То же, только в миниатюре, происходило в полицейском участке Давида. Когда в половине шестого Бен-Рой заскочил в кабинет Шалев, в сыскном отделе Кишле они оставались вдвоем. Шалев заварила кофе, и Бен-Рой рассказал, что удалось узнать в течение дня: угрозы, «Гаарец», пропавшие записные книжки, визиты Клейнберг в армянский храм, заказанный авиа билет на рейс «Эль Аль» в Египет. И еще это слово «воски», за которое он, казалось, беспричинно ухватился, но которое, как подсказывала ему интуиция, имело отношение к делу.
Шалев слушала молча, потягивая кофе из кружки с эмблемой тель-авивского баскетбольного клуба «Маккаби», и, как всегда, оставляла на ободке ярко-красные пятна помады. По правилам полицейские на дежурстве не должны пользоваться косметикой, но Лея Шалев плевала на правила. Помада, лак для ногтей, тени – Бен-Рой никогда не мог понять зачем ей это надо: то ли чтобы лучше выглядеть, то ли назло таким, как Баум и Дорфман, которые считали, что женщинам не место в сыскном отделе. Если первое, она не очень преуспела; если второе, эффект превзошел все ожидания.
– Какие соображения? – спросила она, когда он закончил рассказ.
Бен-Рой пожал плечами.
– Неумелое ограбление? Псих-одиночка? След мафии? Личная месть? Комбинация всего сказанного? Выбирай что хочешь. Все подходит.
– Ты бы что выбрал?
В эту игру они часто играли в начале расследования. Шалев побуждала его раскрыться и выдвинуть версию. Обычно он охотно соглашался. Но на этот раз в расследовании даже на такой ранней стадии было столько путаницы и противоречий, что он предпочел бы промолчать.
– Ну же, Арие. – Шалев почувствовала его сопротивление. – Давай попытайся.
– Дело связано с журналистикой, – сказал он после паузы, не совсем отвечая на вопрос Леи. – Готов поставить на эту версию. Учитывая, что пропали записные книжки жертвы за последние три месяца, можно сделать вывод, что она поплатилась за то, над чем недавно работала.
– Если только тот, кого мы ищем, не пытался замутить воду, – возразила Шалев. – Сбить со следа.
Бен-Рой признал, что это вполне возможно.
– Что там с ее редактором? – спросила его Лея.
– Все еще не вышел на связь, хотя я оставил четыре сообщения.
– Только четыре? Такое терпение тебе несвойственно.
– А тебе несвойственно варить такой вкусный кофе.
Оба полицейских улыбнулись. Бен-Рой встретил Лею Шалев настороженно, но со временем она ему понравилась. Очень понравилась. И не только потому, что хорошо умела выполнять свою работу. Она оказалась одним из немногих людей в полиции, кого он решался назвать другом.
– Что-нибудь новенькое со вскрытия? – спросил он.
Лея покачала головой.
– Я говорила со Шмеллингом прямо перед твоим приходом. На одежде жертвы найден волос. Его отправили на анализ ДНК. Посмотрим, не будет ли совпадения с чем-то, что имеется в нашей базе данных. Сексуального насилия определенно не было. Оценочное время смерти: от семи до девяти часов вечера, что нам уже известно из записи камер видеонаблюдения. В общем – ничего. Ах да, у нее был геморрой. Самый жуткий из всех, что видел Шмеллинг.
– Прекрасно. Что у экспертов?
Лея вскинула руки, объясняя этим жестом, что эксперты не нашли ничего существенного.
– Соседи?
– Пока сумели опросить только пять квартир. Остальные отсутствовали.
– И?..
Снова поднятые вверх руки.
– Клубок дерьма. Настоящий клубок дерьма.
У Леи Шалев, как у Бен-Роя с его кишечной коликой, тоже был собственный уникальный полицейский лексикон. Она посмотрела на часы, допила кофе и встала.
– Мне пора. Каким бы раздерьмовым ни был наш клубок, домашним хочется есть. – Она начала собирать вещи.
