Волчонок - Генри Олди 10 стр.

— А если вы пытаетесь заступиться за маму? Вы же пытаетесь?

— Раньше — да. Мама закатила мне такой скандал, что я зареклась на всю жизнь. «Бьет — значит любит, — сказала мама. — Ты что, дура, хочешь, чтобы он меня разлюбил?!»

— Дай ей в морду, клоун, — посоветовал Катилина. — Чего не сделаешь ради любви? Это у них семейное. Вижу, ты ей нравишься больше. Пускай, я всегда рад поделиться с другом. Могу и деньжат подкинуть, если ты на мели. С одним условием: ты принесешь мне ее трусики. На память. — Он выпустил пять колец дыма, забавно чмокая ртом. — Договорились? Трусики за сотню экю!

— Договорились, — кивнула Н’доли.

О пластике вудунов слагали легенды. Компания Игги Добса зааплодировала, когда дочь Папы Лусэро исполнила краткий, исполненный страсти танец. Движение бедер, подол платья задирается выше, чем диктуют приличия; молниеносное движение руки, наклон, ноги переступают через белоснежную пену, платье возвращается на исходные позиции…

— Лови, красавчик!

Комок кружев полетел в лицо Катилине.

Машинально он поймал трусики под хохот собравшихся. Игги Добс, человек без комплексов, уже строил догадки, что будет делать курсант после отбоя, в долгие ночные часы, с такой прелестной добычей. Бармен Родни в восторге стучал битой о стойку. Девица с лисьим хвостом сокрушалась: модификация не позволяла ей повторить подвиг Н’доли. Громко завидовал прославленный стриптизер Латомба. Личико карлика-антиса сморщилось в потешной гримасе. Не в силах сдержать чувств, Папа Лусэро вцепился в свои седые, на редкость курчавые волосы. Весь вид карлика говорил о полном одобрении поступка дочери.

— Денег не надо, — сказала вудуни. — Это подарок.

И за руку увела Марка из бара.

Поздний вечер.

Ветки магнолии стучатся в окно.

Крупные, мясистые листья отблескивают глянцем. Идет дождь, мелкий, теплый. Листья мокрые, качаются, стряхивают капли. Частный отель на окраине: десяток двухэтажных бунгало, разбросанных в кажущемся беспорядке. Берег моря окаймлен густыми зарослями. Сделай шаг, и линия белого, искрящегося под ранней луной песка сменится взгорком, похожим на кромку джунглей.

Сделай шаг, и все изменится.

Сделай шаг, и вернуться не удастся.

— Подожди.

— Почему? Ты не хочешь…

— Хочу. Иначе зачем бы я привела тебя сюда?

— Тебе нравится мучить меня?

— Не приписывай мне склонность к извращениям. Я даже своих пациентов не мучу. У меня узкая специализация — реанимация. Я или спасаю, или даю спокойно умереть.

— Значит, если бы я, весь в крови, кричал «На помощь!»…

— Я бы подошла не раньше, чем у тебя закатились глаза. Говорю же, реанимация. Остальное — к хирургу или к психиатру. Дай руку. Вот, приложи сюда…

— Что это?

— Медицинский анализатор.

— Ты решила взять у меня анализ крови?

— И скажи спасибо, что я не беру анализ мочи и кала. Твой приятель назвал меня шлюхой. Он мог угадать, мог и ошибиться. Я же ясно вижу, что ты курсант. Надеюсь, ты не станешь меня уверять, что я у тебя первая…

— Н’доли…

— Вот и славно. Скажешь, я цинична? Издержки профессии, дружок. Ты хорошо знаком со здешними шлюхами. Я хочу быть уверена, что ты не наградишь меня какой-нибудь случайной радостью. Или у тебя есть справка из военного диспансера? Как сказал твой приятель, трипперная справка?

— Хватит вспоминать моего приятеля!

— Не сердись.

— Он мне вовсе не приятель! Он что, произвел на тебя впечатление? Ты не в силах его забыть? Закроешь глаза и будешь воображать, что здесь — он?!

