– Иди, дед, звони, Аппарат сегодня бесплатный, Что-то заклинило. Да штаны подтяни, а то потеряешь.
Горин тупо кивает и входит в кабину. Долго распутывает комбинацию цифр, которую следует набирать, наконец в трубке загудело, потом, наконец, щелкнуло и он слышит раздраженный голос жены, которая крайне недовольна тем, что какой-то идиот разбудил ее. Разобравшись, кто этот идиот, она от возмущения перестает выбирать выражения. Он, видите ли разбудил ее, чтобы сообщить что приедет, радость то какая, да может вообще не приезжать, старая кочевряжина….
Трубка на другом конце брошена, но Николай Павлович продолжает убеждать, что он приедет, утром будет дома, обязательно будет…
Он вешает трубку и продолжает плести какие-то обещания хотя понимает, что никуда не поедет, потому что никому он не нужен, так же как никто не нужен и ему. В общем-то его это не слишком огорчает – он друг обнаруживает, что все ему безразлично, что с ним было, что есть и что он такое вообще….
Он обводит бессмысленным взглядом огромный зал, краски которого оползают словно акварель под дождем, все становится тягостно мрачным, несмотря на яркое освещение, которого Горин не видит, зато чувствует жжение светильников… Нечем дышать… Он бредет вдоль стены, витрин, киосков, к выходу, но последняя площадка, перед выходом, на ремонте. С минуту он стоит упершись дрожащими коленями в доску ограждения, затем опускается на пол и проползает под ней, между банками, бочками, по рассыпанному мелкому щебню. На середине пути до двери натыкается на огромный кирпич, который ему не преодолеть. Он с трудом сдвигает его с места, под свод лестницы, в дальний угол, валится на него головой, лицом к стене, и закрывает глаза. Его тотчас же начинает раскручивать, словно на карусели, сначала медленно, затем все быстрее и, уже по спирали тянет вниз, все глубже… По всей вероятности в преисподнюю.
1983 г.
М Е Ж Д У Н А М И
Она молча смотрит как муж тащит на спине металлическую панель гаража неровно шагая между обломками старых досок и ловит себя на равнодушии к тому, наступит он или нет на один из торчащих гвоздей, затаившихся в траве. После недавних дождей они покрылись ярким налетом ржавчины, но разглядеть их среди цветастой растительности нелегко, особенно в кустиках прошлогодней, пожухлой травы. Она думает о том, что ей следовало бы собрать весь мусор, но только кутается в плащ от прохладного ветерка и негромко произносит: «Осторожно, не наступи на гвоздь…» Муж не отвечает. Может быть она говорит слишком тихо, или ему трудно разговаривать – деталь, хоть и не тяжелая, но слишком громоздкая – порывы ветра так и пытаются сорвать ее со спины. Наверное, оттого и походка у него неровная. Он старается не сбиться с курса, сгибает ноги в коленях, но это мало что меняет и наступит он на гвоздь или нет – дело случая. Она понимает это, но думает совсем о другом – если ему сейчас нахлобучить красный колпак он стал бы похожим на маленького упрямого гнома. Она уже где-то видела такую картинку, наверное в детской книжке. Или выдумала. Но разве что немного.
Гараж они возводят уже третий день и, если поднапрягутся, не сегодня-завтра повесят замок. От нее, правда, мало что зависит – она здесь на подхвате и вся тяжесть стройки на плечах мужа. И в прямом и в переносном… Наконец он добирается до места, осторожно ставит панель к стене, которую они только что собрали, выпрямляется и перестает быть похожим на гнома. В общем-то он нормального роста и сложен не худшим образом…Просто ему не идет, когда он на полусогнутых…Да он никогда и не перед кем не сгибал колени. Такой человек. Она всегда знала его таким. Заметив, что жена смотрит в его сторону, едва заметно улыбается.
