Для разведчиков худшее время – зима. Холодно, а иной раз приходилось часами лежать неподвижно на «нейтралке» или в тылу немцев, выслеживая добычу. А еще на снегу оставались предательские следы, подтаявший днем снег ночью замерзал и хрустел.
Лучшая погода для рейда в тыл – дождь, непогода, ветер. Во время дождя часовые стараются найти укрытие, ветер скрадывает все звуки, осветительные ракеты гаснут, порывы ветра сносят парашютик ракеты в сторону.
По данным наблюдателя, самым подходящим местом для перехода был небольшой ручей, впадающий в болото. Мины в ручье не поставишь, и одна угроза отпадает.
Однако лейтенант ручей сразу отверг. И только потом разведчики поняли, почему. Рейд намечался глубокий, на полсотни километров во вражий тыл, к партизанам – надо было доставить рацию и запасное питание к ней.
Но все это разведчики узнали в последние минуты перед выходом. Один взял в «сидор» рацию, довольно увесистую, Сергею же достались запасные батареи. Груз хоть и не хрупкий, как рация, но тяжелый. Радиоаппаратура воды боится, и Сергею стало понятно, почему Пчелинцев отверг ручей, хотя рация была в прорезиненном мешке.
Кроме гранат и патронов, разведчики несли с собой еще сухой паек из расчета на трое суток.
Старшим небольшой группы Пчела назначил Гладкова.
Лейтенант сам провожал группу до передовой. Выбрались из траншеи, впереди – приданный группе сапер. Проходы в своем минном поле он знал, провел быстро. Перед немецкими траншеями темп замедлился: пока перекусили спираль Бруно, потом мины обходили стороной… Немцы в последнее время стали ставить взрыватели на неизвлекаемость. Стоит начать выкручивать его, как следует взрыв. Потому саперы не рисковали.
Путь получался извилистым, более долгим, но безопасным.
Выждав момент, разведчики перебрались через траншею. Преодоление второй линии прошло проще. Наконец-то встали на ноги – ведь на пузе пришлось проползти километр.
Шли вдоль разбитой гусеницами тягачей и танков грунтовой дороги. В случае опасности с обочины можно было нырнуть в чахлый лес, изрядно прореженный взрывами бомб и снарядов. Немцы при налетах нашей авиации прятались в лесу, а наши бомбили по площадям.
За ночь прошагали километров тридцать, и ноги уже гудели от усталости. На дневку расположились в овраге, который простирался километра на три и зарос кустарником и бурьяном. Гладков выставил дозорного, остальные подкрепились сухарями, рыбными консервами и улеглись спать. На войне солдаты научились спать в любое время, была бы возможность.
В овраге жужжали пчелы, вились комары и мошка.
К полудню стало жарко. Менялись часовые, но все было тихо. Периодически над головой высоко в небе пролетали немецкие бомбардировщики.
Разведчики выспались, перекусили сухим пайком и повеселели. Встреча с представителями партизанского отряда была назначена на ночь, и времени было с запасом.
После скромного обеда занялись кто чем. Двое снова улеглись спать, Сергей проверил оружие. В рейд ходили с немецкими автоматами – они легче и компактнее ППШ или ППД, да и надежнее. Наш ППШ, или «папаша», как называли его бойцы, зачастую давал осечки, а в ближнем бою осечка или перекос патрона в дисковом магазине могли стоить жизни.
Однако и немецкий «МР 38/40» имел недостатки, главным из которых была небольшая дальность огня. На сотню метров попасть в ростовую мишень уже было затруднительно, ППШ с его мощным патроном в этом плане был лучше.
Рядом с Сергеем сидел Вадим и правил на кожаном ремне финский нож. Клинок и так был бритвенно острым, потому занимался этим Вадим от нечего делать. В группе Вадим был специалистом ножевого боя, отлично метал ножи, и именно он зачастую снимал часовых. Бросок ножа – и часовой беззвучно снят. Этим же ножом Вадим потом резал хлеб, сало. Поперва Сергея это как-то коробило, потом привык.
На войне человек привыкает ко многому, что в мирной жизни ему кажется диким, невозможным: к вшам, грязи, сну в блиндаже под артобстрелом.
Для борьбы со вшами и блохами этим извечным спутникам войн придумали примитивную вошебойку – жарили белье в пустой бочке над костром. На время это помогало. По возможности пользовались трофейным офицерским бельем. Немецкие офицеры исподние рубашки имели шелковые, на них вши не могли откладывать яйца. А уж когда были помывочные дни – вообще праздник! Бойцам выдавали по малюсенькому кусочку хозяйственного мыла, была теплая вода. Рядом с помывочной палаткой работал парикмахер. Редко кто оставлял чубчик, все стриглись под машинку. Так и потели меньше, и летом было прохладнее.