— Ревнуешь? Великий Замби! Как мне это нравится…

— Я…

— Замолчи. Анализ закончен, реакция отрицательная. Ты здоров как бык, курсантик. Это мне тоже очень, очень нравится. И твой белобрысый чуб…

— Ай!

— Да, я дернула. И дернула больно. Будешь задавать дурацкие вопросы — я вырву его по волоску. Все, хватит. Иди ко мне…

Дождь усиливается. Звук поцелуев почти не слышен. Ветер ерошит крону магнолии. Время бродит по берегу. Шорох волн — метроном. Где-то плачет ночная птица. Вокруг луны — млечная вуаль облаков.

Стоны, вскрик.

Время, листья, дождь.

— Когда ты должен уйти?

— Не позже четырех. Без четверти пять уходит первая «телега» на Сколарис. Утреннее построение в шесть тридцать. Я успею.

— Я закажу тебе аэротакси.

— Я уже предупредил портье. Ты брала ключи, а я сказал, чтобы он вызвал мне машину на утро. Этот хлыщ не страдает склерозом?

— Он помнит фамилии всех постояльцев за тридцать лет. Не волнуйся, такси прибудет вовремя. Как поживает твой чуб?

— Хочет, чтоб за него дернули.

— Славный чуб. С пониманием. Думаю, дружок, ты полюбишь ошейник и плеть. У тебя прекрасные задатки.

Стоя у окна нагишом, Н’доли Шанвури проводила взглядом аэротакси. Когда машина скрылась в тумане, унося Марка Тумидуса к утреннему построению, молодая вудуни занялась делом. Результаты анализов курсанта были записаны на «микрон», защищенный фул-блокадой, и внедрены в ноготь Н’доли. Капсула с кровью, покинув отсек анализатора, разместилась в полом изумруде — камень блестел в розетке кольца на левой руке Н’доли. Занявшись тем, что посторонний зритель мог бы счесть мастурбацией, вудуни извлекла вторую капсулу — с семенной жидкостью Марка. Идти в ванную дочь Папы Лусэро не спешила. Ее кожа, обработанная молекулярным «скребком», дала образцы пота и слюны будущего офицера ВКС Помпилии; простыня, еще хранившая следы любовной битвы, дала дублирующие образцы.

Межрасовый генетик доктор биохимии Н’доли Шанвури знала, что делает. Насчет реанимации она тоже не соврала — в жизни молодой вудуни было место многим специальностям. Даже таким, о каких не принято говорить вслух, тем более в постели.

— С задирой было бы проще. — Н’доли подмигнула своему отражению в зеркале. — И быстрее. Я бы успела выспаться. С другой стороны, малыш приятнее. Гораздо приятнее…

Отражение согласилось: да, малыш ничего.

— Полагаешь, он нам еще пригодится?

Берегись, предупредило отражение. Малыш с характером.

— Это верно. Очень даже с характером. Завидую крошке, которая разбудит его сердце. Мне досталось кое-что пониже, не больше.

Берегись, повторило отражение. Те, что с характером, опаснее задир.

— Да ну тебя… Перестраховщица!

Ближе к семи дочь Папы Лусэро покинула отель.

Кто хоть раз в жизни не мечтал стать антисом? Увы, мечта лишь дразнила романтиков. Антисом нельзя было стать — им можно было только родиться.

Но…

О, это благословенное, проклятое, будоражащее «но», дарящее сладкий ужас и надежду!

Семь лет назад Ойкумену всколыхнула сенсация: антисом стать можно! Да, не в одиночку, в экстремальных обстоятельствах, но можно! Их было восемь — первых. Лючано Борготта, контактный имперсонатор-невропаст. Двое близнецов-гематров из банкирской семьи Шармаль. Вехден. Техноложец. Киноидная модификантка. Женщина-вудуни. Еще одна женщина — помпилианка Юлия Руф. Спасаясь из орбитальной тюрьмы «Шеол», они сумели уйти в волну, создав единое «большое тело». В космос вышел первый коллективный антис. Коллант, как вскоре окрестили его с легкой руки профессора Штильнера, доктора теоретической космобестиологии.