– Ну вот, последняя, не считая ворот, – говорит он подбадривающим голосом, словно это она принесла громоздкую деталь и это ее ноги зависали над жалящими гвоздями, выбирая безопасное место.
Она кивает и пытается улыбнуться в ответ.
В седьмом ряду сборных гаражей пустовала только их площадка. До сегодняшнего дня. Теперь возводимое ими сооружение час за часом тает в однообразии городка. Однообразие не только в конструкциях гаражей – все строения даже окрашены одной краской. Серой. Наверное практичнее.
Солнце клонится к закату и от леса наползает тень. Лес здесь совсем неподалеку, сразу за пустырем, на котором уже торчат какие-то деревянные колышки. Что они означают трудно понять, может быть разметка такого же гаражного городка. В стране автомобильный бум. А может быть задумано что-то иное… Это поле ей кажется чем то знакомым, но не может сосредоточиться и вспомнить – чем именно.
Близится середина июня, а ветер еще по-весеннему прохладный. Наверное, все лето будет таким, слишком уж теплой, почти бесснежной была зима. Аномалия. В последние годы такие явления происходят все чаще и аномалией скоро будет настоящая погода с крутыми морозами, дружной теплой весной… Каких уж и не вспомнить. Зато новогодние праздники под зонтами обыденное явление. То ли полюса меняются, то ли еще что…
Муж снова поднимает панель, задвигает ее наверх и, придерживая, чтобы она не соскользнула, забирается на тщедушную подставку – деревянный ящик. Ящик стоит на боку, слегка покосился от веса его тела и выдержит ли еще вопрос, он, вероятно, это чувствует, но другой опоры поблизости нет а совместить отверстия с земли, чтобы скрепить детали крыши вряд ли получится, и муж молча продолжает свою работу. Она представляет, как он загремит вместе с железякой, если рухлядь развалится, думает предупредить его, но замечает, что покосившаяся боковина ящика уперлась в небольшой пень, который он собирался выкорчевать, да так и не собрался. Значит, не упадет. Иногда то, что не делается тоже бывает к лучшему… Она переводит взгляд на стенку соседнего гаража видит отражение своего лица освещенного закатным солнцем, подходит ближе и пытается отыскать первые морщинки, которые обнаружила сегодня утром в зеркале ванной комнаты, Краска на недостаточно глянцевая и рассмотреть ничего не удается. Зато очертания фигуры просматриваются хорошо. Здесь четкости изображения можно не опасаться – мало что изменилось в ее фигуре с тех лет, когда мужики сворачивали шеи, проходя мимо. Особой диеты она никогда не соблюдала, никакой соблазн не угрожал ей катастрофическими последствиями. Наверное, подарок на генетическом уровне. А может, потому что не рожала… Потому хорошо сохранилась грудь … Она пытается рассмотреть себя в профиль более пристально, но чувствует взгляд мужа, оборачивается и понимает, что панель ему в одиночку не удержать и торопится на помощь. Он не укоряет ее за невнимательность а, наоборот, улыбается так, словно сам виноват в этой заминке. Она становится рядом и вытянутыми руками снизу поддерживает железное полотно. Это не так тяжело как можно было себе представить, но муж вставляет болты в нижние отверстия торопливо и как только справляется с делом поспешно кивает ей. Можно отпустить. На его лице извиняющаяся улыбка. Теперь ей следует войти в гараж и изнутри наживить гайки, так же как они делали до сих пор с прежними деталями. Нижние болты расположены не очень высоко и гайки не сложно накрутить прямо с пола, лишь слегка приподнявшись на цыпочках.
Все это она проделывает голыми руками, хотя муж всегда настаивал, чтобы жена надевала перчатки. Она попробовала было, но ей не понравилось – в перчатках не чувствуется предмета которым нужно попасть в нужное место. К тому же она привыкла все ощущать собственной кожей. Предохраняться вообще не в ее привычке.
