– Ладно, займитесь чем-нибудь, – сказала Энея, – а я приготовлю завтрак.
Она включила куб-нагреватель и поставила на него котелок с водой. Когда вода закипела, девочка заварила кофе, а затем принялась жарить на сковородке ветчину с ломтиками картофеля.
– Я думал, ты вегетарианка.
– Это для вас. Надо же вам хоть раз поесть как следует, – объяснила Энея. – А я обойдусь пшеничными хлопьями и тем ужасным эрзац-молоком с корабля.
Мы позавтракали, сидя на солнце у входа в палатку. Я достал из кармана расплющенную треуголку, выжал ее и напялил на голову, чтобы не так припекало. Энею мой вид почему-то сильно рассмешил. Я посмотрел на А.Беттика: андроид держался как обычно – слегка отчужденно, словно и не было того «концерта» в разгар бури…
Некоторое время спустя А.Беттик установил на носу плота шест (я предполагал, что мы ночами будем вешать на него фонарь), на который повесил сушиться свою белую рубашку. Голубая кожа андроида поблескивала на солнце.
– Флаг! – воскликнула Энея. – То, что нужно!
– Только не белый, – усмехнулся я. – Белый флаг означает… – Я не докончил фразу.
Плот миновал излучину реки, и мы увидели древнюю громаду нуль-портала. Арка вздымалась над водой на сотни метров. На ней росли деревья, по барельефам и каменным надписям вились лианы.
Мы заняли свои места: я встал у руля, А.Беттик приготовил шест, чтобы отталкивать плот от подводных камней, а Энея пристроилась на носу.
Мне вдруг показалось, что портал не действует. Сквозь арку виднелось бледно-голубое небо над зелеными джунглями и тянувшейся к горизонту рекой. Метрах в десяти от нас, в тот самый миг, когда мы очутились в тени арки, из воды выпрыгнула рыба. Снова задул ветер – растрепал волосы Энеи, погнал по воде рябь… Арка нависла над нами. Больше всего она напоминала детский рисунок: словно некий юный художник попытался изобразить мост…
– Ну и что? – проговорил я.
Вдруг затрещали статические разряды. Это произошло совершенно неожиданно, даже вчерашняя буря разразилась не столь внезапно. Казалось, на плот рухнул гигантский занавес. Я не устоял на ногах, упал на одно колено. На какое-то неуловимое мгновение я почувствовал приблизительно то же, что и на звездолете, когда исчезло силовое поле, – почувствовал себя зародышем, который барахтается в околоплодных водах.
Плот миновал арку. Солнце исчезло – вместе с джунглями и речными берегами. Повсюду, куда ни посмотри, плескалась вода. На бескрайнем небе сверкали бесчисленные звезды; подобного великолепия я не мог даже вообразить.
А впереди, прямо над Энеей, отбрасывая на лицо девочки оранжевые блики, вставали три луны, каждая величиной с приличных размеров планету.
31
– Впечатляет, – проговорил А.Беттик.
Я бы, наверно, выразился иначе, но в тот момент у меня просто не нашлось слов. Я крутил головой, пытаясь собраться с мыслями. Итак, мы уже не среди джунглей и не на реке и тонуть уже не тонем. (Сколько «не»!)
Плот ловко перепрыгивал с волны на волну; несмотря на то что вода захлестывала палубу, наше средство передвижения уверенно держалось на плаву. Я встал на колени, зачерпнул в пригоршню воды и осторожно попробовал на вкус, после чего надолго приник губами к фляжке. Здешняя вода была солонее даже той, которой полны моря Гипериона.
– Ух ты, – пробормотала Энея. Должно быть, она разумела луны. Три громадных оранжевых диска и впрямь производили внушительное впечатление, причем центральный был настолько огромен, что, поднявшись над водой ровно наполовину, заслонил собою горизонт. На фоне этой громадины Энея выглядела совсем крохотной. Я закрепил руль и присоединился к своим спутникам. Плот покачивало, и, чтобы не упасть, мы все трое держались за шест, на котором по-прежнему болталась рубашка А.Беттика, отливавшая белым в свете звезд.
Я перестал разыгрывать из себя бывалого мореплавателя и окинул небеса взглядом пастуха. Созвездий, к которым я привык с детства – Лебедя, Близняшек, «Ковчегов» и Главной Базы, – видно не было (или, может, я не узнал их исказившиеся очертания). Однако Млечный Путь никуда не делся: извилистое галактическое шоссе протянулось от горизонта к горизонту, уходя в неведомые дали. Звезды в нем сверкали неожиданно ярко, хотя должны были бы потускнеть в свете лун (ведь тускнели же звезды в сиянии не слишком крупной луны, что вращалась вокруг Старой Земли). Очевидно, атмосфера на планете была довольно разреженной; к тому же искусственного освещения не было и в помине. Этим и объяснялось великолепие небес. Жутко представить, что творится на здешнем небе в безлунные ночи.
