Ответить на этот вопрос Сержу помешала автоматная очередь, прозвучавшая совсем близко. Если он хочет повести под венец Мишель, пора уносить ноги.
Глава 18
Москва. Наше время
Разговор с Астрой взбудоражил Леду Куприянову. Приехав в центральный офис, она заперлась в кабинете вице-президента компании, который занимал Неверов. Переворошила все бумаги, открыла сейф. Вспомнила его слова: «Пусть у тебя будут ключи и от кабинета, и от сейфа. На компьютере стоит пароль, но я записал его в твой блокнот. Вдруг пригодится?»
Они полностью доверяли друг другу. Если бы Влад что-то скрывал, она бы почувствовала. Их связывало нечто большее, чем взаимная симпатия и любовь, – их объединяла общая тайна.
– Где же ты? – шептала Леда. – Что с тобой случилось? Отзовись, откликнись, подскажи, как мне быть.
Слезы застилали ей глаза, цифры и буквы расплывались, не хотели открывать свою суть. Если бы она еще что-нибудь смыслила в финансах или контрактах! Если бы слушалась Влада и осваивала бухгалтерию, банковские тонкости и прочие премудрости большого бизнеса! А так – смотри, не смотри в документы или компьютерные файлы – ничего не поймешь.
– В нашей семье делами будешь заниматься ты, – со счастливой улыбкой говорила она Неверову. – Папа не допускал женщин до управления компанией и был прав. Теперь я в этом убедилась.
Влад не возражал, но и не приветствовал это ее равнодушие. Она любила иметь деньги, тратить их, а не зарабатывать.
– Я бы предпочел, чтобы мы вместе принимали серьезные решения, – объяснял он. – Иначе потом у тебя возникнет соблазн обвинять в каждом промахе меня.
– Дорогой, я не сумею. Такая скука эти цифры! Я тебе верю.
– Это ты сейчас так говоришь.
Воспоминания обдали ее жаром. Особенно о том разговоре в кабинете отца, когда она торжественно вручила жениху ключи от личного сейфа Павла Анисимовича.
Влад наотрез отказался от апартаментов покойного хозяина и занял более скромный кабинет вице-президента. Он перенес сюда свои книги и фотографию Леды в серебристой рамке. Молодая черноволосая женщина смотрела на своего двойника во плоти, радостно улыбалась.
– Мне не до смеха, – сказала ей Леда.
Она включила компьютер, порылась в файлах. Ничего невозможно понять! Ни в чем не разберешься! Ее длинный, покрытый золотистым лаком ноготь попал между клавишами и сломался. О черт! Черт!
В поисках ножниц она начала выдвигать ящики стола, наклонилась, и ее взгляд наткнулся на пластиковую корзину для мусора. Влад привык ставить ее рядом, чтобы, не вставая, выбрасывать мусор – скомканные листы бумаги, ненужные квитанции, салфетки. По-видимому, Влад уехал, а уборщица не успела опорожнить корзину. Он настаивал, чтобы уборка производилась исключительно в его присутствии.
– Любой может шпионить для конкурентов. Хуже того – для разных государственных служб. Твой отец завел такой порядок, а в уме и чутье ему не откажешь.
Леда представила, как Влад убирал на столе перед отъездом, как пил кофе, как скомкал салфетку и бросил ее в корзину. Эти бумажки – последнее, к чему прикасались его пальцы…
Безотчетно она достала из корзины разорванный пополам лист, положила на колени и разгладила. Странная распечатка…
В примыкающей к кабинету комнатке стояли холодильник, кофеварка и шкафчик с посудой. Леда налила себе минералки – стенки стакана вмиг запотели. Она залпом выпила, но ледяная вода не погасила бушующий внутри пожар.
Госпожа Куприянова еще раз внимательно просмотрела порванный лист, вернулась в кабинет и перевернула корзину. На пол высыпался мусор – колпачок от ручки, пара салфеток, тюбик засохшего клея, обломок карандаша, скрепка, магазинный чек – ничего, заслуживающего внимания.
Леда спрятала добытый листок в сумочку и позвонила матери.
– Ты когда-нибудь слышала фамилию Лианозов? – спросила она.
Римма Николаевна долго молчала.
– Слышала или нет?
– Дай мне подумать. Я вспоминаю…
– Профессор Лианозов, – уточнила дочь.
– Профессор? Прости, Ледушка, никакого профессора Лианозова я не помню. Он медик? Мало ли к кому мы обращались в течение жизни.
– Может быть, папа говорил тебе о Лианозове?
– Папа столько всего говорил… Мы прожили вместе сорок лет, и за эти годы…
– Мама! – взвилась Леда. – Это очень важно! Умоляю тебя, подумай. Я сейчас же еду домой.