Хуже всего было с женщинами. Парни большей частью были молодые, и человеческое естество требовало своего. Тыловики и штабисты заводили любовниц – фронтовики называли ППЖ, походная полевая жена. Женщин на фронте было мало, и каждая пользовалась повышенным вниманием.
Время до вечера тянулось долго, сумерки настали поздно – по летнему времени.
Разведчики вышли в путь. Впереди – дозорный, за ним, след в след – остальные разведчики, с дистанцией в несколько метров друг от друга. Это делалось для того, чтобы враг, случись ему устроить засаду, не смог положить всех одной оче– редью.
Шли по обочинам грунтовых дорог. Можно было спрямить путь, передвигаться по полям, лугам, но при этом появлялся шанс наткнуться на минное поле, оставленное нашими войсками при отступлении – такие случаи с разведгруппами и местными жителями уже происходили.
В эту ночь разведчикам предстояло пройти меньший путь, большую его часть они преодолели предыдущей ночью. Деревни обходили стороной, опасаясь полицаев или немцев на постое – тыловые команды гитлеровцев располагались в населенных пунктах.
Около трех часов ночи Гладков скомандовал: «Привал». Сам достал компас, карту для ориентировки – встреча была назначена у разрушенной часовни.
– Парни, – обратился он к разведчикам, – кто-нибудь видит руины?
А что ночью можно увидеть на незнакомой местности?
Гладков отдал приказ разойтись и осмотреться.
Повезло Вадиму – он быстро наткнулся на разрушенные стены и купол с крестом, валявшийся на боку на земле.
К часовне подошел сам Гладков, разведчики лежали в некотором отдалении, оцепив место встречи. Не исключалось, что к часовне могли нагрянуть немцы вместо партизан. Кто-то из партизан не сдержал язык, проболтался – вот и могли взять его в плен. А пытать немцы были большие мастера. В гестапо немногие пленники выдерживали пытки, большинство выдавало своих товарищей.
К часовне промелькнули две тени. Вадим, заметивший их первым, ухнул филином два раза – сигнал тревоги и одновременно количество замеченных им людей. Через пару минут раздалось кряканье утки – это Гладков сигнализировал в ответ, что все в порядке, свои.
Подошедших Гладков не знал, обменялись паролями. Сереге смешно стало: утки крякают в светлое время суток, а не ночью, любой деревенский житель об этом знает. Но не выть же шакалом?
Со стороны часовни трижды тихо свистнули, и разведчики пошли к ней – сигналы и порядок действия заранее обговаривались.
Вадима как часового оставили снаружи, а сами зашли внутрь.
От часовни остались только три стены, да и то высотой не выше человеческого роста, видно, снаряд крупного калибра угодил. Во время войны на всех высоких зданиях или сооружениях – вроде заводских труб – зачастую находились наблюдатели, корректировщики, снайперы, артиллерийские разведчики. Поэтому как немцы, так и наши такие возможные наблюдательные пункты обстреливали и старались разрушить.
Внутри часовни, кроме Гладкова, были еще два человека в гражданской одежде. Как потом узнал Сергей, один из них был кадровым разведчиком армейской зафронтовой разведки, а второй – радист. Оба находились в партизанском отряде, собирали сведения о передвижении резервов войск и техники по железной и автомобильным дорогам и передавали их в центр. Как малые ручейки сливаются в реки, так и секретные сведения о противнике стекались в аналитический центр. Командование Красной Армией имело представление о том, где немцы усиливают свои группировки, собираясь начать наступление.
Кадровый разведчик отошел в угол, отодвинул сапогом в сторону битый кирпич, хлам, нашел кольцо и открыл люк. Сделав это, он обернулся к радисту:
– Полезай, проверь.
Вслед за радистом в люк спустились разведчики, у кого была рация, и Сергей с запасными батареями.
Подвал был сухим и чистым. До войны он использовался для хранения церковных принадлежностей, поскольку на полках еще лежало несколько пачек восковых свечей и свернутые рулоном черные ленты – для погребальных обрядов.
Радист чиркнул зажигалкой и зажег свечу. Ее свет не доставал до углов подвала, настолько тот был велик.
Радист чиркнул зажигалкой и зажег свечу. Ее свет не доставал до углов подвала, настолько тот был велик.
Наш разведчик достал из «сидора» рацию. Радист вскрыл прорезиненный мешок, осмотрел рацию.