– Дети в порядке? – спросил Бен-Рой, тоже поднимаясь.
– В полном, если не считать, что Дебора со мной не разговаривает. Немного разошлись во мнениях по поводу выбора ее приятеля.
Бен-Рой улыбнулся. Ему это все еще предстояло.
– Бенни?
– С ним все хорошо. Будет выставляться в Эйн-Кареме. Ходит разговор о выставке в США.
Профессия Бенни Шалева была диаметрально противоположной тому, чем занималась его жена. Он был художником, и притом очень успешным. Их брак был из тех немногих, которые устояли против стрессов служащего в полиции супруга. Крепче союза, чем в этой семье, не могло и быть. И Бен-Рой, хотя никогда бы в этом не признался, глядя на них, испытывал легкую зависть и сожаление, что у него получилось не так. Иногда он по-настоящему скучал по Саре. Часто. Большую часть времени.
– Ты сегодня ужинаешь с Сарой? – спросила Шалев, словно прочитав его мысли.
– Она пойдет к своим старикам.
– Хочешь, приходи к нам. Мы всегда тебе рады.
– Спасибо, Лея, но меня уже пригласили.
– Честно?
– Честно.
Они вышли из кабинета и оказались во дворе позади здания полиции. «Шкода-октавия» Леи стояла в дальнем конце рядом с конным манежем. Бен-Рой проводил ее к машине.
– Пусть Намир продолжает заниматься старыми делами и висяками. – Шалев вернулась к разговору о деле. – И еще в дополнение озадачу его армянской темой. А Пинкаса нагружу русскими и угрозами поселенцам Хеврона – не отыщется ли какой-нибудь связи. Он говорит по-русски, и у него, насколько мне известно, есть по крайней мере один информатор из поселенцев.
– А мне что? – спросил Бен-Рой.
Он сказал это с манерными интонациями, подражая голосу Зиски, когда тот задавал такой же вопрос на утреннем совещании. Шалев ответила испепеляющим взглядом.
– Продолжай заниматься Клейнберг. Я хочу знать, о чем она писала, кого разозлила, почему собиралась в Египет и зачем так часто появлялась на территории армянского храма.
Они подошли к машине, и Лея открыла замок.
– Кстати, ты поладил с Зиски?
– Еще как. Собираемся съехаться на следующей неделе.
– Мазл тов[38]. – Она бросила сумку на заднее сиденье, села за руль и захлопнула дверцу. Слева от них во двор, пыхтя, въехал квадроцикл «поларис-рейджер» – единственное транспортное средство, способное легко преодолевать крутые улочки Старого города. Лея подождала, пока он припаркуется, и завела мотор.
– Так ты завтра выходной?
Бен-Рой кивнул.
– Займусь косметическим ремонтом в квартире Сары. Но если хочешь, могу…
– Я хочу, чтобы ты ремонтировал. Правда, если ты будешь это делать так же, как работаешь в полиции, мне страшно подумать, что у тебя получится. Ну, до воскресенья! – Она помахала рукой, включила передачу и медленно поехала к выводящему за территорию полицейского участка проезду. Но на середине двора остановилась и опустила стекло.
Бен-Рой подошел к машине. Лея сидела, уставившись вперед и сложив руки на руле.
– Не могу этого объяснить, Арие. – Ее голос внезапно посерьезнел, стал задумчивым. – Не лежит у меня душа к этому делу. С самого начала.
– Это потому что задушили женщину, да еще посреди храма?
Шалев не улыбнулась.
– Такое ощущение, что все это приведет к чему-то…
– Нехорошему?
Она посмотрела Бен-Рою в глаза.
– Будь осторожен, Арие. Будь осторожен и держи меня в курсе, ладно?
За пять лет совместной работы Лея Шалев никогда с ним так не говорила. И от этого ему стало как-то до странности беспокойно.
– Договорились? – повторила она.
– Конечно, – кивнул Бен-Рой.
Шалев пожелала ему приятной субботы и уехала. Снова начал накрапывать дождь.
Луксор
– Папа, мы смотрим «Мэри Поппинс»!
