакционной группы" к первому номеру издания - начинающееся в небывалое, катастрофическое время единственный русский "толстый" журнал во всем мире вне пределов советской России... Это увеличивает нашу ответственность и возлагает на нас обязанность, которой не имели прежние журналы: мы считаем своим долгом открыть страницы "Нового журнала" писателям разных направлений - разумеется в определенных пределах.: люди, сочувствующие национал-социалистам или большевикам, у нас писать не могут". Здесь же редакционная группа обозначила свое кредо - активную гражданскую позицию сопротивления злу, насилию, посягательствам на права человека, равенство и свободу. Подчеркивая солидарность с Россией в войне с фашизмом, основатели журнала вместе с тем провозглашают: "... мы отнюдь не считаем себя обязанными замалчивать преступления и ошибки советской власти в прошлом и настоящем..." В этом документе они не ограничиваются только провозглашениями своей позиции, но и призывают поступать аналогично всем другим представителям международной общественности "...мы считаем, - подчеркивает редакционная группа, - своим печальным долгом говорить о том, о чем не могут сказать слова русские граждане, оставшиеся в России, во Франции, в Бельгии, в Югославии, и о чем, по своим соображениям, пытается молчать почти вся (однако не вся) иностранная печать. Нам неизвестно, хранят ли об этом молчание иностранные государственные люди, имеющие возможность непосредственно сноситься со Сталиным и влиять на него ...Как бы то ни было, независимо от нашего бессилия, нам было бы впоследствии стыдно смотреть в глаза миллионам русских людей, находящихся в советских тюрьмах и концентрационных лагерях, если бы первого нашего слова мы не сказали об амнистии."
Свобода мысли, творчества, самовыражения, были фундаментальными понятиями, для основателей журнала, в связи с чем Алданов даже считал, что название "Свобода" могло бы вернее отражать основную идею журнала. А в сотом выпуске главный редактор журнала Р. Гуль писал: "Наша цель и смысл существования - свободное русское творчество, свободная мысль". И далее: "Новый Журнал боролся и будет бороться с антикультурой деспотического большевизма, этого - по слову П. Б. Струве - "соединения западных ядов с истинно русской сивухой".
2. Эта основная концепция журнала определила и следующий круг его задач, направленных на выполнение функции связующего звена, как в самой эмиграции, так и между литературным зарубежьем и демократической интеллигенцией России. Об этом было заявлено уже в названном выше "Обращении" редакционной группы к выпуску первого номера, где наряду с задачами объединения эмиграции для помощи России была подчеркнута необходимость единения и в "более широких пределах".
Задачи объединения обусловили и основные этапы развития журнала. Если в начальные периоды в нем печатались только эмигранты, то уже с середины 50-х годов на страницах журнала стали появляться различные рукописи, попадавшие с "оказией" из СССР. С 60- х годов в редакцию уже стали поступать рукописи прямо из рук советских писателей, бежавших на Запад от тоталитаризма, а со времен перестройки страницы журнала предоставляются многих авторам непосредственно из России. Однако, это лишь один аспект деятельности журнала по взаимосвязи духовной жизни русскоговорящих по обе стороны океана. Многочисленные отзывы и отклики на "Новый Журнал" представителей интеллигенции разных регионов бывшего СССР свидетельствуют, что журнал явился не только окном для выхода в свет произведений российских литераторов, но и важнейшим источником информации для демократической интеллигенции в России о сути процессов духовной жизни русской эмиграции. В этом смысле характерно письмо, которые было прислано в журнал неким анонимом еще в 60-е годы: "Я приехал в Европу, как турист из СССР - сказано в письме - уезжаю обратно и увожу журнал домой. Хоть я и член партии, но Ваш журнал произвел на меня ошеломляющее впечатление. Я поражен тем, что в эмиграции есть такие силы, которые близки нам по духу. Вам, конечно, странно, член партии и близость духа? Но поверьте, что это так..."