Мечта обитателей Ойкумены, как и любое грандиозное событие, стала реальностью внезапно — и совсем иначе, чем ожидалось. Но кого интересовали нюансы? Прямая дорога в космос открыта для всех и каждого! Долой громоздкие жестянки кораблей! Флуктуации континуума? Тьфу! Плюнуть и растереть. Перелеты, отнимавшие кучу времени, у колланта займут считаные часы. Дом человечества — Вселенная! Невиданная доселе свобода, прекрасный новый мир без границ…

Ойкумена стояла на пороге перемен. Казалось, еще одно, последнее усилие… Ожидание затягивалось, но люди ликовали в предвкушении. Помпилианцы в особенности. Выяснилось: создание колланта невозможно без участия уроженца Помпилии! В коллективном антисе помпилианец выполнял роль коммутанта. Ментальные нити клейма связывали участников, позволяя сверхорганизму «уйти в волну». На планетах же «малые тела» и личности коллантариев без потерь возвращались к исходному состоянию.

Ближайший аналог — армейская дисциплина Помпилии.

Для создания колланта требовались и другие компоненты: невропаст-инициатор, энергеты разных рас, техноложцы… Но это было уже непринципиально! Монополии на антисов пришел конец. В новом мире, мире коллантов, помпилианцы сыграют ключевую роль!

Помпилия ликовала.

Антический центр «Грядущее» под руководством профессора Штильнера, с головным офисом на Октуберане, в самом сердце Помпилии; курсы невропастов; колланты рождались трудно, в боли и муках, — на то они и роды… Одним из первых помпилианцев-коммутантов, вслед за Юлией Руф, стал гард-легат Гай Октавиан Тумидус — дядя будущего курсанта Марка Тумидуса. Будущий курсант тогда учился в школе и гордился дядей — героем и первопроходцем — на всю Галактику.

Минул год. Второй. Невропастов катастрофически не хватало. Совместимость коллантариев не удавалось просчитать даже гематрам. После скрупулезной подготовки удавалось одно слияние из двадцати. Прекрасный новый мир отодвигался в туманное будущее. На всю Ойкумену насчитывалась дюжина действующих коллантов. Мощь их в большом теле заметно уступала мощи природных антисов. Флуктуаций коллантам следовало опасаться…

Увы, главной бедой оказалось другое.

Проблема обнаружилась не сразу: за эйфорией первых успехов никто не отследил побочные эффекты. Впрочем, кое-кто наверняка заметил — не мог не заметить! — и предательски умолчал о них.

Именно это — преступное замалчивание фактов и предательство интересов Помпилии — было вменено в вину гард-легату Тумидусу. Помпилианцы-коммутанты, входившие в состав коллантов, после выходов в «большое тело» теряли способность клеймить людей, превращая их в рабов! Ментальное клеймо — плод эволюции, основа самого существования Помпилии, — перерождалось в рудимент. Теперь оно годилось лишь для объединения участников в колланта — и больше ни на что!

Разве мог помпилианец не заметить утрату собственной сути?! Ощутив роковые изменения, всякий истинный гражданин Великой Помпилии обязан был немедленно доложить, уведомить, предупредить…

Почему вы не сделали этого, гард-легат Тумидус?

Почему вы не сделали этого, манипулярий Лентулл?

Почему вы не сделали этого, обер-центурион Аттиан?

Почему вы не сделали этого, гражданин Спурий?

Почему вы не сделали этого, госпожа Руф?

Государственная измена. Предательство интересов империи. Хуже того, предательство своей расы! Потеря расовой идентичности на психофизиологическом уровне. Помпилианец, лишенный клейма, больше не помпилианец. Обезрабленный помпилианец умирает. Почему вы до сих пор живы, легат Тумидус?!