Не успел Халифа открыть входную дверь квартиры, как из гостиной к нему бросился младший сын Юсуф и прыгнул на руки. Радостно обнял, поцеловал в губы, затем высвободился и побежал обратно по коридору. Халифа улыбнулся, покачал головой и закрыл за собой дверь. Несколько мгновений он не сходил с места и стоял с купленным по дороге от Курна букетом лилий, только озирался по сторонам, словно хотел убедиться, что в самом деле здесь живет. Потом, вздохнув, двинулся вслед за сыном. Они переехали в эту квартиру полгода назад. После того как сломали их старый дом, остальных жильцов переселили в отвратительную бетонную коробку в десяти километрах от города рядом с шоссейным мостом. А его шеф, старший инспектор Хассани, с несвойственной ему заботливостью потянул за какие-то ниточки и выбил Халифе жилье в Эль-Авамайе, в двух шагах от здания полиции.
Квартира была больше и удобнее прежней, мечеть и школа находились совсем неподалеку. Здесь даже был установлен приводивший в восторг Юсуфа кондиционер. Мальчишка любил включать систему на полную мощность, а затем строил убежища, чтобы прятаться от холода.
Но несмотря на комфортабельность, квартира не грела душу Халифы. И не только из-за экспериментов Юсуфа с кондиционером. Даже прожив здесь полгода, он чувствовал себя в собственном доме чужим.
Отчасти из-за соседей. Этажом ниже жила приятная пожилая дама, рядом вполне приличная семья, если не считать того, что у них круглые сутки всю неделю орал телевизор. Но не было между ними близости, как в старом доме, единения, которое приходит, если живешь с людьми бок о бок шестнадцать лет. Они были частью старой квартиры, но здесь этого ощущения так и не возникло. Каждый раз, когда Халифа приходил домой, у него появлялось чувство отчуждения, словно он ехал на автобусе и по ошибке вышел не на той остановке.
Отчасти из-за соседей. Этажом ниже жила приятная пожилая дама, рядом вполне приличная семья, если не считать того, что у них круглые сутки всю неделю орал телевизор. Но не было между ними близости, как в старом доме, единения, которое приходит, если живешь с людьми бок о бок шестнадцать лет. Они были частью старой квартиры, но здесь этого ощущения так и не возникло. Каждый раз, когда Халифа приходил домой, у него появлялось чувство отчуждения, словно он ехал на автобусе и по ошибке вышел не на той остановке.
Но еще хуже на него действовало отсутствие в новом жилье души. Никакой памяти, никаких ассоциаций. Никаких чувств. Ничего, что бы привязывало их к этому месту. Потеря старого дома воспринималась как утрата связи с прошлым. Они перевезли сюда все свои вещи, но квартира все равно казалась пустой.
Мебель можно забрать с собой. А вот память, как обнаружил Халифа, транспортировке не подлежит.
Как всегда, он заглянул в комнату старшего сына Али и прошел по коридору на кухню, где его дочь Батах готовила ужин.
– Ну, как прошел день? – спросил он, обнимая девушку и целуя в лоб.
– Замечательно, – ответила она, отвечая на ласку. – У нас была тетя Сама.
– Невероятно увлекательно.
– Еще бы. Она рассказывала, как дядя Хосни возил ее за покупками в Дубай. Говорила только об этом.
Ее сарказм был едва ощутим, но не ускользнул от Халифы. Он улыбнулся и щелкнул дочь по носу. Девушке исполнилось семнадцать лет, и она внешностью напоминала Зенаб, когда та была моложе, – стройная, с длинными черными волосами и огромными глазами и с ее чувством юмора.
– Как мать? – спросил он.
– Нормально. Смотрит телевизор. – Батах мотнула головой в глубину квартиры.
Халифа кивнул, еще раз поцеловал дочь и направился по коридору в гостиную, где на диване, обняв Юсуфа, свернулась Зенаб. Они смотрели DVD-диск Али с «Мэри Поппинс» и мурлыкали под бодрящие аккорды песенки про воздушного змея (в кадре бежали арабские титры: «Запускаем змея в небеса, под ним поля, дома, леса…»).
