Молния Баязида - Посняков Андрей 9 стр.


4. Товары. Горшки-кувшины? Опять несолидно. Лучше уж золоченая посуда, еще лучше – ткани. Да, да – волшебный китайский шелк! Найдется у Тамерлана? Даже и не вопрос.

5. Рекомендательные письма. Так, на всякий случай. Ну, их и самому можно будет состряпать.

Пожалуй, все.

Иван задумчиво прикрыл глаза рукою. Все, конечно, не предусмотришь, но все-таки…

За всеми раздумьями, он и не заметил, как стемнело. Походные муэдзины давно уже прокричали вечерний намаз. Вдали, за Евфратом, в оранжевые пески пустыни садилось солнце. Где-то рядом в полголоса переговаривались гулямы, играла зурна, и кто-то тихим приятным голосом напевал грустную степную песню.

Иван зевнул и почесал под халатом грудь. Вообще-то, неплохо было бы и перекусить. Что там обещал слуга? Вино, между прочим, к вечеру. Так уже вечер!

– Разреши войти к тебе, господин, – тихо попросились снаружи.

– Ну, наконец-то, – обрадовался Раничев. – Хвала Аллаху, явились.

Поклонившись, вошел седобородый, не один, с двумя служками в глухих черных накидках. В руках служки держали серебряные подносы с виноградом, стопкой пшеничных лепешек и жареной дичью. Седобородый с поклоном поставил на столик высокий кувшин и серебряный кубок. В глазах его промелькнуло на миг осуждение – Аллах недвусмысленно запрещал пить сок виноградной лозы, впрочем, многие гулямы Тимура – а уж тем более, пропахшие кизяком и полынью витязи кыпчакских степей – частенько-таки напивались допьяна. Да что далеко ходить, ордынский царевич Тимур-Кутлуг – очень уважаемый и влиятельный хан – не далее, как в прошлом году, скоропостижно скончался от пьянства. Так пить, как он, – никакая печень не выдержит. Да и вообще – не дело слуги совать свой нос, куда не надо – слишком уж плачевно может окончиться.

– Господин, кого тебе оставить на ночь, девушку-пэри или красивого мальчика? – с поклоном поинтересовался слуга.

Раничев подавился слюной:

– А что, ты их с собой, что ли, привел?

– Ну да, – седобородый снова склонился. – По приказу великого эмира. – Он обернулся, и по его знаку оба служки сбросили с себя накидки, оставшись обнаженными до пояса, – тощий темноволосый мальчик лет двенадцати и смуглая кареглазка с длинными, выкрашенными хной волосами. На шее девушки поблескивало узкое серебряное ожерелье.

– А если я никого не выберу? – усмехнулся Иван.

Старик слуга сокрушенно поджал губы:

– Тогда эмир плохо подумает о тебе, а этих, – он кивнул на девчонку с мальчиком, – велит забить палками насмерть. Так их увести?

– Э-э-э, постой, постой, не торопись. Пожалуй, оставь девчонку. Парня, случайно, не казнят?

– Нет. Ведь ты же, мой господин, выбрал.

Мальчик быстро накинул на себя сброшенную хламиду и, поклонившись, вышел из шатра вместе со стариком, коему Иван торжественно вручил приготовленный список.

– Ну, – Раничев поднял накидку и с усмешкой набросил ее на смуглые плечи девчонки. – Вино будешь, пэри?

– Буду, – несмело улыбнулась та. Глазищи у нее неожиданно оказались большими, синими.

– Ну, тогда выпьем, – Иван плеснул вина. – Ты вот, из кубка, а я уж – из кувшина.

Выпив, закусили виноградом и дыней. Девушка осторожно потянулась рукой к дичи.

– Бери, бери, кушай, – хохотнул Раничев. – Звать-то тебя как?

– Как город – Мосул, – девушка почему-то вздохнула.

– Ты оттуда родом?

– Нет. Меня там купили. Родом я с севера. Можно еще мяса?

