Ты бережно снимал ее с меня, задыхаясь от страсти, боялся повредить, словно в твоих руках оказалось мое сердце. Наверное, желтая майка была безумно счастливой – обогрета с обеих сторон любовью сразу...
Никогда я не держалась за что-либо материальное – преходящие ценности. Но почему-то за желтую майку переживала – боялась порвать, испачкать (обожаю есть шоколадное масло перед сном). В этой майке было что-то такое, что удерживало наши орбиты рядом. А может, она была таинственным любовным талисманом, принявшим самый тривиальный облик?..
Когда мы покупали одежду, я вертелась перед тобой, хотела нравиться. Ты безучастно говорил «да, очень идет», каждый раз добавляя: «В желтой майке ты мне больше нравишься...» Я обижалась, просила не сравнивать, в порыве возмущения заявляла: «Ты хочешь видеть меня только в старье, в какой-то тряпке за три копейки!» Ты молчал, не отрывая взгляда от очередного футбольного матча.
Я швыряла обновки в сторону, уходила в спальню, ныряла под одеяло, плакала, обнимая мою желтую подругу китайского производства. Майка преданно впитывала-утирала мои пересоленные слезы, целовала-ласкала мои щеки короткими, но широкими рукавами и в очередной раз доказывала свою верность. Я плакала не из-за обиды на тебя, а скорее из-за какого-то стыда перед майкой. Как я могла обозвать ее дешевой тряпкой? «Прости, дорогая моя, прости...»
Майка хранила сочувственное молчание, превратившись во влажный, помятый клубок в моих руках... Иногда думаю, я ревновала тебя к майке. Какая глупость, но... Ты же говорил, что я тебе больше нравлюсь именно в желтой майке, а не обнаженной, к примеру. Женская ревность (глупость?) быстрее доходит до сумасшествия, чем мужская. Прости меня, майка. Я не со зла...
* * *Ты утверждал, что я отважная. «Смогла пойти мне навстречу, впустила в свое сердце...» Сам же порой становился настолько сентиментальным, что я с трудом тебя узнавала. Неужели это говорит приверженец безудержной легкости в отношениях, жизни «без болливудских драм»? Не хочу сказать, что ты был бесчувственным. Ровно наоборот. Но оттого ли, что мало говорил, оттого ли, что у твоих чувств было сдержанное проявление, – питалась твоими прикосновениями. Их было достаточно, чтобы спешить к тебе, обгоняя рассветы...
Выплакала немало слез на плече Москвы. Да, было время, когда я не стеснялась своей слабости, – не могла проглотить ком, подступивший к горлу и расположившийся у кромки дыхательных путей. И я плакала, пряча слезы под большущими темными очками, – в метро, электричках, переходах, на автобусных остановках и в самих автобусах. Только шмыгающий нос выдавал – надеюсь, окружающие списывали такое поведение на простуду. Хотя меня мало интересовало, кто и что подумает. Стесняться собственных слез – значит не признавать свои чувства. Самое главное – перед самим собою...
Меня призывали стать сильнее. Мне удивлялись, мол, как ты еще не разучилась лить слезы, ведь «Москва по-прежнему в них не верит, детка». Я отвечала, что плачу не для того чтобы добиться результата, а от горечи, из-за обстоятельств, не зависящих от точки моего положения в пространстве, и уходила сушить феном носовые платки. Почему-то пользование бумажными салфетками делает событие эпизодическим, случайным, как досадный насморк, и не привносит в утирание и сморкание того надрыва, что дают наши верные, душевные платочки...
Я психически окрепла как-то незаметно, скорее, неожиданно. На развилке очередных испытаний осознала, что уже реагирую на боль не так остро, как вчера, и уже выбираю путь преодоления без трясущихся коленок. Прошел драматический возраст или трусишка в конце концов закалилась?..
Научилась смотреть на колкие выпады как на проявления слабости, перестала переваривать макаронины-переживания, сменила угрызения совести на разочарование в лучших человеческих качествах. Конечно, я все так же болезненно переносила несправедливость, познавала счастье через грусть. Но все внутренние процессы стали протекать как-то спокойнее, тише, без неконтролируемых выплесков...
До твоего появления я дала себе слово больше не пускать посторонних в сердце, какое бы доверие они ни вызывали. Страх перед любовью возникает после того, как ты на собственном опыте узнаешь, что томящей тревоги и пронзительной грусти в любви все-таки больше, чем радости. И вот думается, что позволять себя любить намного выгоднее, чем любить самому...