Халифа подошел, положил цветы рядом с женой и, обняв ее за плечи, поцеловал в макушку.
– Все в порядке?
Зенаб коснулась его руки, но глаз от экрана не оторвала.
– У меня завтра выходной. Как насчет того, чтобы провести время с нашим малышом?
Она сжала его ладонь, но так и не повернула головы. Халифа еще немного постоял, вдыхая запах ее волос, а затем, прошептав: «Я тебя люблю» – вернулся на кухню помочь Батах с ужином.
– Сама справлюсь, – бросила дочь, когда он достал из ящика нож и занял место возле нее.
– Ты же знаешь, как мне нравится что-нибудь порубить. Не лишай меня этого маленького удовольствия.
Батах шутливо пихнула его в бок и продолжала резать картошку. На мгновение взгляд Халифы остановился на лежавшем на подоконнике куске цемента размером с кулак. Его поверхность была отделана мелкой мозаичной плиткой. Фрагмент фонтана, который он устроил в прихожей старой квартиры, единственный сувенир из тех, более счастливых времен. Халифа сосредоточился и принялся резать лук. Диск в гостиной докрутился до конца и начал фильм сначала.
Иерусалим
Бен-Рой солгал Лее Шалев. Его никто не приглашал на пятничный ужин, и он ни к кому не собирался в гости. А когда день подошел к концу, сел в машину и один отправился домой. Было немало мест, куда он мог поехать. Бен-Рой, хотя и не был ортодоксом, как правило, не пропускал ужина с пятницы на субботу. Но сегодня он устал и был не в настроении общаться с людьми. Решил почитать, может, посмотреть сатирическое телешоу «Эрец-неэдерет»[39] и пораньше лечь спать. В голове крутилось много мыслей, и ему не хотелось компании людей. Да и Всевышнего тоже.
Выехав с территории полицейского участка и направляясь к Сионским воротам – в это время его машина была единственной на улице, – он, нацепив гарнитуру мобильника, позвонил Саре.
– Все нормально?
– С тех пор как мы разговаривали с тобой в последний раз, ничего не изменилось.
– Бубу?
– Одну минуту… – В телефоне Сары были слышны приглушенные голоса. – Прекрасно, – ответила она. – Намерен заняться гимнастикой.
Бен-Рой усмехнулся. Милые глупости – вот из-за них-то он и влюбился в Сару. Да так, что от любви поехала крыша.
– Родители в порядке?
– Да. А твои?
– Собираюсь им позвонить.
– Передавай от меня привет. И не забудь…
– Насчет завтрашнего ремонта? Не беспокойся. Я уже сделал на лбу татуировку. Утром стану бриться, посмотрю в зеркало и сразу вспомню.
Сара рассмеялась. Заразительным девичьим смехом. Так смеется человек, которому по-настоящему смешно. Замечательный звук.
– Шаббат шалом, Сара.
– И тебе тоже. Шаббат шалом, Арие. До завтра.
Оба замолчали, словно ждали, что другой добавит что-нибудь еще. Но в итоге, повторив «шаббат шалом», разъединились.
Бен-Рой добрался до Сионских ворот и, радуясь легкости, с которой гидроусилитель руля «тойоты» позволил ему совершить крутой поворот, поехал дальше. Он купил эту машину всего несколько месяцев назад после того, как его любимая «БМВ» наконец приказала долго жить, и все еще привыкал к органам управления современного автомобиля. «БМВ» по своему характеру была крутым существом. Милым, но грубоватым. Так он привык думать и о себе самом. А теперь он управлял «тойотой-короллой». Было в этом нечто символическое.
За воротами он повернул на Маале Ха-Шалом и поехал вниз с горы Сион, глядя, как за кронами кипарисов промелькнули над головой крыши и колокольня монастыря Успения Пресвятой Богородицы. Позвонил родителям на семейную ферму пожелать доброй субботы, затем бабушке в дом престарелых. «Ты поел, Арие? Ради Бога, скажи мне, ты поел?» И наконец, сестре Шаве, в чьем доме познакомился с Сарой и которая большую часть разговора корила его за то, что у него разладились отношения с женой.
