Яарон положил трубку в пепельницу и откинулся на спинку стула.
– И хорошо. Эти транснациональные корпорации зарвались – убивают в буквальном смысле слова. Крадут, занимаются эксплуатацией, устраивают свалки, загрязняют среду, уходят от налогов, втираются в доверие к самым абсурдным режимам на планете. Нет ничего такого, на что бы они не пошли, чтобы получить прибыль. Для них не существует морали, и никакая махинация не кажется им подлой. И поскольку они, как правило, действуют в странах слишком слабых, бедных или пронизанных коррупцией, чтобы противостоять корпорациям, им всегда все сходит с рук. Но вот их грязные секреты стали появляться в Интернете. – Он сделал жест в сторону ноутбука. – Сеть не только великий демократизатор нашего времени, это еще величайший зал суда. Информация проникает в массы и становится… как бы поточнее выразиться… вирулентной?
– Вирусной.
– Вот именно. Внезапно весь мир узнает, чем они занимаются, и у них под ногами возникает ад. У их офисов появляются пикетчики, их начальство в панике, их компьютерные системы становятся объектами атак хакеров, их корпоративный имидж летит ко всем чертям, биржевой индекс падает. – Яарон удовлетворенно кивнул. – Я никогда не ратовал за то, чтобы правил закон толпы, но невольно испытываешь злорадство, наблюдая, как негодяев лечат их же пилюлями. Название говорит само за себя – «Немезида», богиня возмездия. Пройдитесь по сайту, многое узнаете.
Редактор взял трубку и снова раскурил. Бен-Рой смотрел на распухшее мужское лицо на экране и гадал, каким образом это все связано с убийством Ривки Клейнберг.
– Они израильтяне, эта группа? – спросил он.
– Думаю, у них в каждой стране своя ячейка. Именно так работают подобные организации: свободный коллектив, а не единая однородная структура. Хотя, честно говоря, мне мало об этом известно. Как, вероятно, и всем. Поэтому было бы большой удачей взять интервью у одного из них. Если бы получилось.
– Не получилось?
– Знакомый Ривки в последний момент струхнул. Все было условлено, но когда она явилась брать интервью… – Яарон рубанул по воздуху рукой. – Должен признаться, я где-то сомневался, существовал ли вообще ее знакомый. Ведь эти ребята никогда ни с кем не разговаривали и какого черта вдруг почему-то решили сделать исключение для такого малотиражного журнала, как наш…
Он выпустил очередное колечко дыма и сложил руки.
– Ривка никогда бы в этом не призналась, но увольнение из «Гаарец» крепко по ней стукнуло, подорвало уверенность в себе. У меня мелькнула мысль… уж не старается ли она доказать… что по-прежнему способна работать. Писать забойные материалы. Меня-то убеждать ей не требовалось, но, может, она хотела убедить себя… – Он пожал плечами. – Кто знает? Не исключено, что я не прав. Она же не поднимала вокруг этого дела шумихи. Только сообщила, что нашла подход к кому-то из группы, но когда приехала в Мицпе-Рамон брать интервью…
Внимание Бен-Роя стало рассеиваться, но при упоминании о Мицпе-Рамон он вскинул голову. Это был пункт назначения на автобусном билете, которым Клейнберг воспользовалась за четыре дня до убийства. В первый раз с начала допроса он ощутил «звоночек» адреналина. Такой «звоночек» он слышал всегда, когда ему казалось, что он на что-то напал.
– Вы в курсе, кто был тот человек, у которого она собиралась брать интервью? – Задавая вопрос, Бен-Рой склонился над столом.
– Помнится, Ривка говорила, что это ее старый друг. – В глазах Яарона мелькнуло удивление от того, как внезапно преобразился и стал настойчивым голос полицейского. – А кроме этого… – Он беспомощно пожал плечами… – Она печально славилась тем, как оберегала свои источники. Мне лишь известно, что она проделала весь путь через Негев только для того, чтобы выслушать, как ее знакомый сказал, что интервью не будет. На этом дело и кончилось.
В голове у Бен-Роя щелкало, как в распределительном щите коммутатора, – он пытался нащупать связь.
– Госпожа Клейнберг в последнее время не упоминала об этом человеке?
– Нет, а что?
Бен-Рой рассказал редактору об автобусном билете. Яарон не мог найти ему объяснения.
– Нет соображений, почему ей вздумалось вновь связаться с членами группы?
– Абсолютно никаких.
– У нее были знакомые в Мицпе-Рамоне?
– Одному Богу известно. Думаю, что нет. Хотя она не все мне рассказывала.
– А что с «Планом Немезиды»? Она возвращалась к этой теме?
Яарон покачал головой.
– Не упоминала, что ее члены ворвались в один офис в Тель-Авиве?
Снова покачивание головой.