– Давай… Наедайся. С севера, говоришь? Что-то не похожа ты на степнянку.

– О нет, не из степей – я из Литвы, княжества. Мы на Ворскле-реке жили…

– Дальше можешь не рассказывать, – Иван перешел на русский. Как историк, он хорошо помнил знаменитую битву на Ворскле, когда под ударами мечей воинов покойного ныне Тимур-Кутлуга и Едигея пало великое множество литовских, южно-русских и татарских витязей союзных князей Витовта и Тохтамыша.

– Ты русин, багатур? – изумилась Мосул.

– А что, это такая редкость?

– В Орде – нет, а здесь – да. Московит иль из Княжества?

– Рязанин.

– Все равно – рада земляка встретить.

– Как, тянет на родину?

– Нисколько, – девушка качнула головой. – Я ж челядинкой была, у боярина – натерпелась. Обрадовалась, когда гулямы отрубили ему голову. Не осталось у меня никого в Княжестве, нечего мне там и делать.

– А здесь?

Мосул неожиданно улыбнулась:

– Накоплю денег – открою майхону.

– Так их же эмир запретил!

– Это он их у себя запретил – а на новых землях? Он ведь их обязательно завоюет, потом вернется к себе… Говорят, Смирна – веселый город.

– Синоп или Трапезунд – тоже ничего.

– Где это – Синоп?

– У самого Черного моря. Ну что, наелась, хозяйка майхоны?

– Наелась, спасибо… Ты надо мной не смейся, господин, я умная и обязательно добьюсь, если уж чего решила.

Раничев расхохотался:

– Вот что, умная, давай-ка спать. Завтра получу от эмира подарки – так и быть, одарю серебришком. В счет будущей майхоны.

Мосул звонко засмеялась. Неярко горел светильник – позолоченный, гератской работы. Иван отвернулся к атласной стене шатра и, засыпая, слушал, как где-то совсем рядом стрекочут цикады. Где-то далеко слышались крики ночной стражи – неясно, своей или багдадской – и все так же тихонько и грустно наигрывала зурна. Веки смежил сон, впрочем, окончательно заснуть Раничеву так и не дали. Кто-то – хм – кто-то? – мягко перевернул его на спину, расстегивая халат.

– А, это ты, Мосул, – пытаясь отвернуться, спросонья буркнул Иван. – Что, не спится?

– Зачем ты так говоришь, господин? – обиженно отозвалась девушка. – Посмотри, какое у меня гибкое и красивое тело, плоский живот, длинные ресницы. А грудь – потрогай, какие соски твердые. Ах, господин мой, неужто ты пожалел, что предпочел меня мальчику? Нет, не может такого быть… Ну, неужели я не красивая?

– Очень красивая, Мосул, – признался Раничев.

– Так в чем дело? Обними же меня скорее и…

Иван улыбнулся и крепко обнял прижавшуюся к нему деву. В конце концов – куда ему было деваться?

* * *

– Господин, ты обещал дать мне немного серебра, – лукаво улыбнувшись, напомнила утром Мосул.

– Обещал – дам, – со смехом кивнул Иван. – Ух! – он ущипнул девушку за пупок. – Всю-то ноченьку мне спать не давала.

Вообще-то, судя по накалившему шатер солнцу, пора было бы и явиться посланцу эмира с серебром, золотом, тканями – дальше см. по списку. Он и явился – вчерашний седобородый старик. С поклоном положил перед Раничевым… старый, порядком потрескавшийся от копейных ударов, панцирь, такой же порядком затасканный, малость, поржавевший шлем…

Глава 7 Июнь—июль 1401 г. Багдад. Штурм

…и зазубренную саблю. Иван с недоумением посмотрел на все это «богатство». Вошел вчерашний усач с каким-то зеленоватым свертком в руке, кивнул, небрежным жестом выгнав слугу и девушку:

– Повелитель сам придумал, как тебе лучше уйти.

Раничев вопросительно поднял глаза:

– И как же?