Сложнее приходится с теми болтами, что под коньком крыши. Здесь с пола не достать и надо забираться на старую шаткую табуретку. Хотя табуретка и невысокая балансировать под крышей не доставляет радости – высоты она боится с детства, однако выбора нет. В том, что табуретка невысокая есть и отрицательный момент – она с трудом дотягивается до крыши. Все прошлые крепления по этому ряду ей тоже давались в полуобморочном состоянии, так будет и в этот раз, но она ни разу не пожаловалась мужу, ему и без того нелегко. Она слышит как он пробирается к гребню крыши, сопит и бормочет что-то неразборчивое. Наверное уговаривает себя, он всегда делает так, когда рассчитывать не на кого. …Потом раздается противный звук скобления и отверстие в которое нужно вставить болт перестает светиться и из него высовывается кончик той самой штуки, под которую ей надо подставить свою гайку…Если замешкаться может ничего и не получиться. Как было у них в первое время. Правда она не считает себя виноватой. Ведущим в таком деле должен быть всегда мужчина. Хотя он и был постарше, но на горе тоже оказался начинающим. Таким же недотепой, как и она сама и весь процесс познания для нее стал невыносимой пыткой. На самом деле не так уж было и больно, но от его неопытности стало казаться, что он все делает не так и все куда-то не туда. Как и когда все случилось она тогда так и не поняла. Даже обидно. Все-таки такой момент раз в жизни… Она потом подумала, что таких парней прежде чем подпускать к девочкам следует отправлять на какие-нибудь курсы если уж сами не могут сориентироваться – хотя по молодости-то только свистни… правда и ей тоже свистели, только напрасно, сорвалась то она уже потом… Может быть и зря упиралась, все был бы какой-то ориентир…
Она слышит, как он окликает ее и, спохватившись, принимается торопливо навинчивать гайку. Проклятая железяка идет вперекосяк – явно сделана в их любимой стране. Уж в чем явный талант наших, так это погубить самую удачную идею, что уж там болты… С большим трудом ей все же удается зацепить гайку на самом кончике резьбы. Конечно, она преувеличивает, по поводу бестолковости соплеменников, но иногда терпения не хватает… Гайка вроде бы держится, но расслабляться рановато – наживить шестигранник только полдела, теперь надо умудриться удержать его ключом, который к тому времени кажется невероятно тяжелым, но она собирается с остатками сил и каким-то чудом ловит ненавистное крепление. Ветер забирается под задравшийся плащ и ощущение такое, будто она совсем голая и тело вот-вот начнет обрастать льдом. Она слышит прерывистое дыхание мужа, которое тот явно пытается сдерживать, хотя и без того понятно, как он напрягается там, на кромке крыши. Высота хоть и небольшая, но если свалиться в том положении, в каком он там лежит вполне можно свернуть себе шею…
Наконец крепление установлено. Она с облегчением переводит дух, спускается с табуретки и, все еще сжимая онемевшими пальцами ключ, выходит наружу. Муж сползает еще ближе к краю, и, ухватившись за карниз, спрыгивает на землю. Лицо у него розовое, наверное, от напряжения, но, похоже, довольное. Таким оно бывало в первые месяцы их совместной жизни, когда у него уже все получалось… В тот период казалось, что так будет всегда. Она едва не брякает, что сегодняшний секс ей запомнится надолго…, но вовремя спохватывается. Они избегают таких слов и даже намеков на отношения, которыми их означают, хотя сами эти отношения изредка у них все же случаются, правда, при полном молчании, в темноте, без вольностей и воспоминаний о происшедшем по утрам. Независимо от результата. Словно ничего и не происходило.
– Ну вот, остались одни ворота, – повторяется он.– Сегодня больше работать не будем. Ты устала.
– Нет, – неуверенно возражает она, – я не устала. Можно еще…
Муж заглядывает ей в лицо и гладит по голове огрубевшей ладонью.
