В Яворовском замке Петр работал за широким королевским дубовым столом, заваленным бумагами, книгами и чертежами. Часами он беседовал с Шафировым, диктовал вице-канцлеру письма и приказы, рассматривал карты и составлял планы будущей военной кампании. «Царский евреин» был вполне доволен своей нынешней ролью: Петр Алексеевич и дня не мог прожить, не посоветовавшись с ним. В эти тайные совещания Екатерину не посвящали. Ей было предписано играть роль заботливой хозяйки и приветствовать всех, кто приходил к Петру Алексеевичу: французских, польских и австрийских дипломатов, семиградского князя Ракоци и молдавского господаря Дмитрия Кантемира. С этим последним царь беседовал особенно долго, и Кантемир, перед аудиенцией у государя имевший краткий разговор с его невенчанной женой, поразил Екатерину в самое сердце, как будто именно с этим человеком ей предстояло скрестить шпаги на жизненном пути.
Глава 3. Признания и пророчества
Кантемир вошел в аудиенц-зал Яворовского замка стремительными и легкими шагами, заговорил быстро и решительно, пронзил Екатерину острым взглядом умных черных глаз, и она почему-то подумала, что этот человек с европейскими чертами лица и ухоженной черной бородой сыграет какую-то роль в ее жизни – но какую, Бог весть? Про Кантемира рассказывали, что он двадцать лет жил в Стамбуле как заложник Османской империи и все эти годы мечтал о мести османам, лишившим свободы его родину и его самого.
Двадцать лет унижений, затаенной горечи, мнимого благополучия и явных страданий! На его глазах казнили сербского заложника Йована Милича, в стране которого началось восстание против турок. Двадцать лет Кантемир мечтал о родине, как грезят только о возлюбленной, оставшейся на другом конце света и потому недостижимой. А в Молдавии в это время правил османский ставленник – господарь Константин Маврокордато. И вот час Кантемира настал. Османская империя готовилась к войне с Россией и отправила в Молдавию того, кто должен был, по мнению хитроумных советников султана, подготовить страну к противостоянию русской армии. Этим избранником Оттоманской Порты стал молдавский заложник Дмитрий Кантемир, лицемерный друг султана и нелицемерный сын Молдавии. Он прибыл в Молдавию с женой, красавицей Кассандрой Кантакузен, дочерью Щербана Кантакузена, воеводы Валахии, и с детьми – Антиохом, Сербаном (Сергеем), Матвеем, Константином и дочерью Марией. Старший его сын, Дмитрий, остался заложником в Оттоманской Порте, при дворе султана, как когда-то сам молдавский господарь. Кантемир знал, что, если он изменит султану, его сын закончит свою короткую жизнь на плахе. Но господарь стал служить Молдавии и ради освобождения родины решил заключить союз с Петром и Россией. В Яворовский замок он прибыл инкогнито, в европейском платье, но Екатерине все же назвал свое подлинное имя и даже несколько минут беседовал с ней, перед тем как войти к Петру Алексеевичу.
Екатерина сама задержала Кантемира у двери царя: этот человек беспокоил ее, и она сама не понимала почему. Решилась все же спросить:
– Говорят, вы потомок хана Тимура, Ваше Величество? Самого грозного хромца Тамерлана? И будто бы весь ваш род находится под его покровительством? А на ладони вашей дочери Марии выжжено три кольца – знак Тамерлана?
Кантемир с усмешкой взглянул на нее. Но к царю не вошел, задержался, решил ответить.
– Это все басни, Екатерина Алексеевна. Про три кольца на ладони моей дочери и про то, что Тамерлан покровительствует нашему роду. Да, мы происходим от него, по семейной легенде. Но не более…
– Тогда почему вы решились оставить сына в заложниках? Наверное, ваш род неприкосновенен, если вы так поступили… Вы уверены, что ребенка не тронут?
Лицо Кантемира исказилось от боли. Он ответил резко и гневно:
– Государыня, моего сына каждую минуту могут убить! Это была цена, заплаченная мною за молдавский престол. Иначе было невозможно! Мне пришлось выбирать между спасением своего ребенка и своего народа. Да смилуется надо мною Господь! Я служу своей родине, и хромец Тамерлан не встанет из гроба, чтобы мне помочь!..
– А я родину потеряла… – грустно заметила Екатерина. – Впрочем, теперь у меня новая родина – Россия. Ей и служу. Во имя любви к государю Петру Алексеевичу.
– Родина у женщины там, где ее супруг. – Кантемир овладел собой и решил закончить этот разговор. – Вы позволите мне пройти, государыня?
Екатерина отступила от двери. Кантемир прошел к царю. Странные чувства внушал Екатерине этот человек: как будто будущее бросало тень на прошлое. «Ничего, пустое…» – сказала она сама себе. Зазвонили к вечерне в костеле Наисвятейшей Госпожи Марии.