– Корпорация «Баррен»?
Тот же результат.
Бен-Рой не отступал, заходил то с одной, то с другой стороны, стараясь нащупать зацепку. Но редактор не мог ничего добавить к тому, что сказал, и детектив сдался. Он чувствовал, что наткнулся на очередной важный элемент к разгадке тайнописи убийства Ривки Клейнберг. Но к сожалению, как все остальные элементы, которые удалось обнаружить, этот тоже не приблизил его к пониманию дела, не говоря уже о том, чтобы с его помощью раскрыть преступление. Наоборот, как будто прибавил новый уровень сложности к и без того не поддающемуся пониманию алгоритму. Три года назад Ривка Клейнберг заинтересовалась «Планом Немезиды». За три дня до ее убийства группа снова неожиданно возникла в поле ее зрения. Это все, что он знал. Поистине не много.
Мужчины проговорили еще с полчаса, но больше ничего полезного для дела не всплыло, и Бен-Рой решил закругляться и закончил беседу. Яарон вернулся в Интернет и выяснил номер дома приюта «Хофеш». Затем положил с полдюжины номеров журнала в пластиковый пакет и, подарив гостю, проводил его вниз до выхода на улицу.
– Странно, – заметил он, пока они спускались по лестнице, – разговор с вами показал мне, насколько мало я знал Ривку. Мы дружили сорок лет, но, оказывается, я не знал целых пластов ее жизни. Ривка все сортировала, раскладывала мир по отдельным коробочкам. Я у нее был в коробочке с ярлыком «Журналистика и политика». Хотите узнать, что она думала о переговорах в Осло, о партии «Кадима», Пересе, Нетаньяху – я могу вам сказать. Но была в ней другая сторона, куда меня не допускали. Поверите, за все время нашего знакомства я ни разу не был у нее дома. – Он покачал головой. – Наверное, я был не таким уж близким ее приятелем, как воображал.
На первом этаже Яарон открыл Бен-Рою дверь.
– Если захотите подписаться на журнал, я сделаю вам хорошую скидку.
– Мы еще к этому вернемся, а пока у меня много дел… – ответил детектив.
– Конечно, конечно, я не пытаюсь обратить вас в свою веру. Всего лишь заинтересовать. В нашей стране больше никто ничем не интересуется. Такое впечатление, что мы потеряли желание думать.
Они обменялись рукопожатием, и Бен-Рой вышел на улицу. Но не успел ступить и шага, как Яарон тронул его за плечо.
– Ривка была хорошим человеком, детектив. Могла под настроение сорваться, накричать, но в ее сердце жила доброта. Справедливость для нее многое значила, она помогала людям в беде, поддерживала неудачников. Ругалась последними словами, если в ее материале меняли хоть слово, и отдавала последние деньги какому-нибудь попрошайке-наркоману. В ней было бессознательное сочувствие к обездоленным. Возможно, потому, что она вдоволь натерпелась сама. Она заботилась о людях. По-настоящему заботилась. Пожалуйста, сделайте для нее все, что сумеете.
Он взглянул Бен-Рою в глаза и в следующее мгновение скрылся в здании. А детектив прошел не меньше сотни метров, прежде чем выбросил журналы в урну. С этой темой придется повременить. У него на руках было дело об убийстве.
Луксор
«Чтоб тебя, Халифа, давай выкладывай свои безумные теории заговоров. Ты фантазер, всегда им был и навсегда останешься. Страшным фантазером!»
Такими словами еще недавно его встретил бы шеф, старший инспектор Абдул ибн-Хассани, если бы он пришел к нему рассказывать о планах неких людей выжить коптов из Аравийской пустыни.
Они не очень-то ладили с самого начала, с тех пор как Халифу определили на службу в Луксор. Раздражительный, властный, лишенный воображения шеф никогда не доверял подчиненному с его широкими взглядами на дело сыска, не понимая его готовности ставить какое-то чутье выше буквы инструкции. Халифу, в свою очередь, бесило убеждение начальника, что самый верный способ что-то получить от людей – запугать их и наорать на них, его страсть к канонам, когда важнее не раскрыть преступление, а раскрыть его по инструкции.
Впрочем, надо отдать шефу Хассани должное: он умел распознать хорошего детектива, если такого встречал, и пусть неохотно, но со временем постепенно отпускал вожжи контроля за Халифой. Однако несмотря на это, их отношения оставались напряженными, и байки подчиненного о заговорах и всяких тайных происках неизменно вызывали у начальника взрыв эмоций. За этим обычно следовала безжалостная выволочка и наставление строго следовать фактам, а не давать волю воображению. А если Халифа продолжал настаивать на своем, шеф доходил до белого каления.