– Батареи давайте!
Сергей развязал свой «сидор», достал четыре батареи и протянул их радисту. Радист обернулся к Сергею, всмотрелся в его лицо и замер. Сергею показалось, что в глазах его мелькнуло удивление.
– Парень, у тебя родня есть?
– Отец, мать, сестра.
– А брат?
– Нет. Зачем тебе моя родня?
Радист не ответил. Он шустро подключил питание и включил рацию.
Похоже, из этого подвала уже не раз выходили в эфир, так как антенна была снаружи, на стене, а штекер ее – в подвале. Удобно, а главное – скрытно. Опасно только, нельзя в чужом тылу выходить в радиоэфир с одного места, запеленгуют. Или подходы к подвалу заминируют, либо засаду устроят.
– Все, славяне, погуляйте наверху.
Кто бы спорил? У радиста шифровальные таблицы, видеть которые никто не должен.
Минут через десять радист вылез из подвала и что-то долго шептал на ухо кадровому разведчику.
Сергей стоял спокойно, как и другие. Они выполнили свою работу, теперь предстояло возвращаться. Еще несколько минут отдыха – и пеший переход до передовой.
Но кадровый разведчик подошел к Сергею:
– Лезь в подвал. – И сам спустился следом.
Свеча еще горела, но рации и питания к ней уже не было видно, скорее всего, в подвале был тайник.
Разведчик взял свечу и поднес к лицу Сергея. После полной темноты свет свечи показался ярким, слепил, и Сергей зажмурил глаза.
– Извини, парень. – Кадровый разведчик зашел с другой стороны.
– Чего меня разглядывать, я не икона!
– Знаешь, парень, сам бы не увидел – не пове– рил бы.
– На мне что, знаки какие-то?
– Как братья-близнецы!
– У меня нет братьев!
– Недалеко от леса, где партизанский отряд, есть большое село. Так вот, там начальником полиции некий Савченко. Тварь отъявленная, из дезертиров. Так вот ты с ним – одно лицо!
– И что из этого следует? Я не полицай, со своими пришел, меня все в разведроте знают.
– Да я не сомневаюсь. Но посиди-ка ты пока в подвале, парень.
– В чем меня подозревают? Надеюсь, я не арестован? – Сергей передвинул кобуру с пистолетом на живот.
Жест его не остался незамеченным.
– Спокойно, парень, к тебе претензий нет.
У Сергея на душе стало тревожно. Грехов за собой он не знал, но почему его внешность так заинтересовала разведчика?
В люк заглянул Гладков:
– Поднимайся.
Сергей выбрался наружу.
– Ты и ты – остаться, всем остальным – отойти за ограду.
От ограды ничего не осталось, кроме столбиков, но солдаты отошли. Внутри разрушенной часовни остался Гладков, Сергей и кадровый разведчик – даже радист отошел вместе с диверсионными разведчиками.
– Послушайте оба! Приказать вам я ничего не могу, вы мне не подчиняетесь. Конечно, есть рация, и я свяжусь со своим командованием, но сейчас все зависит от решения этого парня. – Кадровый разведчик ткнул пальцем в грудь Сергея.
– Да что зависит-то? – не выдержал Гладков.
– Не торопись, такой шанс бывает редко. Твой разведчик, старшина, как две капли воды похож на начальника полиции в… ладно, про село потом. У меня план возник. Мы выкрадем и убьем этого начальника, он давно смерти заслуживает, а вместо него твоего парня поставим. Подмены никто не заменит, полицаи каждый день пьянствуют.
Старшина на несколько секунд оторопел:
– Внешность, может быть, и похожа. А голос, привычки? А коли баба у полицая есть? А если вдруг пятно родимое или другое что, ей знакомое и привычное, не обнаружит?
– Баба есть, ну так мы и ее вместе с полицаем уберем, подстилку фашистскую.
– Я всего лишь командир взвода и такие вопросы решать не правомочен, – осторожно ответил Гладков.
– Старшина, не о тебе речь! Представляешь, какая комбинация? Вместо фашистского прихвостня своего человека начальником полиции поставить? О карательных экспедициях, облавах заранее узнавать будем, образцы документов, аусвайсов их доставать будем.
Сергей воспротивился. Кадровый разведчик уговаривал Гладкова, как будто ему здесь оставаться. А его, Сергея, кто-нибудь спросил?
– Погодите, не знаю вашего звания, товарищ! Дело не только в этой бабе или самом полицае. А если немцы прикажут заложников или других советских людей расстреливать? Как тогда? Сразу говорю – я в своих стрелять не буду! – категорически заявил Сергей.