Но ты убедил меня в обратном, наверное, сам того не зная. Увидев тебя, я сразу забыла обо всех клятвах, данных себе. Опять отдалась потоку чувств, ни на секунду об этом не пожалела. Вместе с тобой пришли и силы. Только сейчас ругаю себя, что после твоего прихода забыла запереть входную дверь. Ведь следом за любовью являются сомнения – самые непрошеные, нахальные гости...
* * *Я хочу научиться смотреть на время, не сравнивая; двигаться вперед, не оглядываясь назад; ценить то, что есть, в его самобытности; просто жить настоящим, самой поверив в то, что иногда чудеса случаются; запретить себе думать о ловушках, последствиях; перестать бояться; но главное: не сравнивать.
* * *Я не знаю, где мы оступились, в чем наше упущение. Не перематываю пленку назад, чтобы поймать тот самый момент иссушающего равнодушия, разглядеть ту самую первую трещинку – с нее все и началось. В мои глаза попали осколки ледяного зеркала, и кольнуло в сердце. В какой-то момент, в момент всплеска боли, я не могла посмотреть в твои глаза.
А что в них было? Наверное, щемящее ожидание того рубежа, за которым доля свободы оказывается меньше, чем даже полтоски... Не такими уж легкими были наши отношения, как нам казалось. За простотой скрывается много подводных течений, я понимала это, но не хотела вникать. В предыдущих своих отношениях я столько думала, столько вникала, что, встретив тебя, решила разом отделаться от прошлых привычек. Я поверила в легкость... Не напрасно ли?..
* * *
Я вылавливаю в YouTube эпизод из «Вечного сияния чистого разума», там, где он говорит ей: «У меня нет воспоминаний без тебя...» Совсем недавно я тебе сказала такие же слова. Это чистая правда, но я убедилась в этом черт знает какой раз. Ведь столько было всего – и как отрезало. И у меня действительно больше нет воспоминаний без тебя, хотя век нашей любви был совсем не веком...
* * *Спрашиваю себя: «В чем причина?» Не нахожу определенного ответа. Просто что-то остановилось, выгорело, остыло, потухло или стерлось. Да что угодно, можно подобрать сотню сравнений. Факт остается фактом: нас нет. Есть я, есть ты – по отдельности. Когда я вижу тебя онлайн, я понимаю, что люблю тебя безумно, что готова целовать экран, на котором просто есть твое имя. Когда не вижу тебя в сети, воображаю тьму разных событий, которые могли с тобой приключиться, большей частью почему-то трагических... Все понимаю, все-все, но ничего сделать не могу. Будто что-то умерло. Во мне. И в тебе, кажется, тоже. Ты же тоже не пишешь. Хочешь молчать? Хочешь разглядеть будущее? Интересно, ты меня все еще любишь?..
* * *
«В моей жизни было много несчастий, и некоторые из них действительно имели место». Так шутил Марк Твен. Но мне не до шуток. Я не жалею о том, что прошла, перенесла. Много поражений осталось позади – и это хорошо. Думаю, немало их будет и впереди. Но, знаешь, каждый раз, когда страх одолевает, я закрываю глаза и уношусь к тебе. И не важно, что уже ты не со мной. Мое сердце – место наших иллюзорных встреч. Там нет замкнутых пространств, расчета на завтра, безапелляционных решений, прощальных прикосновений, прокисшего прошлого. Там мы наконец получаем свободу, на которую каждый имеет право... Я вообще-то люблю тебя невозможной любовью.
* * *Когда-то я просила разрешить обнять твои прохладные колени в промозглой тишине. Сейчас в такой же тишине у меня просьб не осталось.
* * *Вот, я шла к любви через всю жизнь, позволяя себе передышки у брусничных кустов. Я добралась до нее уже не такой, какой была на старте пути. С печальной улыбкой, в которой отражались многочисленные неудачные опыты, с потеками туши – клейма моей женской несвободы, с тяжестью спонтанных решений за спиной, с наивным бредом пересоленных дней в голове. Я была уже не такой, какую ты мог бы мальчишкой увидеть во сне. Я снилась тебе? Нет, скорее всего совсем не снилась. Мужчины не видят во сне то, что получают в реальности. А ты же у меня был такой сытый, обласканный любовью холеных девиц... Когда-то я согласилась на тебя нынешнего. Когда-то я согласилась принять твою разбросанность, снисходительность, резкость. Я тебя полюбила таким, каким ты есть, а не был. Другим тебя я не знала, не хотела знать...
Я засыпала в твоих ногах, как приблудная собака. А ты сгребал меня прямо на пороге моей квартирки, на пыльном полу, не успев раздеться и раздеть меня. У нас было так мало времени и так много желаний. Ты еще пытался как-то длить мгновение, но я, дрожа от нетерпения, истекая соком желания, горячо шептала, извернувшись, прямо в ухо: «Разорви меня! Быстрее!» Я сходила с ума. Я не хотела врать самой себе. Я кричала о том, что люблю. В остальных случаях мы, женщины, слишком часто отмалчиваемся, переполненные чувствами, – чтобы не расплескать...