Так было раньше. Но с тех пор как Халифа вернулся из длительного отпуска, он заметил, что манеры шефа стали заметно мягче. Он сдерживал характер, перестал вставлять в речь бранные слова, которые составляли немалую часть их общения, и даже стал называть Халифу Юсуфом – несвойственное ему неофициальное обращение, которое он приберегал для небольшого круга своих подхалимов и любимчиков.
Но эти, пусть даже добрые, перемены выбивали Халифу из колеи. Все было не так, как должно быть. Подобно его старому дому, подобно любимому Луксору, через центр которого пролегла трехкилометровая траншея, подобно смеху Зенаб, бурная воинственность шефа Хассани служила одной из констант существования. И теперь, когда Халифе больше всего хотелось постоянства, эти константы словно улетучивались, оставляя его незащищенным, лишенным опор.
В тот день, сидя в кабинете Хассани и рассказывая об отравленных колодцах, Халифа чувствовал подсознательное желание, чтобы шеф сорвался и напустился на него со своим привычным: «Проклятый фантазер!» Но тот терпеливо слушал, только иногда морщился. А потом, вместо того чтобы треснуть по столу кулаком и завопить, какой его подчиненный безмозглый идиот, откинулся на спинку, стал барабанить мясистыми пальцами по краю стола и выпятил нижнюю челюсть, как поступал всегда, если хотел произвести впечатление человека в глубоком раздумье.
– Интересно. Очень интересно.
– Признаю, – продолжал Халифа, – эти случаи произошли далеко друг от друга. По крайней мере от монастыря до ферм путь неблизкий.
– Километров сорок?
– Пожалуй, скорее тридцать.
– И оливковая роща погибла?
– Три или четыре года назад. Понимаю, все это может показаться несущественным, и тем не менее… Отравлены три коптских колодца, все в относительной близости друг от друга. Это наводит на мысль, что… здесь что-то не так.
Халифа прервался, ожидая, что шеф ввернет замечание. Но тот молчал, сидел и смотрел на него, выпятив челюсть и барабаня по столу пальцами; кустистые брови, сросшиеся вместе, словно столкнувшиеся поезда, выжидательно хмурились. Раньше Хассани отверг бы любое суждение подчиненного, стоило его только высказать, и тем самым укреплял Халифу в мысли, что его суждения скорее всего правильные. И вот теперь, когда все пошло не как обычно, детектив начал сомневаться, не слишком ли нафантазировал он в деле с колодцами.
– Есть в этом что-то странное. – В его голос закралось сомнение. – Больше, чем совпадение. Водоснабжение Бир-Хашфы – это деревня неподалеку от фермы Аттиа – нисколько не нарушено. Пострадали только три коптских колодца.
Хассани сцепил руки и чуть склонил голову набок. Его лицо было словно оторочено тенью невыцветшей краски, оставшейся на стене в том месте, где раньше висел портрет Хосни Мубарака. Его сняли в тот момент, когда стало ясно, что с президентом покончено. Несмотря на свою неповоротливость, шеф прекрасно понимал, откуда ветер дует.
– Строго говоря, ни одно из этих мест не входит в нашу юрисдикцию, – сказал он, помолчав. – И уж точно Дейр-эль-Лумун.
– Зейтун, – поправил его Халифа.
– Вот именно. Но забудем на время об этом. – Шеф театрально взмахнул рукой, будто освобождался от чего-то воображаемого. – И забудем также, что колодцам иногда свойственно портиться без всякого вмешательства извне. Ведь так бывает? Чтобы колодцы портились сами.
Халифа признал, что такие случаи известны.
– Твое предположение таково: кто-то шляется по Аравийской пустыне и травит коптские колодцы.
Детектив кивнул.
– Или точнее: четыре года назад отравили один колодец и еще два за последние пару месяцев.
Халифа опять кивнул, но на этот раз не так убежденно.
– Понимаю, возможно, это ничего и не значит, – повторил он.
Шеф улыбнулся и покачал головой, словно возражая – отнюдь нет. И хотя лицо его ничего не выражало, выдавали глаза – они будто говорили: «Ты абсолютно прав, это ничего не значит».
– И кто, по-твоему, эти таинственные отравители колодцев? – спросил он. Голос взлетел на ноту вверх, хотя он старался говорить сдержанным тоном.
Халифа достал сигареты, но не открыл пачку, только вертел ее в руках.
– Сначала мне показалось, что это должен быть человек из Бир-Хашфы. Господин Аттиа явно так считает. Но монастырь от них слишком далеко. – Он сделал пачкой в воздухе пару кругов. – Возможно, «Братья-мусульмане»?
– Посреди Аравийской пустыни! – Голос шефа взвился к высотам, но он тут же взял себя в руки. – Полно тебе, Халифа… Юсуф. «Братья-мусульмане» – городские ребята. Трущобные крысы.
– Тогда салафиты. Они-то не городские.