К ее несказанному удивлению, оказалось, что фамилия Лианозовых звучала в их доме. Хотя мать жаловалась на головные боли и частенько забывала элементарные вещи, ей удалось восстановить в памяти один телефонный разговор отца.
– Я принесла ему травяной чай. Дверь в кабинет была приоткрыта, а Паша говорил громко. Ты знаешь эту его привычку кричать. Он называл фамилию Лианозов. Да! Теперь я не сомневаюсь.
– Что он говорил? – дрожала от нетерпения Леда.
– Ну… Я не подслушивала.
– О господи! Конечно, нет. Просто повтори долетевшие до тебя фразы.
Римма Николаевна покорно закрыла глаза.
– Я услышала… масонская ложа… Париж… Лианозов… – складки на ее лбу разгладились, – Погоди! Отец как-то взялся составлять генеалогию нашей семьи, и он показывал мне рисунок. Я взглянула мельком, чтобы он отстал. Там были квадратики с вписанными фамилиями, кое-где – фотографии…
Леда после ее слов тоже вспомнила, как отец вдруг заинтересовался своей родословной. Он считал себя потомком купцов Куприяновых, которые владели текстильными фабриками. Наверное, болезнь дала толчок его жажде узнать о своих корнях, возможно, найти дальнюю родню. Или то была дань моде – изучать фамильное древо. Последние лет восемь-десять в России поднялся генеалогический бум. Разве не лестно осознать себя потомком Чингисхана или Рюриков?
– …кто-то из Куприяновых породнился с Лианозовыми, – продолжала мать. – Как я сразу не сообразила? Он еще твердил про Лианозово и что надо обязательно съездить посмотреть усадьбу Алтуфьево. Показывал мне архив какой-то поэтессы Куприяновой, доставшийся ему через десятые руки.
– Это те потрепанные тетрадки из коробки в письменном столе?
– Наверное. Ты же знаешь, меня никогда не интересовали старые бумаги. Пашу, собственно, тоже. Полагаю, он сам туда не заглядывал.
– А что он говорил про Алтуфьево? – спросила Леда.
– Ничего особенного. Якобы в господском доме мог бывать кто-то из Куприяновых. И что с того? Мало ли кто где бывал? Чьи-то предки на балах танцевали, а чьи-то спину гнули на буржуев.
В Римме Николаевне мирно уживались материальная обеспеченность и пролетарское мировоззрение. Она носила на пальце кольцо с бриллиантом, сравнимое по стоимости с автомобилем, и притом искренне относила себя к рабочему классу. Ее родители до пенсии трудились на подшипниковом заводе, а сама она в молодости была комсоргом.
– Где тот рисунок? – растерянно спросила Леда.
– Кажется, отец его порвал. Он загорался, потом остывал. Кстати, зачем тебе Лианозовы?
– Так, хочу кое-что проверить.
Римму Николаевну удовлетворил ее ответ. Она предпочитала «не лезть в душу» дочери.
Леда ушла к себе – обдумывать, имеет ли найденная в корзине для мусора бумага какое-то отношение к Лианозовым. Во всяком случае, ее нужно показать Астре.
«Почему я не выспросила у нее все подробности? – сокрушалась Леда. – Каким образом всплыла эта фамилия в связи с исчезновением Влада? Побоялась неосторожным словом выдать себя. Страх держит меня на привязи. Ведь мои планы могут рухнуть…»
Она не нашла лучшего средства от невыносимой тревоги, чем коньяк.
Деревня Камка – Новгород
Появление «бесов» в разных обличьях и слухи об убийстве егеря всполошили обитателей Камки. Сбежавший преступник наверняка прятался где-то в лесу или на болотах, и туристы, прочитав об этом на расклеенных повсюду листках с портретом улыбающегося Ивана Старикова, поворачивали назад. Никому не хотелось стать следующей жертвой. Местные рыбаки и те решили выждать.
Сестра Василиса, потупившись, заговорила с Таисией.
– Уезжай. Раз замыслила, иди под венец… Бог простит!
– А вы как будете?
– У нас небесный заступник. Да и преподобный Авксентий в обиду не даст. Обещал покровительство. Некуда нам идти… Здесь, в Камке, и помрем, здесь и похоронят нас, рядом со старцем.
«Кто похоронит? – подумала Таисия, но прикусила язык. – Всевышний позаботится, не оставит своей милостью».
– Мы уезжаем немедленно! – потребовал Михаил. – Вернее, ты.
– Куда?
– Я не могу отлучиться надолго, поэтому пока отвезу тебя в Новгород.
Она все не верила, что этот молодой мужчина из большого города полюбил ее и пожелал взять в жены.
– Что ты молчишь? – недоумевал он. – Слова не вымолвишь?
Ее замкнутость была вызвана борьбой с собственной чувственностью, с одолевающей ее страстью к бесплотному Ангелу… или демону.