Интересно, куда нас занесло?
– Корабль, – проговорил я в комлог, – ты меня слышишь?
– С вами говорит дистанционный модуль. – Признаться, я не ожидал, что корабль откликнется. – Чем могу помочь, месье Эндимион?
Мои спутники уставились на комлог.
– Значит, я говорю не с кораблем?
– Прямая связь с бортовым компьютером невозможна, – объявил механический голос. – Контакт прервался в тот момент, когда вы прошли через нуль-портал. Однако дистанционный модуль имеет аудио– и видеодатчики.
– Ты можешь сказать, где мы находимся?
– Минуточку. Приподнимите, пожалуйста, комлог. Благодарю. Мне нужно сделать снимок неба и сопоставить его со звездной картой и исходными координатами.
Модуль углубился в подсчеты.
– Мне кажется, я знаю, куда мы попали, – произнес А.Беттик.
У меня тоже были на сей счет кое-какие соображения, но я не стал торопиться.
– Очень похоже на планету под названием Безбрежное Море, – продолжал андроид. – Когда-то она входила в Сеть, а ныне подчиняется Ордену.
Энея, молча наблюдавшая за восходом лун, не проронила ни слова. Лицо девочки выражало восторг. Я понял вдруг, что различаю рыжевато-коричневые облака, бегущие над темной поверхностью самой большой луны, а присмотревшись, разглядел долину с многочисленными ответвлениями, следы лавовых потоков и нечто вроде громадного ледника, уловил намек на горный кряж. Мне вспомнились голографические изображения Марса, каким тот был до терраформирования.
– У Безбрежного Моря как раз три луны. Впрочем, планета сама является спутником гиганта размерами с Юпитер.
– А луны вон такие? – Я ткнул пальцем в сторону оранжевых дисков.
– Именно такие, – отозвался андроид. – Я видел снимки… В эпоху Гегемонии на Безбрежном Море трудились роботы, добывавшие полезные ископаемые.
– Я с тобой согласен, это очень похоже на Безбрежное Море. Мне доводилось слышать рассказы охотников, которые расхваливали здешнюю рыбалку. Они утверждали, что тут водится некая разновидность головоногих, достигающая в длину сотни метров. Эта тварь питает слабость к рыбацким судам…
Я замолчал. Мы все трое уставились на темную воду. Тишину нарушил голос комлога:
– Готово! Результат моих вычислений в точности совпадает с координатами! Вы находитесь на спутнике планеты в системе Семидесятой Змееносца альфа, в двадцати семи целых девяти десятых световых лет от Гипериона, в шестнадцати целых восьмидесяти двух сотых световых лет от Старой Земли. Это двойная система, расстояние до альфы Змееносца составляет ноль целых шестьдесят четыре сотых астрономической единицы, а до беты восемь целых девять десятых. Поскольку здесь имеется атмосфера и обнаружена вода, логично предположить, что вы находитесь на втором по счету спутнике планеты, известном во времена Гегемонии под названием Безбрежное Море.
– Спасибо, – поблагодарил я.
– Что касается координат…
– Потом, – перебил я, выключая комлог.
А.Беттик снял с шеста рубашку и надел ее на себя. Дул сильный ветер, было совсем не жарко. Я достал из вещмешка свой терможилет, спутники последовали моему примеру. А невероятных размеров оранжевая луна продолжала подниматься в усыпанное звездами небо.
«Путешествие по Безбрежному Морю, – говорилось в «Путеводителе по мирам Великой Сети», – представляет собой непродолжительную, но приятную интерлюдию между другими, более приспособленными для отдыха и развлечений мирами. – Мы сгрудились у очага и читали при свете единственного уцелевшего во время бури фонаря. Впрочем, необходимости в фонаре не было, поскольку свет трех лун успешно разгонял ночную тьму. – Фиолетовый цвет воды вызван наличием в ней особой разновидности фитопланктона и никак не связан с разреженностью атмосферы, которой объясняются прекрасные закаты. Расстояние между порталами на планете составляет около пяти километров – этого вполне достаточно для большинства путешественников, – и приблизительно посредине располагается знаменитый на всю Сеть Аквариум и Гриль-Бар Гаса. Не упустите возможности попробовать жаркое из морских обитателей, суп из гектонога и замечательное вино из желтых водорослей. С одной из множества террас на Океанской Платформе Гаса вы можете понаблюдать за великолепным закатом и еще более великолепным восходом лун. Планета известна тем, что на ней нет ни клочка суши, а в океане обитают агрессивные формы жизни (к примеру, «левиафан с пламенной пастью»); тем не менее беспокоиться не стоит – экскурсионный катер пройдет по «коридору безопасности» между порталами в сопровождении боевых кораблей. У путешественника, побывавшего на Безбрежном Море и заглянувшего в Гриль-Бар Гаса, останутся только хорошие воспоминания. (Примечание: в случае плохой погоды или усиления агрессивности фауны путешествие на Безбрежное Море может не состояться. Возможно, вы посетите планету в следующий раз.)».