Судя по виду Хассани, Халифа его не убедил.
– Чья-то религиозная выходка, – продолжал детектив. – Другого объяснения я не вижу. Если бы пострадали только господин Аттиа и его двоюродный брат, я бы предположил вражду со стороны местных или семейную месть. Но, принимая во внимание монастырь… Кому нужно топать сотни километров в глубь пустыни, где ничего нет, и травить колодец, которым пользовалась пара монахов? Это проявление фанатизма, не иначе. Или какой-то чокнутый разгуливает по пустыне и наугад травит колодцы для собственного удовольствия.
– Или колодцы испортились сами, а то, что все они принадлежали коптам, просто совпадение.
Халифа еще несколько раз взмахнул пачкой, а затем убрал ее в карман, так и не достав сигарету. Он вдруг почувствовал, что совершенно запутался. Толком не знал, что и думать.
– У меня просто ощущение, что здесь что-то не так, – сбивчиво пробормотал он. – Что-то происходит, и мы должны выяснить, что именно.
Не многое так раздражало Хассани, как рассуждения подчиненных о том, что у них по поводу чего-то возникло ощущение. «Ощущения у женщин и педиков, у полицейских доказательства» – так обычно он ставил на место автора фразы. Но, к его чести, на этот раз промолчал, хотя по тому, как язвительно скривил губы, было ясно, что очень хотел отпустить любимое замечание. Вместо этого шеф поднялся и подошел к окну.
Его кабинет – пентхаус, как его прозвали, – находился на верхнем этаже здания и представлял собой роскошное помещение с мраморным полом. Все, что попадало в этот кабинет, как будто уменьшалось в размерах. Когда полгода назад сюда переехала полиция, из окон открывался живописный вид на Нил и дальше на горный массив Тебан. Но затем министерство внутренних дел решило надстроить над своим зданием два этажа, и теперь шеф Хассани видел из окна голую бетонную стену, испещренную коробками кондиционеров. Человек с более художественным складом ума, наверное, был бы огорчен, но Хассани едва ли заметил перемену. Красивые пейзажи его не интересовали.
Встав к Халифе спиной, он смотрел в лишенное обзора окно, и швы на его куртке, казалось, вот-вот разойдутся, не выдержав мощи борцовских плеч. Хрустнув костяшками пальцев, он повернулся.
– Буду откровенен, Халифа… Юсуф… сейчас не самое подходящее время приходить ко мне с такими вещами. Не хочу сказать, что ты поступил неправильно или что твоя озабоченность неоправданна. Просто у нас и без того дел выше крыши, чтобы наваливать на себя заботу о каком-то свихнувшемся на религиозной почве фанатике.
На какое-то мгновение его взгляд метнулся вверх, а голова, наоборот, поникла на грудь – он обдумывал, к месту ли употребил выражение с крышей. Оправдав по всем статьям свое красноречие, он сделал шаг вперед, показав большим пальцем себе за спину, на окно.
– Не забывай о новом музее и туристическом центре в Долине царей – до открытия меньше двух недель. Это потребует полной отдачи. Мобилизации всех ресурсов. Будут присутствовать министр, американский посол, глава компании, которая финансировала это строительство. Придется сопровождать из аэропорта сорок девять разных знаменитостей и на месте обеспечивать их безопасность. Представляешь, сколько потребуется людей, чтобы блокировать и окружить со всех сторон целую долину? Сотни! Снайперы, спецназ, полиция, армия…
Под правым глазом у него начала пульсировать зеленоватая жилка – явный признак того, что шеф на пределе. Усилием воли он взял себя в руки, поднял и опустил ладони, словно отталкивая накатывающую волну тревоги и гнева.
– Я вот о чем: на нас столько всего навалилось, что сейчас не время затевать серьезную проверку версии, что некий псих из фундаменталистов или не из фундаменталистов то ли отравил, то ли не отравил пару колодцев на территории, которая то ли в нашей юрисдикции, то ли не в нашей. Понимаешь? В другое время я бы с радостью обеспечил тебя всем необходимым, но теперь…
Хассани запнулся и осторожно помассировал пульсирующую жилку.
Халифа опустил глаза. В прежние времена, если у него зарождалось подозрение, он не отступал, спорил с шефом, отстаивал свою точку зрения, пока не добивался нужного. Сегодня ему не хватало ни сил, ни убеждения, что у него вообще имеется точка зрения. Не исключено, что начальник прав: колодцы испортились естественным образом, а то, что все они принадлежали коптам, – простое совпадение. Возможно, его суждение затуманила жалость к семейству Аттиа. Раньше он полагался на свое чутье. Теперь во всем сомневался. Не в первый раз за последние месяцы пришла мысль, что от того сыщика, каким он был раньше, не осталось и половины. Даже четверти не осталось.