«Я бы не смогла оставить своего сына в заложниках… Даже для того, чтобы занять престол и помочь своему народу… – думала Екатерина, прислушиваясь к колокольному звону. – Это человек словно из камня, как и Петер… На том они и сошлись… Кантемир попросит у царя защиты для Молдавии. И, быть может, подпишет секретный договор. Вот для чего мы здесь, в этом замке. Ради их встречи…»
На следующий же вечер после прибытия Кантемира в замке произошло еще одно знаменательное событие. В Яворовской твердыне все было пропитано легендами – узкие винтовые лестницы, которые вели на дозорные башни, холодный камень старых стен, готические окна с цветными витражными стеклышками, мебель эпохи короля Яна Собесского и огромные портреты в пышных раззолоченных рамах… Особенно поражал воображение портрет Яна Собесского, висевший в аудиенц-зале. Король – высокий, дородный, плечистый, с густыми черными бровями, пышными усами, подбритой на шляхетский манер чуприной и орлиным носом – смотрел на гостей замка сурово и строго, как будто хотел спросить: «Что вы здесь делаете, ясные панове? Зачем пришли тревожить мой покой?» Одет он был торжественно и роскошно, как и подобает властителю. Плащ алого бархата, отороченный мехом, наброшен на могучие плечи победителя Оттоманской Порты, золоченый панцирь защищал грудь. Шпоры на сапогах – тоже вызолочены, каблуки – в самоцветных камнях. На голове – лавровый венок, дар благодарной Европы человеку, который остановил натиск турок под Веной.
Петр Алексеевич смотрел на короля, как на равного, а Екатерину, признаться, несколько смущал устремленный на нее с портрета суровый взгляд. Ей гораздо больше нравился потрет королевы Марии Казимиры, Марысеньки, любимой жены Яна Собесского, урожденной французской дворянки Де Лагранж Д’Аркьен. Она была красива, черноволоса, пышна в груди и тонка в талии. Горностаевая мантия ниспадала с ее плеч, а нежные белые руки были обнажены по локоть. Королева смотрела приветливо и отчасти – лукаво. Так смотрят женщины, уверенные в своей красоте и чарах.
Екатерина придирчиво рассматривала Марысеньку и думала о том, что именно такой – естественно величественной и в то же время полной женского очарования – должна быть государыня. Ах, как много Екатерине еще предстояло учиться, как долго шлифовать и оттачивать свои манеры, подобно тому как заботливый ювелир обтачивает алмаз, чтобы выглядеть так, как Марысенька на этом портрете!
Однажды созерцание портрета Марысеньки прервал странный гость. Екатерина не сразу его заметила: был вечер, костел Наисвятейшей Госпожи Марии уже зазвонил к вечерне, в аудиенц-зал врывался звон колоколов, когда за спиной Екатерины, засмотревшейся на портрет польской королевы, раздался приятный, звучный мужской голос.
– Не смотрите на это изображение так пристально, государыня… Старые портреты умеют говорить и, знаете, иногда оживают… – таинственно проворковал кто-то за ее спиной.
Екатерина вздрогнула и обернулась. Говоривший застал ее врасплох и даже рассердил.
– Не хмурьте брови, государыня, – продолжал по-польски неожиданный гость. – Я всего лишь хочу дать вам совет… Вы же не знаете, как много тайн бывает в таких замках… Я сам вырос в одном из них. Правда, это было в Трансильвании…
Гость небрежно раскинулся в кресле. Он был еще довольно молод, с роскошной шевелюрой каштановых, слегка отдававших медью волос, с изящно подкрученными усами и голубыми глазами, в которых, казалось, заблудились солнечные лучи.
Гость был облачен в богато расшитый по груди и рукавам золотистыми шнурками кунтуш, необычного для здешних мест покроя, под которым угадывалось атлетическое сложение воина. Впрочем, быть может, слишком тонкокостное для воина, скорее – сложение благородного придворного кавалера. Екатерину немного смутила ироническая, многозначительная улыбка гостя… Кто бы это мог быть?
– Но с кем я имею честь говорить? – осведомилась Екатерина.
– Князь Ференц Ракоци из Трансильвании, один из гостей вашего августейшего супруга, – представился гость, встав и отвесив ей учтивый поклон. – А еще – последний рыцарь моей несчастной родины Венгрии и ваш покорный слуга, сударыня!
– Но с кем я имею честь говорить? – осведомилась Екатерина.
– Князь Ференц Ракоци из Трансильвании, один из гостей вашего августейшего супруга, – представился гость, встав и отвесив ей учтивый поклон. – А еще – последний рыцарь моей несчастной родины Венгрии и ваш покорный слуга, сударыня!