– Скоро мы начнем штурм. Ты пойдешь с небольшим отрядом позади наших доблестных воинов, смешаешься с осажденными и бежишь.

– Легко сказать! – Раничев недоверчиво хмыкнул.

– Возьмете лодку и спуститесь вниз по реке, – с усмешкой продолжил усатый. – Там наплавной мост, за ним найдете еще одну лодку. Гулямы пропустят вас, только не снимай это, – развернув сверток он протянул Раничеву короткий травянисто-зеленый плащ. – Одевайся, мы скоро выступаем.

– В такую жару?! – изумился Иван.

И в самом деле, с позднего утра и за полдень здесь стояла самое настоящее пекло, и жизнь в обоих лагерях замирала. Воины Тимура прятались от палящих лучей в шатрах и развалинах, осажденные тоже уходили со стен, оставляя лишь немногочисленную стражу. Начинать штурм в самое пекло, когда солнце с такой силой раскалит доспехи, что, пожалуй, в них можно будет свариться? Безумие!

И тем не менее, выйдя из шатра вслед за своим провожатым и млея от нахлынувшего зноя, Раничев с удивлением увидел, что гулямы вовсе не прячутся в тени – наоборот, в полном вооружении в нетерпении сдерживают коней. Вообще, это было феерическое и в чем-то ирреальное зрелище: неисчислимые тысячи воинов в разноцветных плащах, ржание лошадей, сиянье доспехов, развевающиеся бунчуки на длинных копьях. Впереди, окруженные угрюмыми осадными башнями, высились стены Багдада. Местами в них уже зияли многочисленные провалы – саперы Тимура знали свое дело туго: провели несколько подкопов, и тяжелая кладка осела, развалилась. Однако осажденные тоже не были дураками – за разрушенной стеной виднелась еще одна, внутренняя, и при первой же попытке штурма оттуда, навстречу гулямам покатился огненный вал. Впрочем, сейчас там было затишье – жара. Бледно-синее, похожее на старые линялые джинсы, небо дышало зноем. Тихо было кругом – все живое попряталось.

Тем громче прозвучали вдруг взвывшие трубы. Грохот боевых барабанов разорвал тишину, и войско Тимура, подбадривая себя громкими криками, ринулось к городским стенам. Впереди, на белом коне несся во главе своих туменов всадник в золоченых доспехах, держа в руке штандарт с конским хвостом и золотым полумесяцем.

– Нуреддин, – усатый проводил его радостным взглядом. – Непобедимый полководец эмира. – Затем он обернулся к Ивану: – Пора.

Раничев кивнул, тщательно застегнув плащ. Кто-то из воинов подвел ему лошадь. Иван вскочил в седло.

– Хур-ра-а-а-а!!!

Тысячеголосый крик растекся по всей равнине, улетел в небеса, вернулся, и, отразившись от стен, затих где-то позади, за Евфратом. Раничев вдруг ощутил какую-то непонятную радость, самый настоящий восторг от того, что летел сейчас, словно выпущенная из тугого лука стрела, среди непобедимых воинов.

– Хур-р-а-а-а! – орали вокруг, заорал и сам Иван. – Ур-а-а-а!

Летели из-под копыт комья желтого песка и глины, дрожала земля, и Тигр, казалось, сейчас выплеснется из берегов, затопляя обреченный город.

– Хур-р-а-а-а!

Летящие всадники окружали стены подковой – впереди несся Нуреддин, за ним – разноцветные – красные, желтые, синие – тумены Шахруха, сына Тимура, предпочитавшего походам философские беседы и строительство дворцов и мечетей. Что ж, волею отца, и ему пришлось сменить мантию философа на боевые доспехи. Шахрух вовсе не был трусом – но и воинское дело претило ему грубостью и кровью. И тем не менее, сидя в седле, он подбадривал свои тумены:

– Хур-р-а-а-а!

Сам Тимур наблюдал за начавшимся штурмом с высокой насыпи. Несмотря на возраст, зрение никогда не подводило эмира, он отлично видел все, изогнутые исполинской подковой, тумены, золоченую фигурку Нуреддина у самых стен, полчища орущих всадников, среди которых серыми горами высились боевые слоны, два года назад захваченные в индийском походе.