Головной офис «Грядущего» сожгли возмущенные граждане. Октуберан всегда был легок на расправу. Близилась очередь предателей. По этому поводу состоялась парочка факельных манифестаций, внушительных и многолюдных.

Прокуратор-обвинитель настаивал на смертной казни; все шло к расстрелу. Кто из владык Помпилии вмешался в судебный процесс, настояв на смягчении приговора, осталось тайной. Лишение титулов, званий, наград и привилегий. Лишение гражданства. Лишение расового статуса. Лишение земельных владений и иной недвижимости. Пожизненная высылка за пределы империи, с запретом посещения планет, принадлежащих Великой Помпилии либо находящихся под ее протекторатом.

Говорят, бывший гард-легат Тумидус продолжил работу в антическом центре «Грядущее», в филиале на Китте. Нашлись и другие предатели-ренегаты. К счастью, их оказалась горстка. Лучезарная мечта Помпилии — собственные антисы — сгорела дотла, разлетевшись хлопьями серого горького пепла. Вместе с ней сгорела мечта остальных рас Ойкумены, но это заботило помпилианцев в последнюю очередь. Если не нам, то никому!

Впрочем, сгорела ли мечта?

Сейчас, по прошествии семи лет, коллантов было все еще ничтожно мало. Собирать их оказалось сложно, дорого, зачастую — болезненно. И все же, все же…

Число коллантов в Ойкумене росло.

На «телегу», как называли в училище регулярный рейсовый аэробус «Пушта−Тангамак−Сколарис», никто не пришел. Большинство курсантов вернулись в лагерь из увольнительной за полночь. Марк, ранняя пташка, ничуть не жалел, что лишил себя возможности урвать часок-другой сна. Счастливо улыбаясь во весь рот, он ткнул пальцем в сканер турникета. Училище оплачивало транспорт для будущих либурнариев и преподавательского состава. База отпечатков пальцев была доступна местной гильдии перевозчиков, заменяя предъявленный билет. Исключение составляли частные такси. Бомбилы упрямо требовали наличные, а палец предлагали засунуть куда поглубже. Прилетев на стоянку, Марк хотел рассчитаться с водителем, но выяснилось, что Н’доли заранее оплатила полет. Ограничившись щедрыми чаевыми, Марк подумал: не обидеться ли?

Еще никогда женщины не платили за него.

Он встал у закрытого бронированными жалюзи киоска — днем здесь торговали лапшой с креветками и супом, острым как бритва, — прислонился спиной к раздаточному подоконнику и зажмурился. Марк вспоминал Н’доли. Возбуждение снова охватило его. Умея подчиняться, вудуни умела приказывать. Чередуя одно с другим, она показалась Марку лучшей любовницей в мире. Нельзя сказать, что у Тумидуса-младшего был большой опыт. Конопатая Мирна, дочка конюха, — рыжая кошка затащила Марка на сеновал дедовой фермы, где наскоро обучила азам «перепихона», как Мирна называла любовь во всех ее видах. Две-три чистенькие шлюшки, обслуживающие курсантов. Ну, еще та туристочка, в белом платьице, с кисточками на ушах…

Все они и в сравнение не шли с Н’доли.

— Господин Тумидус?

Марк открыл глаза. Напротив стоял Катилина. Тоже нашел себе подружку до утра, решил Марк. Молчание затягивалось, напряжение между курсантами росло: вот-вот заискрит. Сменив позу на случай нападения, Марк пригляделся к Катилине. Выражение лица, осанка, поза… Обращение «господин Тумидус». Другой, непривычный, до мозга костей чужой Катилина кусал губы и размышлял.

Казалось, он заранее продумал разговор и сейчас собирается с духом.

— Я оскорблен, господин Тумидус. Я требую удовлетворения.

— Что? — глупо переспросил Марк.