– Я слыхала о вас… – Екатерина вспомнила недавний разговор с Петром Алексеевичем, касавшийся этого человека. – Вы желаете независимости Венгрии от австрийских Габсбургов…
– О, я не желаю! Я стремлюсь к этому всей силой своего сердца, как влюбленный юноша желает обладать прекрасной дамой! Но в этом мне может помочь только русский государь… – Ракоци снова отвесил Екатерине низкий поклон. – Я счастлив видеть его супругу…
Екатерина смутилась.
– Я еще не жена государя Петра Алексеевича, – объяснила она. – Мы не венчаны. Государь лишь торжественно объявил, что намерен жениться на мне.
– Вы будете его женой, госпожа Марта Крузе… – уверенно, как будто знал это наверняка, ответил гость. – Государь Петр коронует вас. Я явственно вижу над вашей головой корону. И даже не царскую. Императорскую. Впрочем, на вашем пути встретится опасная соперница… Позже… Через много лет.
– Как вы меня назвали? – Марта-Екатерина почувствовала, как непрошеный холод разливается у нее по телу. – Госпожа Крузе? Впрочем, чему я удивляюсь, вам это могли сообщить…
– Вы вольны думать, как желаете, Екатерина Алексеевна… – таинственно продолжал Ракоци. – Вы видите, я знаю и ваше второе имя…
– Немудрено… – пожала плечами Екатерина. – Его знают все.
– Но немногие, согласитесь, знают ваше первое имя, государыня… – возразил рыцарь.
– Немногие, – согласилась Екатерина. – А откуда о нем знаете вы, князь Ракоци?
– Я знаю о многом… – тоном оракула ответил князь. – Я разгадал вас, когда вы рассматривали портрет польской королевы. Вы хотите быть похожей на нее. Не стоит. У вас свой стиль…
– Но какие же тайны могут быть у старых замков? – заинтригованно спросила Екатерина, усаживаясь в то самое кресло, в котором только что сидел гость.
– Если долго смотреть на старинные портреты, то они оживают… На время… – Гость взял с каминной полки зажженную свечу и поднес ее к портрету Марысеньки. – Вот, взгляните…
Екатерина бросила беглый взгляд на портрет и отшатнулась: алые, строго сомкнутые губы Марысеньки вдруг приоткрылись – в улыбке. Ракоци отвел свечу – и все вернулось на свое место.
– Хотите сегодня же вечером побеседовать с духом Его Величества Яна Собесского? – любезно осведомился он. – Я все устрою… Или, может быть, вас больше интересует прекрасная польская пани Марина Мнишек, так недолго бывшая царицей московитов? Правда, она здесь не бывала… Ее дух следует вопрошать в замке ее отца, пана Юрия Мнишека, в Сандомире… А еще лучше в той крепостной башне, в Московии, где, как говорят, она умерла, или, по иным сведениям, откуда она счастливо бежала… Право же, панна Мнишек куда интереснее королевы Марысеньки, портрет которой вы так долго изучали…
И Ракоци изящно, по-французски, раскланялся, едва не подметая полы пышными кружевами своих манжет.
– Вы все устроите? – испуганно переспросила Екатерина. – Разве это в вашей власти?… И зачем мне вопрошать дух пани Марины?
– В моей власти многое, государыня! – заверил ее Ракоци. – В том числе самая стремительная кавалерия в мире, мадьярская. Но даже с помощью моих отважных всадников я не могу освободить народ Венгрии от власти венских Габсбургов. Это во власти вашего супруга. Как и судьба моего друга по несчастью, молдавского господаря Дмитрия Кантемира, и его бедной страны. А что касаемо пани Марины Мнишек… Право же, ее несчастная судьба должна вас очень интересовать! Ведь она была первой европейской дамой на русском престоле. Вы станете второй. Так не повторите же ее ошибок!
– Вы знаете, что господарь молдавский здесь? – в голосе Екатерины прозвучало неприкрытое изумление. – И вы уверены, что я стану русской императрицей. Но откуда такая уверенность?
– Прибытие князя Кантемира в сей славный замок – не тайна для меня… – ответил князь. – Как и многое другое…
– Но князь Кантемир прибыл сюда инкогнито!
– Это не меняет дела… Вы ведь тоже проехали под чужим пассом… Верно? Итак, мы будем беседовать с королем Яном Собесским, государыня? Я давно хотел спросить у него о судьбе нынешнего похода царя Петра против турок… О судьбе моей милой несчастной Венгрии он мне уже все рассказал. И, к сожалению, ничего утешительного.
– Да вы смеетесь надо мной! – оскорбленно воскликнула Екатерина.