Я засыпала в твоих ногах, как приблудная собака. А ты сгребал меня прямо на пороге моей квартирки, на пыльном полу, не успев раздеться и раздеть меня. У нас было так мало времени и так много желаний. Ты еще пытался как-то длить мгновение, но я, дрожа от нетерпения, истекая соком желания, горячо шептала, извернувшись, прямо в ухо: «Разорви меня! Быстрее!» Я сходила с ума. Я не хотела врать самой себе. Я кричала о том, что люблю. В остальных случаях мы, женщины, слишком часто отмалчиваемся, переполненные чувствами, – чтобы не расплескать...
Теперь все прошло. Больше нет смысла перелистывать страницы назад. Теперь я не боюсь поражений в немой борьбе без тебя...
* * *Вчера позвонила тебе. Вроде неплохо поговорили. Но эти паузы между каждым сказанным словом. Холодные. Шуршащие. Убивающие всякую теплоту в сердце. «А я уезжаю...» – «Надолго?» – «Не знаю. Пока не знаю...» – «Наверное, так будет лучше, родная...» – «Я тебе уже не родная... Скорее всего...» – «О, не начинай!» – «Нечего начинать... Ты там береги себя...» – «Буду. И ты... Во сколько улетаешь?» – «Какая теперь разница... В 14:10. Из Домодедово...» Зачем я аэропорт-то назвала? Все еще надеюсь, что ты примчишься, прорвешься сквозь все контроли, закричишь: «Вернись!» Как в романтической картине. Обнимешь меня, и мы вместе порвем билет...
* * *Я полюбила пустые страницы. Уже которая по счету. Буду оставлять их незаполненными, исписанными невидимым «люблю». Вся любовь сердца пусть изливается на пустых страницах дневника...
* * *Оказывается, большую часть дневника я написала в прошедшем времени. Итак, все уже решено...
* * *У меня в груди связка воздушных шариков, на которых так легко взлететь, которые так легко проколоть... Кажется, второе вероятнее...
* * *Перелистываю страницы в обратном порядке. Неужели все, что я написала, лишь фантазии, самообман, красивые слова, рожденные небывалым чувством? Какой бы ни была развязка нашей причудливой истории, этот дневник я оставлю здесь, в аэропорту. Просто «забуду». Мне нужно стать реальнее. Еще реальней...
* * *Почему именно мне нужно идти дальше без героя моего романа? Догонит ли он меня за поворотом? А вдруг догонит через много лет? Или просто забудет вообще?
А вдруг – больно даже думать – ты не мой герой?!
* * *Как там пелось в песне? Мне бы просто знать, что где-то ты живешь, – и, клянусь, мне большего не надо...
Мне б хотя бы мельком повидать тебя – и, клянусь, мне большего не надо.
Кажется, это из той же песни? Или я сама это придумала?..
* * *Пью давно остывший чай. До отлета еще 50 минут... Тяну время. Я тебя жду. Пора признаться.
* * *Это ты идешь или... мне кажется?
* * *...Москва, 2008–2009
Любовь со дна Босфора Роман
Пролог
...Провожает в аэропорту. Надела темные очки. «Глаза чешутся от солнца. Аллергия...» На самом деле – скрывает слезы. Какой бы сильной ни была женщина, она имеет право на слабости... Прячу эмоции. Говорю звонче, беспрерывно курю. Сигареты отвлекают. Хорошая мина при плохой игре. Тем временем нутро обжигает боль расставания. Не хочу уезжать. Не хочу покидать Стамбул. Выбора нет: я – гражданин другой страны. Скоро все изменится...
Время прощания. «Милая, подожди чуть-чуть и будешь встречать меня здесь. Каких-то несколько недель... Но что значит время? Преодолеем все. Вместе навсегда... Не забывай». Опускает голову. «Я знаю. Я помню. Я буду ждать. Всё-всё, не буду плакать. Удачи и... будь осторожен с баклавой, чтобы сироп не вытек». Не смотрит в глаза. «Иди, я прошу, иди...» Ухожу. Неуверенным шагом. Надо идти. Если остановлюсь, сорвусь. До недоступной для провожающих зоны два шага. Еще пару секунд... Стук каблучков за спиной. Оборачиваюсь. Зейнеп подбегает ко мне, прижимается изо всех сил: «Прошу, возвращайся скорее...» Целую любимую. Из-под ее очков бегут слезы...