– Нет, нет, – настаивает он. – Тебе надо отдохнуть. Гараж нам не к спеху. Очередь на машину подойдет не скоро.
– Думаешь, к следующему отпуску мы ее уже купим? – рассеянно спрашивает она.
– Конечно… Я уже не представляю, как мы столько лет жили без машины…
– Не надо, – тихо просит она.
– Прости, – спохватывается он и на минуту замолкает.
Она уже раскаивается что так грубо прервала мужа берет его лицо в свои ладони и прижимается нему губами.
– Не надо, – повторяет она, – ведь у меня, кроме тебя никого нет.
– У меня тоже, – чуть слышно бормочет он.
Или, может быть, ей это показалось? Ветер все слабее шелестит в листьях деревьев. К вечеру, вероятно, стихнет совсем, тогда, может быть, потеплеет. Правда, надежды особой нет – ночи все еще холодные, особенно перед рассветом. Вот и сирень, которая к этому времени должна быть в буйном цвету в этот раз застыла недораспустившимися кистями. В сомнении.
По дороге к трамваю она еще раз оглядывается на пустырь и, наконец, понимает, что показалось ей в этом пейзаже знакомым – если к каждому колышку приделать поперечину получилось бы кладбище. Все кресты один к одному. Как в войну.
Она встряхивает головой и предлагает отломить пару веточек с куста сирени. Дома, в вазе они, может быть, распустятся по-настоящему. Им нужно тепло. И свет. Как и всему живому. Правда, у них в квартире тоже холодновато, но можно подключить отопитель, а окна, хотя и выходят на север, но по утрам в них заглядывает солнце. Правда, всего на несколько минут. Конечно, она не уверена, что отопитель исправен, если нет, то можно отремонтировать. Она вопросительно смотрит на мужа и тот утвердительно кивает. Скорее всего исправен – он редко его включал, даже не потому, что зимой топили хорошо, а, так, привык… Не потому, что экономил… Она делает вид, что не понимает о чем он и спрашивает первое, что приходит в голову – куда бы он хотел поехать в их первый отпуск. На север или по центральной России? Вопрос его озадачивает, он об этом как-то не думал, но, наверное, лучше туда, где потеплее, тем более, что ей нужен южный климат, можно на Кавказ, или куда-нибудь к морю, может быть даже в Крым, правда там свои проблемы – перебраться через пролив можно только на пароме. Теоретически возможно, но как на деле?… Его категоричный ориентир на юг не нравится ей. Она возражает, что готова с ним хоть в Якутию…Он воздерживается от комментария, но его скошенный в ее сторону взгляд и тень какой-то странной улыбки…
Потом речь заходит о палатке. Где-то у них завалялась старенькая, польская, правда тесноватая, да и сохранилась ли она… Он пожимает плечами, куда ей деться, наверное, где-то лежит…только им лучше останавливаться в кемпингах, или, даже на базах отдыха. Особенно, если это будет не на юге…Он-то непривередлив, но с ее здоровьем… Она возражает, в таком путешествии лучше всего дикарями, всегда есть выбор, когда и где остановиться, а вместо палатки можно воспользоваться спальными мешками. К тому же, если машина окажется просторной, может быть и мешки не понадобятся. Много ли им надо места, двоим-то… А здоровье, что оно… Как ни сохраняй когда-нибудь подведет. Кстати, в первое же лето, как у них появится машина, надо будет посетить родителей. Тех и других. Только бы не опоздать.