И все. Я вернул книгу А.Беттику, выключил фонарь, перебрался на нос и стал изучать горизонт через прибор ночного видения.
– Вранье. Видимость километров двадцать пять, а второго портала что-то не заметно.
– Быть может, его передвинули, – предположил А.Беттик.
– Или он затонул, – прибавила Энея.
– Очень смешно. – Я снял прибор и вновь подсел к нагревательному кубу.
– Вполне возможно, что здесь, как и на других мирах, существуют два отрезка реки – один короче, а другой длиннее, – сказал андроид.
– Если так, мы почему-то все время оказываемся на длинных отрезках.
Хотелось есть, поэтому мы взялись за готовку. После бури, которую мы выдержали на реке, аппетит у всех разыгрался настолько, что его не смогли утолить ни хлопья, ни тосты с кофе.
Мы скоро привыкли к размеренному покачиванию плота и заодно убедились, что морской болезни никто из нас не подвержен. После второй чашки кофе я почувствовал себя лучше. Признаться, описание планеты в «Путеводителе» возбудило мое любопытство, хотя мне не слишком понравилось упоминание о «левиафане с пламенной пастью».
– Я вижу, ты доволен? – спросила Энея, когда мы остались вдвоем – А.Беттик отправился к рулю.
– Пожалуй, да.
– Почему?
– Приключение. – Я развел руками. – Вдобавок никто не пострадал…
– Если бы не портал, мы бы наверняка утонули, – заметила девочка.
– Может быть.
– Что ты чувствуешь? – Судя по тону, Энее действительно было интересно.
– Мне всегда нравилось путешествовать. Убегать от рутины. Знаешь, природа дает ощутить… как бы поточнее выразиться… связь с чем-то более значительным… – Я умолк, сообразив, что моя последняя фраза сильно смахивает на цитату из проповеди какого-нибудь правоверного дзенгностика.
– Мой отец когда-то написал поэму. – Девочка придвинулась поближе. – Не он сам, естественно, а тот древний поэт, клоном которого был кибрид… В этой поэме он выразил свои чувства… – Прежде чем я успел задать вопрос, она продолжила: – Он был молод, моложе, чем ты, и его философия кажется довольно неглубокой, но в своей поэме он попытался описать ступени, по которым человек приближается к слиянию со вселенной. В одном письме он уподобил эти ступени «делениям на шкале наслаждения».[17]
Честно говоря, я слегка опешил. Мне еще не доводилось слышать, чтобы Энея рассуждала о столь серьезных вещах, а в словах насчет «шкалы наслаждения» чудилась некая скабрезность.
– Отец считал, что первой ступенью является «близость с естеством», – продолжала девочка. Я заметил, что А.Беттик прислушивается к нашему разговору. – Под этим он разумел творчество, отклик на чудеса природы – в общем, то, о чем говоришь ты.
Я потер щеку, густо поросшую щетиной. Если не побриться в ближайшие дни, у меня отрастет борода.
– Поэзия и музыка были для него такими откликами. Он говорил, что это ошибочный, но чисто человеческий путь к единению со вселенной, что природа порождает в нас энергию созидать. Истину и воображение он воспринимал как равноценные вещи. Помнится, в письме он выразился так: «Воображение можно уподобить сну Адама: он пробудился и увидел, что все это – правда».[18]
– Погоди, я что-то запутался. Отсюда следует, что вымысел реальнее истины?
Энея покачала головой:
– Не думаю. В той поэме, о которой я упоминала, есть гимн Пану.
Девочка подула на чай.
– Для отца Пан олицетворял воображение… в особенности романтическое воображение. – Она поднесла чашку к губам. – Рауль, а тебе известно, что Пан в определенном смысле является предшественником Христа?
Я моргнул. Неужели две ночи назад та же девочка просила рассказать ей историю с привидениями?
– Христа? – переспросил я, невольно поморщившись (сказывалось воспитание – в словах Энеи мне послышалось нечто кощунственное).
Девочка пригубила чай, затем вскинула голову и взглянула на небо.