Поворачивая с Керен Ха-Йесод в Рехавию мимо женщин в черном[40], которые всегда протестовали на этом углу, Бен-Рой набрал номер Гильды Милан, бывшей тещи. Почти тещи. Ее дочь Галю убили, прежде чем они встали под свадебный балдахин – хуппах.
– Так ты снова сошелся с Сарой? – спросила она, как только услышала его голос.
– Шаббат шалом, Гильда.
– Да или нет?
– Насколько мне известно, вроде бы нет.
– Идиот!
Бен-Рой устало улыбнулся:
– За последние пять минут меня уже второй раз так называют.
– Почему бы и нет, если это правда?
Гильда Милан привыкла говорить все, что думает. А еще она была отважной женщиной. Она не только потеряла во время теракта единственного ребенка. Точно так же четыре года назад погиб ее муж Йехуда, когда выступал на митинге за мир у Дамасских ворот. Человека слабее ее сломала бы одна такая трагедия. Но Гильда Милан, отгоревав положенные семь дней траура – шивы по двум самым любимым людям, осталась задорно жизнерадостной. С Ясминой Марсуди, женой убитого вместе с Йехудой палестинского политика, она ездила по свету с миротворческими миссиями. За пределами Израиля и оккупированных территорий к этим женщинам прислушивались, здесь же они были гласом вопиющего в пустыне. В наши дни люди больше озабочены, как бы заплатить за квартиру и что поставить на стол, чем положением в Палестине. Дни надежды, судя по всему, остались в прошлом. Наступили дни апатии. Но Гильда Милан не хотела склонять голову. Бен-Рой считал, что в ней воплотилось все хорошее, что было в их стране. Пусть даже она устраивала ему выволочки за Сару. Они еще поболтали, пока Бен-Рой не подъехал к дому, затем, пожелав друг другу доброй субботы, распрощались. И Бен-Рой вошел в подъезд.
Расставшись с Сарой, он месяц спал на диване у приятеля в Гиват-Шауле. Не очень-то удачное решение. Отчасти потому, что приятельский диван был на фут короче его роста. Но главным образом потому, что Шмуэль с подружкой постоянно занимались сексом, а любовниками они были на редкость шумными. Через четыре недели ночных вскриков и пыхтения, когда и дружба с приятелем, и психика Бен-Роя дали сильную трещину, он собрал вещи и переехал в невзрачную, тесную квартирку с одной спальней на улице Рамбан, за которую ежемесячно платил изрядную долю из своего полицейского жалованья в двенадцать тысяч шекелей. Но теперь хотя бы мог высыпаться по ночам. И что важнее: квартира находилась неподалеку от дома Сары на улице Ибн-Эзры и прямо напротив детской площадки, где жена будет гулять с их ребенком, когда тот родится. Это его хоть немного мирило с тем фактом, что придется жить отдельно от семьи.
Добравшись домой, он принял душ, переоделся в чистое и раздвинул двери в узкий и пыльный прямоугольный цементный пенал, который почему-то называли балконом. Через двадцать минут после того, как Бен-Рой покинул здание полиции, дождь прекратился, облака рассеялись, открыв лазурное, с розоватыми и зеленоватыми просветами, небо. Прекрасный иерусалимский вечер. Такой вечер заставляет забыть все случившиеся в городе неприятности. Бен-Рой достал из холодильника бутылку пива «Голдстар». Много он теперь не пил, но день сегодня выдался долгим, как же не пригубить вечером пивка. Бен-Рой вдвинул кресло в балконную дверь и положил ноги на ограждение. Некоторое время он просто сидел, вслушиваясь в тишину и вдыхая запах жасмина и мокрых листьев, смотрел на крылья ресторана «Мельница» в Рехавии. Затем протянул руку и поднял с пола лежавшую рядом с балконной дверью книгу «Привет, малыш: 101 совет, как стать хорошим отцом».