– Тумены Шахруха – зеленый и синий, – в полголоса произнес Тамерлан. – Пусть резко свернут и ударят наискось, где не ждут.

Пришпорив коня, стрелою метнулся посыльный, помчался, огибая войска – синий и зеленый тумены скакали по самому флангу.

– Хур-р-а-а-а!

Опомнившиеся защитники выскочили на обложенные лестницами стены, однако было уже поздно – передовые отряды Тимура, сметая на своем пути все, уже ворвались в город. Темник Нуреддин, взобравшись на стену, высоко поднял штандарт с золотым полумесяцем, до боли в глазах засиявшем на солнце.

– Хур-р-а-а-а!


Иван и не понял, как оказался за городскою стеной, не заметил: то ли проскочили в пролом, то ли кто-то открыл ворота. Впрочем, это было уже неважно – озверевшие от жары и крови гулямы, словно жадная саранча, растеклись по улицам города. Кое-где жители организовывали оборону – перегораживали разным хламом улицы, кидали с крыш кирпичи, но уже ничто не могло сдержать натиск ворвавшихся в город туменов. Раничев и прикрывавший его отряд свернули в узкую тихую улочку.

– Оставь коня, – дотронулся до плеча Ивана усач. – И помни про плащ.

– Помню, – Раничев отмахнулся и, вытащив саблю, бесстрашно пошел вперед, не в силах справиться с нахлынувшей энергией битвы.

– А что, если его убьют? – посмотрев в спину Ивану, спросил усатого молодой воин. – Не скажет ли Повелитель, что мы плохо его охраняли?

– Успокойся, Менгу, не скажет, – улыбнулся усач. – Эмир знает, что на все воля Аллаха. Убьют – значит, так было нужно для исполнения божественных планов. Ну, что встали? Поехали – уж теперь-то наконец и для нас начнется потеха!

– Ху-р-ра! – радостно завопили гулямы и, выехав на ближайшую площадь, ринулись в гущу схватки.


Услышав впереди какой-то шум, Раничев осторожно выглянул из-за угла. Открывшаяся перед ним картина, в общем-то, была довольно обыденной: двое спешившихся воинов держали за руки обнаженную женщину с растрепанными волосами, третий, спустив штаны, грубо насиловал ее под одобрительные возгласы остальных. Рядом, почти под ногами, в луже дымящейся крови валялись детские обезглавленные тела, три головы были аккуратно сложены у глухого глиняного забора. Кроме женщины в живых был еще и молодой парень, на вид почти мальчик, впрочем, судя по всему, жить ему оставалось недолго – огромный, как каменная баба, гулям с широким лицом цвета спекшейся глины, скрутив руки, пригнул юношу к земле и, упершись коленом в спину несчастного, поднял над головой саблю.

– Эй, – он обернулся к своим. – Хватит там развлекаться, смотрите, сейчас у меня будет еще одна вражья башка…

Молнией сверкнул клинок… И тут же грянул выстрел. Схватившись за грудь, верзила недоуменно повалился навзничь. Тяжелая сабля его, звеня, упала на землю. Вскочивший на ноги юноша подхватил ее и, не говоря ни слова, бросился на насильников.

Раничев посмотрел на ТТ:

– Гляди-ка, вот и сгодился.

Пронзив женщину саблей в живот, насильник подтянул штаны и без труда отразил натиск разъяренного парня. Его сотоварищи, бросив окровавленный труп, обнажив сабли, подступили к Ивану.

– Двое на одного, – нехорошо ухмыльнулся тот. – Непорядок.

Снова прозвучал выстрел, и один из гулямов упал, сраженный в сердце 7,62-миллиметровой пулей. В стволе «ТТ» остался последний патрон – авось, еще понадобится. Раничев сунул пистолет за пояс и вытащил саблю:

– А вот теперь – сразимся!