– Отец считал, что люди, которые слышат природу, наделены романтическим, «паническим» воображением. – Она обняла левой рукой колени и процитировала:
Некоторое время все молчали. Я, можно сказать, вырос на поэзии – на грубых пастушеских балладах, «Песнях» Мартина Силена, «Садовом эпосе», где рассказывалось о приключениях юных Тихо и Гли и кентавра Рауля – и сызмальства привык слушать стихи под звездным небом. Впрочем, большинство стихотворений, которые я знал и любил, были куда проще отрывка, прочитанного Энеей.
– Значит, вот как твой отец представлял себе счастье? – спросил я наконец, нарушив молчание.
Энея тряхнула головой.
– Вовсе нет, – ответила она. – Это всего лишь первая ступень. Чтобы достичь счастья, надо преодолеть две другие.
Девочка закрыла глаза и принялась декламировать ровным мелодичным голосом, но не нараспев, как то в обычае у людей, чья манера читать стихи губит поэзию.
Я поглядел на громадный диск луны, исчерченный вихревыми потоками. По оранжевому диску ползли буро-желтые облака.
– Вот как? – Признаться, я был слегка разочарован. – Сначала природа, потом дружба с любовью и все?
– Не совсем. Отец считал, что настоящая дружба между людьми больше, чем умение слышать природу. Но выше всего он ставил любовь.
Я кивнул:
– Церковь учит тому же самому. Возлюби Господа и ближнего своего…
– Угу, – пробормотала Энея, допивая чай. – Отец разумел плотскую любовь. Секс. – Она снова закрыла глаза.
Я не сразу нашелся, что ответить. Допил кофе, прокашлялся, бросил взгляд на громадную луну и на по-прежнему видимый Млечный Путь и наконец произнес:
– Ты хочешь сказать, что он… э-э… был в курсе? – Мне тут же захотелось дать себе подзатыльник. Девочка наверняка не понимает, о чем речь: она цитирует древнюю поэзию, но с тем же успехом и столь же невинно могла бы цитировать какой-нибудь эротический трактат.
Глаза Энеи сверкали в лунном свете.
– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось моему отцу с его философией.[23]
– Понятно. – Черт возьми, кто такой Горацио?
– Мой отец написал эти строки в молодости. Первая, неудачная поэма… Он хотел описать – точнее, хотел, чтобы узнал его герой-пастух, – сколько всего таится в поэзии, природе, мудрости, в голосах друзей, храбрых поступках, очаровании неведомого и притяжении противоположного пола. Но остановился, так и не добравшись до сути.
– До какой сути? – не понял я. Плот продолжал мерно раскачиваться на волнах.
– Познает смысл вещей и хоть чуть-чуть субстанций, звуков, форм постигнет суть… – прошептала девочка.
Почему эти слова кажутся знакомыми? Какое-то время спустя я вспомнил.
Наш плот медленно плыл сквозь ночь под аккомпанемент волн, плескавшихся об его борта.
Мы проснулись на рассвете. После завтрака я проверил оружие. Философская поэзия – замечательное развлечение при лунном свете, а исправное и заряженное оружие – суровая необходимость.
До сих пор у меня не было возможности пристрелять винтовки, поэтому я, честно говоря, слегка беспокоился. Армейская служба и работа проводником научили Рауля Эндимиона одной простой вещи: чем лучше ты умеешь обращаться со своим оружием, тем больше у тебя шансов уцелеть.
В небе по-прежнему виднелась самая крупная из трех лун, успевшая изрядно потускнеть; теперь к ней добавились два солнца – сначала ослепительная бета, затмившая собой Млечный Путь, а затем альфа, уступавшая размерами звезде Гипериона, но очень яркая. Небо приобрело оттенок ультрамарина, потом сделалось кобальтово-синим. В свете солнц лунная атмосфера превратилась в этакую дымку, скрывшую поверхность спутника. Палило нещадно, мы не знали, куда деваться от жары.
Волны стали выше, однако накатывали равномерно, поэтому мы не испытывали особых неудобств, да и плоту никакие неприятности не угрожали. Как и обещал «Путеводитель», вода сделалась фиолетовой; гребни волн были иссиня-черными, иногда среди них мелькали желтые водоросли, в воздухе летали лиловые пенные брызги. Плот двигался в ту сторону, откуда появились луны и солнца (мы считали, что на восток); оставалось лишь надеяться, что сильное течение в конце концов принесет нас к порталу. Порой начинало казаться, что мы стоим на месте. Тогда кто-нибудь из нас бросал в воду обрывок бумаги или что-либо еще, и все наблюдали, как ветер пытается отобрать добычу у течения. Волны шли с юга на север, а мы, как я уже сказал, старались придерживаться направления на восток.