Он согласно кивает, отходит к кусту сирени, мимо которого пролегает их тропа, выбирает две веточки попышнее, обламывает и протягивает жене. У нее розовеют щеки. Она уже и забыла о своей просьбе, да и брякнула-то не подумав… Вообще-то цветы ей больше нравятся живые, на газоне, или даже на природе, хорошо если бы им удалась задумка обменять квартиру в центре города на другую, поближе к гаражу, к природе. Их не пугают необжитые микрорайоны, пусть другие рвутся в центр, в эту суету, зато, если вариант, который наметился, выгорит, они получат новую квартиру в десяти минутах ходьбы до ближайшего леса. И столько же до гаража. Маршрут не долгий, но с возрастом расстояния увеличиваются и, когда оба будут на пенсии такой, не очень длительный променаж станет им просто необходим, чтобы сохранить силы… Тогда у них будет возможность чаще прогуливаться на природе туда и обратно, бродить по лугам… А в центр, к театрам и крупным магазинам их домчит такси. Хотя, зачем такси, когда у них теперь будет своя машина…
В трамвае освобождаются места, но они продолжают стоять у окна, где их, сквозь стекло согревает закатное солнце. Оно еще достаточно яркое и она чувствует неловкость оттого, что слишком освещена. С возрастом яркий свет почему-то нравится меньше. Мужа это обстоятельство, похоже, не волнует, он лишь немного щурится, когда свет попадает в глаза, но не отворачивается. Она замечает, что у основания его волос, на висках, уже совсем явно просматриваются серебристые прядки. Ее озадачивает, почему у основания? Может быть, он тайком подкрашивает волосы? Она помнит их наощупь – жестковатые непослушные, с ними не могла совладать никакая расческа. Да и сейчас ему можно позавидовать – они все еще достаточно густые, слегка волнистые – даже время не смогло распрямить их. У нее волосы существенно хуже, хотя все еще мягкие и податливые, но уже заметно поредели. Наверное от частых завивок и перекрашиваний… Да и кожа на лице потеряла свою шелковистость, стала какой-то пористой, смотришь в зеркало, словно сквозь увеличительное стекло… Она с завистью проскальзывает взглядом по свеженьким лицам девчушек, столпившихся у задней двери. Пичуги беззаботно щебечут о чем-то, их не заботит, как выглядят их мордашки. В этом возрасте она тоже щебетала и так же с неприязнью косилась на отчаянно размалеванных стареющих баб, лишь добавляющих себе возраста непомерным количеством косметики. Они пока даже представить не могут, что эта проблема и у них не только не только не за горами, но тут же, сразу за порогом… и счастливы в своем неведении. Наверное и счастье само по себе в неведении… Сама то она хоть и проводит немало времени у зеркала, но старается не злоупотреблять косметикой, тем более, что ему это не нравится. Он никогда не говорит об этом, но она то видит, каким напряженным становится его лицо, особенно глаза, в них появляется какое-то смятение… Тогда она отходит от зеркала и принимается оправдываться, что снова обнаружила на коже пятнышко, наверное появится прыщик – она так боится проблем с кожей… Актриса из нее никакая и уловка ее как бревно в глазу, но муж делает вид что верит, хотя и сам талантом не блещет – подходит к окну и что-то рассматривает за стеклом. Наверное, женщин помоложе, попорядочнее, у которой в голове кроме проблем своей внешности еще бы что-то было. У нее нет сил и слов объяснить ему, что для женщины ее внешность это соломинка, без которой уходишь ко дну безвозвратно. Попытаться из последних сил полюбить себя, или, хотя бы убедить себя, что ты не самая-самая и что еще что-то осталось …А может быть он и прав и они, женщины, изощряясь в искусстве произвести впечатление подсознательно рассчитывают на удачную охоту и все их ухищрения только и направлены на конечный результат. Но тогда в этом вовсе не их вина – претензии к создателю, хотя, если дружить с головой можно было бы не подставлять создателя… И тогда она раскаивается в том, что впала в прострацию у дурацкого зеркала, снова подтолкнула его к омуту, из которого он с таким трудом выкарабкивался…Она могла бы сгладить свою забывчивость уверениями, что по-прежнему любит его, но эти слова приводят только к дурному результату – взгляд его становится жестче и недоверчивее. Наверное, она не те подбирает слова, может быть неправильно выстраивает их, или произносит не с той тональностью…