В крови зажегся огонь. Пламя быстро распространилось по телу, волной ударило в голову. Руки задрожали, впрочем дрожь быстро унялась. Тело горело, зато в груди с уверенностью метронома билась подтаявшая ледышка.

Марк вспомнил отца. Строгого, чопорного отца. Персонал дрожал от страха, когда главный инженер объезжал станции с проверкой. Человек слова, отец не написал сыну ни строчки, не сделал ни единого вызова по гиперсвязи после того, как Марк, вопреки отцовской воле, связал свою жизнь с военно-космическим флотом.

Марк вспомнил деда. Дед не сразу стал клоуном. Цирковую специализацию Луций Тит Тумидус, руководитель группы наездников, сменил после перелома ноги: третьего, открытого со смещением. Конное шоу «Оракул» — джигитовка плюс акробатика — восхищало зрителей смертельно опасным риском. Возраст, сказал дед, выезжая из лазарета на антиграв-коляске. Проклятый возраст. Все ожидали, что он перейдет в администрацию, но дед быстро восстановил форму. Все ждали, что он опять возглавит свою конную группу, но пришло известие о тяжелой болезни бабушки — и дед внезапно бросил джигитовку, став коверным.

Марк вспомнил дядю. Легата гвардии Тумидуса, героя и предателя. Марк удивился бы, скажи ему кто правду, но в эту минуту он был сильнее всего похож именно на дядю. Люди, знавшие гард-легата лично, говорили, что лучше целоваться с разъяренным львом, чем беседовать с «бешеным психом», когда псих в дурном настроении.

— В любое время, — сказал Марк. — Сейчас?

Катилина засмеялся:

— У ларька, воняющего кислой лапшой?

— Завтра? Когда?

— В училище, едва мы уединимся для выяснения отношений, нам помешает обер-декурион Гораций. У него нюх на такие вещи. Я из хорошей семьи, господин Тумидус. У нас не привыкли решать вопросы чести наспех. В следующее увольнение я жду вас у лагуны Ахойя. Там, где три заброшенных коттеджа. Знаете, где это?

Марк кивнул.

— Оружие? — спросил он. — Хотите стреляться, господин Катилина?

— Я? Нет.

— Оружие выбирает оскорбленная сторона.

— На чем здесь можно стреляться? На парализаторах? — Катилина с презрением выпятил нижнюю губу. — На полис-шокерах? Из лучевика слишком просто убить. Победителя отдадут под трибунал: приговор, каторга. Холодное оружие, господин Тумидус. Легкое холодное оружие. Такое, каким сложно убить или искалечить. Деремся до первой крови. Я не ищу вашей смерти. Мне будет достаточно поставить вас на место. Оружие каждый подбирает сам. Если угодно, — он фыркнул, — попросите Горация. Обер-декурион даст вам аз-загай. Или цеп для обмолота.

Марк еще раз кивнул. Он мучительно вспоминал и никак не мог вспомнить архаичное, забытое, крайне необходимое в данный момент слово.

— Секунданты! Нам понадобятся секунданты.

— Я возьму с собой господ Секста и Гельвия. Они согласны секундировать обоим. У вас нет возражений?

— Нет.

— Парное оружие. Для двух рук.

— Хорошо.

— Хотите что-то добавить? Принести извинения?

— Нет. В вопросах чести нет компромиссов.

— Превосходно! Честь имею…

Катилина щелкнул каблуками и быстрым шагом пошел к садящемуся аэробусу. На ходу он обернулся. «Клоун!» — насмешка искривила узкие губы курсанта. А может, это был просто нервный тик.

В молодости я смотрел фильм «Двойная звезда». Главный герой фильма, профессиональный артист, вспоминал, как его отец, тоже артист, часто повторял: «Шоу должно продолжаться!» Подразумевалось: любой ценой, что бы ни произошло. Герой, уже в возрасте, задумался: а собственно, почему? И пришел к выводу, что отец был прав. Зритель купил билет и явился в зал, значит, артист должен дать зрителю лучшее, что он скопил за годы работы на сцене.