«Наверное, он этого не видит, – думала Таисия. – Не чувствует. Дамианова пустынь очаровала его, околдовала. Но все равно. Почему вдруг я? Разве в городе мало красивых девушек?»
История напоминала ей одну из сказок, которые в детстве ей читали на ночь. В сказки со счастливым концом она не верила. Что ж, она сама назначила себе это испытание.
– Я тебя не люблю, – честно призналась она молодому человеку.
– Это поправимо.
Он совсем не огорчился, не перестал улыбаться и бросать на нее нежные взгляды. У Таисии груз свалился с души. Хоть Михаила она не обманывает!
Ночь перед отъездом она провела в молитвах. Просила благословения у старца, долго стояла на коленях перед маленьким холмиком, сплошь увитым ползучей травой с синими цветочками, и массивным деревянным крестом. Из-за облаков вышла луна, осветила все вокруг. Таисия краем глаза заметила мелькнувшую между кустов тень. Крик застыл у нее на губах. Она бросилась в дом, закрылась на ржавый крюк, прибитый к двери Михаилом, и, стуча зубами, опустилась на пол, привалившись спиной к бревенчатой стене. Сердце колотилось, как после подъема в горку с двумя ведрами воды.
– Это бесы, – шептала она. – Бесы!
В храм на болотах напоследок идти не решилась – побоялась, что увидит на стене кельи Ангела и никуда не поедет, останется в Камке навсегда. Или, как ту Филофею, – засосет ее бездонная топь…
Ужасная смерть так явственно представилась Таисии, что у нее волосы зашевелились на голове, а грудь перехватило удушье. Откашлявшись и отдышавшись, она начала бить поклоны, вымаливать прощения у Бога за греховные мысли. Вот до чего дошло! Вот к чему ее нечистый подталкивает!
Утром, едва рассвело, постучался Прилукин. У него на плече был рюкзак.
– Пришел помочь тебе собраться.
– Я сама.
– Хорошо. Только поторопись. Погода портится, а нам еще шагать часа три.
Он оставил рюкзак на скамье и вышел. Постоял на пороге, оглядывая двор. Вместо забора – кусты дикой малины, крыжовника. Справа – поленница, накрытая куском дырявого брезента; деревянное корыто с водой. У сарайчика копошатся куры, блеет коза. От мирной деревенской картины веяло не покоем, а запустением, нищетой и… притаившейся опасностью. Михаил ощутил в груди тоскливый страх, который перерастал в панику. Захотелось сорваться с места и бежать напролом через лес куда глаза глядят. Усилием воли он совладал с собой, вернулся в избу.
– Ты готова?
– Да! Едем… и поскорее.
– Где твои вещи?
Он не сумел скрыть удивления, когда она показала холщовую сумку.
– Здесь все?!
Имущество бывшей послушницы составляли пара изношенных тряпиц и несколько потрепанных, замусоленных церковных книг.
– Это дом Авксентия, – объяснила она. – Вещи принадлежат ему.
– Принадлежали, он ведь умер.
– Вещи его! – упрямо повторила Таисия.
– Разве он даже на память ничего тебе не оставил? Возьми хоть чудотворную икону.
– Святыня сестрам пригодится, – всплакнула несостоявшаяся монахиня. Подошла к деревянной кровати с резным изголовьем, поклонилась низко. – На этих подушках преподобный усоп. Здесь он лежал, говорил со мной. Любовался березами, рябиной у забора… так, с улыбкой на устах, и уснул.
По ее щекам текли слезы, губы дрожали, как у обиженного ребенка.
– Ладно, пойдем, – взял ее за руку Михаил.
Впервые она не отшатнулась, не обдала его негодующим взглядом. Покорно побрела рядом, не оглядываясь. Солнце поднялось за облаками над темной кромкой леса. На траве лежала роса, тропинка петляла между деревьями. От земли шел медовый дух, весело перекликались птицы. Ночные страхи рассеялись, и Таисия промолчала об испугавшей ее тени. «Я грешница, потому мне бесы показываются, – подумала она. – А Василиса как же? Тоже, выходит, не святая?» Ее обуревал ужас перед происками дьявола, а мысль, что и люди могут причинить вред, просто не приходила ей в голову. Она пропускала мимо ушей все разговоры про убитого егеря и скрывающегося в лесу преступника.
Инженер Прилукин, напротив, не опасался никаких леших, оборотней и призраков. Он незаметно приглядывался и прислушивался – не хрустнет ли в чаще ветка, не взмоют ли в воздух потревоженные птицы.