– О предстоящих облавах сам через связного предупреждать будешь. Ты же начальником полиции станешь и волен будешь подбирать себе в отряд кого захочешь. А брать будешь наших людей. В селе наши глаза и уши будут, да и нашим парням жить будет проще. Я имею в виду официальные документы, крышу над головой.
– Парень рисковать многим будет, – заявил Гладков, – его селяне ненавидеть будут, вслед плевать. Ваш-то начальник против себя многих настроил – я имею в виду грабежи, поборы, а может, и казни.
– Все было, – вздохнул кадровый разведчик. – Репутация у полицейского гадкая, просто отвратительная. Зато немцы ему верят. Ну все складывается в масть! Если согласишься, я тут же по рации шифровку дам, чтобы тебя в наше Управление откомандировали. Некоторое время в отряде посидишь, пока мы досконально все сведения о Савченко соберем – я имею в виду привычки, манеру поведения. Продумаем, как акцию тихо провести, чтобы его тобой подменить.
– Боязно мне, – прямо сказал Сергей, – свои же люди презирать будут, а то и шлепнуть могут в спину.
– Понятно, риск. Сдрейфил, значит.
– Не хочу быть в глазах людей предателем. Рано или поздно война закончится, и в меня при встрече пальцем тыкать будут.
– Это ты правильно насчет конца войны сказал. Только его приближать всеми силами надо, и в белых перчатках это не получится.
– А что же вы сами в полицаи не пошли?
– Соображения у командования есть. Значит, так, времени у нас нет. До отряда еще топать и топать, впрочем – как и вам. Три минуты даю на раздумье.
Сергей повернулся к Гладкову, надеясь на его помощь, подсказку. Но старшина напустил на себя непроницаемый вид, и лицо его было каменным, беспристрастным. Если бы Сергею предложили взорвать мост с эшелоном немецким на нем – даже ценой жизни, он бы и не раздумывал; воспитан так был, патриотом. Но ходить в обличье полицая? Мерзко, и душа протестует.
Командир посмотрел на часы. Стрелки светились фосфором – у немцев такие были. Стало быть, трофей. А с другой стороны посмотреть – командир просит его помочь. Не водку в отряд пить зовет, не избу ладить – о деле просит. И Сергей решился:
– Хорошо, я готов!
– Вот и ладненько! – обрадовался кадровый разведчик. – Старшина, сообщи командованию – командиру разведроты или ПНШ по разведке, что…
– Заремба моя фамилия, сержант, – перебил его Сергей.
– …что сержант Заремба остается в моем распоряжении до особого указания, – невозмутимо продолжил кадровый разведчик. – В разведуправление ГРУ я радиограммой сообщу непременно.
– Слушаюсь.
– Пора, старшина. И нам, и вам идти далеко, а темного времени всего три часа.
Гладков обнял Сергея на прощание:
– Бывай! Думаю, еще свидимся.
А кадровому разведчику честь отдал, приложив ладонь к виску.
Группа разведчиков бесшумно исчезла в ночи.
– Ну, будем знакомы, – повернулся к Сергею кадровый разведчик. – Мой оперативный псевдоним – «Сова». Свою фамилию со временем забудь, в отряде для всех ты будешь…
Командир секунду подумал:
– Янус.
– Имя странное. Немецкое?
– Греческий бог, о двух лицах. Как раз для тебя, двуликий. А у радиста – Конотоп, город есть такой. Время!
И снова пеший переход, только не в сторону передовой, а на запад, дальше от фронта.
Сергей волновался – как встретят его в отряде? Не раскроют ли его полицаи в первый же день? Как ему вести себя с полицаями? Раньше он в них только стрелял, а теперь придется общаться. Сдерживаться надо, улыбаться, а хочется схватиться за нож. Тревожно в груди, такой резкий поворот в судьбе – прямо на сто восемьдесят градусов. Был разведчиком, а вот сейчас предстоит стать полицаем, форму черную надеть. Сдюжит ли? Не актер же он, чтобы лицедействовать!
К рассвету они едва успели войти в лес, где базировался отряд. Сергей уже стал сомневаться – на самом ли деле отряд партизанский или из разведчиков ГРУ состоит? У нас до войны были команды диверсантов, числящиеся инженерно-саперными взводами. У немцев же и того хлеще, целый полк был, «Бранденбург-800», где все, от солдата до командира, свободно говорили по-русски, как на родном языке. В начале войны их переодели в форму бойцов Красной Армии и с документами и советским оружием забросили к нам в тыл.