– Ни в коей мере, государыня… Я бы не посмел…
Екатерина хотела было расспросить князя Ракоци о прекрасной пани Марине Мнишек, но тут на лестнице, ведущей к аудиенц-залу, раздались тяжелые шаги Петра. Государь вошел, как всегда, по-солдатски печатая шаг. Бросил пытливый взгляд на Екатерину и своего гостя, резко и недовольно спросил:
– Ты что же, Катя, моего гостя отвлекаешь от дел державных? Недосуг нам нынче. После переговорите, за ужином…
– Государь, ваша прекрасная супруга не виновата, – галантно заступился за даму Ракоци. – Я сам осмелился занять госпожу Екатерину беседой…
– А теперь, князь, займи меня! – оборвал его Петр. – Наши с тобой беседы не для женских ушей…
Екатерина сделала книксен и вышла из зала. Петр бросил ей вслед испытующий взгляд: царь не любил, когда слишком долго беседовали с его гостями.
– Так о чем вы говорили, князь? – осведомился он у Ракоци.
– Ваше Величество, я обещал госпоже Екатерине беседу с королем Речи Посполитой Яном Собесским… – невозмутимо ответил Ракоци.
– С кем? – Петр поперхнулся коротким смешком. – Король Ян Третий уже давно в могиле… Или ты вздумал шутки со мной шутить, князь?
– Ваше Величество, – таинственно заметил Ракоци, – ни в этом мире, ни в других мирах нет мертвых. Душа бессмертна. Так учит христианская вера…
– Знаю, князь… – согласился Петр. – Только не в человеческой власти вопрошать мертвых…
– Вы сами увидите, государь, что это возможно… – возразил Ракоци. – За ужином.
– Ладно, князь, – хмыкнул Петр. – Хочешь чудить – чуди! Только не совсем ты ума лишился, если так ладно австрийцев со своей кавалерией бьешь! Чудеса и басни оставь для моей Кати, она сказки любит! А я на земле стою твердо…
– Вы тверды, как камень, государь! – любезно заметил Ракоци. – Потому и наречены Камнем, Петром…
– На сем камне Россия надежно стоять будет!
Петр говорил так искренне и убежденно, что Ракоци невольно залюбовался им. Русский царь действительно любил свою страну – почти так же сильно, как он, Ракоци, любил Венгрию. Князь решил больше не смущать земной и строгий ум Петра своими метафизическими рассуждениями и приберечь их для Екатерины.
– Я готов, Ваше Величество! – с поклоном ответил он. – Где вы изволите беседовать со мной?
– Пройдем в кабинет, князь! – предложил Петр. – А вечером я с вице-канцлером Шафировым работать буду, так ты с женой моей да с господарем молдавским Кантемиром поужинаешь… Вот тогда сказки свои Кате и рассказывай! Со мной же о деле говорить будешь!
Ракоци отвесил учтивый поклон и пошел за Петром, на мгновение оглянувшись на портреты. Алые губы королевы Марысеньки снова приоткрылись – в улыбке, а король Ян Собесский недовольно нахмурил брови. Но Петр ничего этого не заметил: он был слишком поглощен земными делами, чтобы думать о небесном…
Ужин накрыли на три персоны: царь Петр разбирал важные бумаги и сочинял депеши вместе с хитроумным Шафировым, а Екатерине велел занимать гостей – Дмитрия Кантемира и князя Ракоци. Так что загадочный венгр, беседа с которым не выходила у Екатерины из головы, снова оказался в аудиенц-зале, перед портретами Яна Собесского и Марысеньки. Сначала Екатерина и гости Петра Алексеевича ужинали в молчании. Кантемир был сдержан и холоден – наверное, молдавского господаря слишком задел недавний вопрос Екатерины о взятом в заложники сыне. Ракоци интригующе молчал, поглаживая пышные пшеничные усы. Польские слуги входили и выходили почти бесшумно: только тонко звенели хрустальные бокалы, когда в них наливали вино, и слегка подрагивали фарфоровые и серебряные блюда. Екатерина несколько раз вопросительно взглянула на Ракоци, но венгерский князь молчал, играя шнурами своего кунтуша. Он, казалось, ждал чего-то, какого-то понятного только ему одному таинственного сигнала. За последней переменой блюд Ракоци все-таки вернулся к прерванному Петром Алексеевичем разговору.
– Итак, государыня, мы будем беседовать с Его Величеством Яном Собесским? – любезно и непринужденно осведомился он у Екатерины. Так непринужденно, как будто давно усопший польский король сидел с ними за одним столом или прогуливался по комнатам своего любимого замка.
– Вы что же, светлейший князь Ракоци, умеете вызывать мертвых? – с усмешкой спросил Кантемир, которому странное и интригующее предложение венгра показалось всего лишь бахвальством.