Ни она, ни он до конца не верили в происходящее. Таисия второй раз в жизни чувствовала себя изгнанницей, отверженной, только теперь ее гнало с насиженного места не смутное стремление к самопожертвованию и духовному подвижничеству, к тихому уединению кельи, к какому-то высшему блаженству, недоступному обычному мирянину. Теперь ее душа томилась запретной страстью к воображаемому возлюбленному, и змей-искуситель напустил на нее свору демонов. Вырваться из их когтей бывшая послушница решила радикальным способом – оставить надежды на монашеское служение и выйти замуж за человека из плоти и крови, дабы разрушить болезненную одержимость. Господь даровал спасение худшим грешникам, чем она, дарует успокоение и ей.
Но бесы сопротивлялись, они не хотели отпускать ее.
– Тебе плохо? – спросил Михаил. – Ты вся дрожишь, и щеки бледные.
– Мне холодно…
Ему было жарко от ходьбы, и он снял ветровку, накинул ей на плечи.
– Надень…
Небо затягивали сизые тучки, ветер крепчал. В воздухе пахло багульником, болотной сыростью. Успеть бы до дождя.
Через три часа пути они с Таисией благополучно добрались до автобусной остановки у деревни Шубинка. Всю дорогу до Новгорода на перекладных она забывалась лихорадочным сном, просыпалась, просила попить воды и снова проваливалась в тревожное забытье. Михаил осторожно прикладывал руку к ее лбу – она вся горела.
В Новгороде он привез ее в заранее снятую квартиру, раздел и уложил в постель. Над городом стояла теплая ночь. Зарево огней казалось отсветом далеких пожарищ. На черной речной воде качались размытые звезды.
Михаил собрал ветхое «монашеское» облачение, свернул и вынес на помойку. Все! Таисия больше не сможет натянуть свою уродливую «лягушачью кожу». Вернувшись, он бесшумно притворил дверь и на цыпочках прошел в комнату, где она спала. У нее по-прежнему был жар, она прерывисто дышала.
Михаил открыл ее холщовую сумку – старые книги, старые тряпки, деревянный, отполированный прикосновениями верующих крест, почерневшая ладанка, маленькие ржавые ножнички, истертая зубная щетка. Выбросить еще и это рука не поднялась.
Он достал из шкафа новую сорочку, белье, длинный темный халат и положил на тумбочку у кровати. Приучать одичавшую даму к цивилизованной жизни придется постепенно.
Михаил со всей основательностью изучил содержимое холщовой сумки – кроме прочего, там был небольшой кожаный чехол с документами. Он открыл паспорт, просмотрел и удовлетворенно кивнул.
Глава 19
– Что тебе сказал Борисов? – спросил Матвей, разливая кофе по чашечкам.
Астра доедала овсянку с изюмом. У нее сегодня намечено столько дел, дай бог успеть.
– Узнал адрес профессора Лианозова. Тот преподавал физику в университете, курировал аспирантов. Его вдова с сыном живут на Долгопрудной – им пришлось продать квартиру в центре и переехать на окраину.
– Тебе с сахаром?
Она рассеянно кивнула. Проглотила кофе, не ощущая вкуса. Торопливо причесалась, накрасила губы и хлопнула дверью.
Сегодня она ушла раньше Матвея, он убрал со стола, вымыл посуду. Ему вдруг стало тоскливо от мысли, что скоро он будет видеть ее только по выходным или того реже. Ремонт на Ботанической вот-вот закончится, квартиру обставят, вымоют, вычистят, проветрят… И Астра поселится там. Она заберет с собой зеркало, смешной высохший корешок, кассету с «магическими» эпизодами, записанными убийцей. Тот слегка отстал от времени – видеокассеты устарели, надо было сделать запись на диске.
Матвей усмехнулся – Астра и ее неуемные фантазии заняли все его мысли. О чем бы он ни подумал, все так или иначе замыкалось на ней.
В спальне висел ее портрет кисти знаменитого – ныне покойного – Домнина «Женщина с зеркалом». Овальный багет обрамляет сидящую спиной к зрителю молодую даму в старинном наряде – черный атлас, кружева, драгоценная застежка на корсаже. Вокруг множество мерцающих свечей. Лицо красавицы отражается в зеркале: ее губы чуть приоткрыты, в глазах – туманная дымка. Такая же, как в зеркале.
Сколько раз Матвей смотрел на портрет, не замечая некоторых тонкостей. Этим и отличается шедевр от хорошо выполненной работы – неисчерпаемостью образов.
Карелин всегда понимал, что полюбит только ту женщину, которую не сможет познать до конца. Астра была такой. Он подшучивал над ней, посмеивался, злился на нее, отказывался ее понимать и… не представлял себя без нее. Она расшатывала его принципы и наполняла жизнь новым смыслом, азартом и адреналином. Ее авантюрные замашки, наивная вера в «пророчества» и «обратную сторону реальности» неожиданно затронули романтические струнки его сердца. Вопреки скепсису Матвея, самые смелые предположения Астры подтверждались, и это вовлекало его в феерическую орбиту ее причудливого мира.