Гулям оказался из молодых. Понадеявшись на свою ловкость, храбро ломанулся в атаку. Иван увернулся, а затем, несколько раз отбив клинок, сам перешел в нападение, не давая противнику выстроить защиту. Ударил наискось, слева, потом отскочил в сторону, пропуская к себе вражий клинок… сопроводил и, изогнувшись, быстрым движением чиркнул лезвием по шее гуляма. Тот захрипел, захлебываясь кровью.

Разделавшись с нападавшим, Раничев с интересом осмотрелся. Похоже, дела у смелого парня шли плохо. Правая рука его, уже окровавленная, висела плетью, а левой он, видно, способен был действовать не так ловко, чем не преминул воспользоваться соперник, сильным ударом вышибив из рук юноши саблю. Лицо гуляма исказила торжествующая гримаса. Иван решил вмешаться:

– Эй, товарищ… Не подскажете, как пройти в библиотеку?

Повернувшись к нему, воин зло усмехнулся и взмахнул саблей. Это был просто какой-то вихрь – Раничев едва успевал отражать удары, наносимые с такой первобытной силой, что в один далеко не прекрасный момент, старый иззубренный клинок Ивана вдруг переломился у основания с противным хрустом. Молнией сверкнуло лезвие…

«Ну вот, даже „ТТ“ не успел вытащить», – с тоской подумал Раничев, увидев, как глаза врага вдруг затуманились, стали каким-то пустыми, блеклыми, а в уголке рта показалась узенькая струйка крови.

Издав предсмертный вопль, гулям выпустил из рук клинок и с грохотом рухнул наземь. Позади него стоял юноша с окровавленной саблей.

– Спасибо, – с усмешкой поблагодарил Иван. – Хоть не совсем этично, но тем не менее. Ну, так и будем стоять здесь?

Парень не отвечая, вдруг кинулся к убитой женщине, плечи его затряслись в рыданиях, губы зашептали молитву. За углом послышался шум приближающейся конницы.

– Э-эй, – Раничев осторожно тронул юношу за плечо. – Не пора ли нам пора?

Парень обернулся, с тоской посмотрев на Ивана ярко-голубыми глазами, которые, наряду со светлыми волосами, не так уж и редко встречаются у арабов.

– Это была моя мать, – с трудом проговорил он. – А там, – он кивнул на обезглавленные тела, – мои братья. Я отомщу кровавым собакам! – Он вскинул саблю.

– Вряд ли, – снова усмехнулся Иван. – Если мы будем тут маячить, как три тополя на Плющихе…

– Да! – парень прислушался. – Бежим в сад, дом сейчас не очень-то безопасное место.

Схватив Раничева за руку, он побежал к узкой калитке в высоком глухом дувале из высушенных на солнце глиняных кирпичей.

– Кажется, они идут сюда, – оглянулся на ходу Иван.

– Ничего. Вначале эти псы займутся домом. Идем же, не стой…

Вслед за своим спутником, Раничев скрылся в саду среди яблонь, вишен и еще каких-то деревьев, смоковниц, что ли… Через задний двор они вышли на улицу – и как раз вовремя, в саду уже слышались гортанные голоса гулямов.

– Куда теперь? – спросил Иван остановившегося в задумчивости парня.

– Я думал, ты знаешь… – отозвался тот.

– Нет, я ведь не местный. Ибан из Басры, торговец кожами, – Раничев чуть поклонился.

– Саид, – улыбнулся парень. – Сын садовника Хаттаба аль Мулюка. Думаю, все побегут к реке…

– Хаттабыч, значит, – хохотнул Иван. – Ну, веди, Хаттабыч.

Пройдя несколькими улочками, темными, узенькими и кривыми, беглецы вышли на широкую площадь с опрокинутыми торговыми рядами и разбросанными по земле товарами – разбитыми горшками, обрывками тканей, фруктами. В конце площади толпился возбужденный народ, судя по реакции Саида – местные.

– Идем! – обернувшись, радостно воскликнул парень.

Назад Дальше