* * *Натянутая пружина верности может ослабеть в любой миг. Какой бы крепкой ни была. Тогда мостик любви через реку времени разрушится, отколовшиеся камни былой веры унесет потоком. Туда, где любовь сменяется отчаянием... Любящие сердца выдержат разлуку только с помощью веры. Вера – это яркая картинка в мыслях. Каждую минуту ее надо представлять перед глазами. И верить душой. Лишь так можно дождаться, увидеть тот самый парусник на горизонте...
Когда она радуется от души, плачет слезами счастья: дрожат в уголках глаз, не стекают по щекам. Промокает их салфеткой. «Боюсь сглазить слезами наше счастье». Всего пару раз я видел Зейнеп плачущей. Один раз, когда ее маме поставили страшный диагноз – злокачественная опухоль. Зейнеп, призывая Гёзде-ханым[1] обследоваться в других клиниках, на мгновение опустила руки... Обошлось. Диагноз оказался ложным. Врача, проводившего первое обследование, уволили. Гёзде-ханым, слава Аллаху, жива-здорова...
Уткнувшись лицом в подушку, заплаканным голосом говорит, что устала быть сильной. «Пойми, я не железная. Не хочу делить тебя с городами. Оставайся! Плевать на документы, воинскую обязанность... Я устала быть терпеливой. Надоело. Буду кричать, требовать. Добиваться тебя. Добиваться нашей любви. Убью тех, кто станет между нами. Устала. Устала. Уст...» Ресницы слиплись от слез, глаза покраснели, нижняя губа распухла от нервных покусываний. Кричит в подушку. Подушки преданно разделяют с нами грусть, ничего не требуя взамен. Я молчу. Что сказать? Любовь не может существовать вне быта. Стою на коленях. Трусь лицом о ее спину, вдыхаю запах, прикасаюсь губами к бархатной коже. «Милая, ты же знаешь, я вынужден. Пока не можем всегда быть вместе. Думаешь, мне легко? Разрываться между двумя городами, писать книгу нашей любви без твоих губ, без чая с гвоздикой, заваренного твоими руками? Испытания...»
Встает, откидывает волосы с мокрого лица. Обнимает. Тыльной стороной ладони вытираю ее слезы, нашептываю на ушко нашу клятву: «Вместе навсегда... Родная, ты не забыла? Повторяй вместе со мной». Плачет. Чувствую теплое, прерывистое дыхание на шее. Руки Зейнеп проникают под рубашку, скользят по моей спине. «Навсегда... Навсегда... Вместе... Помню...»
Созваниваемся ежедневно. Для нас не помеха гнетущее расстояние, разные часовые пояса, счета за телефонные переговоры, разряженные трубки мобильных. Живем мгновением. Иногда болтаем ни о чем или молчим. Главное – слышать дыхание друг друга. Разве слова могут быть важнее?..
Каждый день благодарю создателей «всемирной паутины». На моем лэптопе установлены практически все существующие программы-«болталки»: ICQ, Skype, MSN, Yahoo Messenger. Самый важный человек в контакт-листах – Она. Распечатываю стенограммы бесед, читаю в метро, на улице, дома. Лучшая книга из существующих. «Aşkim[2] (14:53:22 25/02/2007):Мишуня, сегодня купила в «Мигросе»[3] зеленый виноград... Твой любимый... Сочный, с кислинкой... Приготовила салат. В Баку, кажется, виноград тоже круглый год в продаже?! Так вот, сегодня же купи, приготовь по моему рецепту. Вкусно и без возни. Запоминай... Нарежь листья салата, ягоды винограда. Сверху посыпь натертым белым сыром. Полей оливковым маслом, яблочного уксуса капельку, пол чайной ложки лукового сока. Поперчить не забудь!!! Как приготовишь, скинь эсэмэску. Я поскакала обедать. Вечером идем с Айдынлыг к ветеринару, будем делать ей маникюр... Целую...»
Временами она исчезает из поля зрения. Горячо любимый ник погружается в режим «не в сети», мобильный «вне зоны доступа», городские номера постоянно заняты. Перестал волноваться. Раньше сходил с ума. Однажды даже чуть не сорвался в Стамбул. После объяснения Зейнеп успокоился: «Иногда силы бороться дальше иссякают. Тебя не хватает. Впадаю в депрессию. Ухожу в себя, пытаясь собраться духом. Слушаю наши песни, хожу в наши кафешки, готовлю наши вкусности. Представляю себе, что ты рядом. Что я не одна... Помогает». Как только я замечаю исчезновение любимой, закидываю ее эсэмэсками. Всегда с одним текстом: «Вместе навсегда... Повторяй за мной».