Вот что было в Уставе, так это желание авторов закрепить сложившуюся в октябре-декабре 1993 г. номенклатурную систему власти. Всевластие мэра в этой системе оборачивалось признанием произвола его помощников и разного рода “политкомиссаров”. В такой системе любые представительные органы — всего лишь ширма, а граждане — объект бюрократического манипулирования.
Помимо Устава, все прочие акты Мосгордумы — все как с одной колодки. Мастерят их годами не на заказ избирателя, а на заказ столичной номенклатуры.
Завершив три года своего бесславного существования Мосгордума приняла Закон “О правительстве Москвы” (“Правда” 29.01.97). Как работало правительство до этого момента непонятно. Скорее всего так, как и после него. Зато в этом документе возникли замечательные детали, заказанные мэрией, конечно же, не для украшения документа.
Например, премьером правительства столицы может быть мэр, вице-мэр или “иное лицо”. (Вероятно “иное лицо” планировалось уже где-то на подходе.) В первых двух случаях назначение происходит без Мосгордумы, в последнем — с ее утверждением. Впрочем, за утверждением, ясное дело, не заржавело бы — утвердили бы как миленькие! Тем более, что мэр может обойтись без утверждение, навесив на своего протеже приставку “и.о.” — как это сделал Ельцин с Ильюшенко, исполнявшим обязанности Генпрокурора, пока него не посадили под следствие за взятки.
Номенклатурное творчество всегда пересыпано всякого рода извращениями. Документ о правительстве тоже не обошелся без этого. Этому самому правительству предлагалось самому за собой организовать контроль по части расходования бюджетных средств города. Кроме того, правительство “организует контроль за эффективным расходованием средств из бюджета города Москвы, из внебюджетных и валютного фондов”. А Думе просто вменялось в обязанность утверждать бюджет, разработанный правительством и представленный мэром. Самостоятельно готовить бюджетные предложения — не моги!
Члены правительства, как сказано в законе, несут ответственность перед правительством за выполнение постановлений правительства. Перед кем же еще, если снять с должности может только мэр! Мосдуме оставлено только право принять постановление о выражении недоверия правительству или члену правительства, да и то “в порядке, установленном законом города Москвы”. Постановили — и будьте довольны, мэр принял ваше мнение к сведению… Если же Дума заметит что-то дурное в постановлениях правительства, то все, что ей позволено — обратиться к правительству со своими предложениями, которые будут рассмотрены в месячный срок, а о результатах (понятно каких) депутатам сообщат.
Точки над “и” ставит положение московского закона, согласно которому “постановления Правительства… обязательны для исполнения… всеми физическими и юридическими лицами на территории города”, а значит и для самой Думы, и для отдельно взятых депутатов.
Для чего принималась вся эта дребедень депутатами — жалкими ошметками последнего акта номенклатурного мятежа, завершившегося в 1993? Да чтобы в 1997 году переизбираться, надо было обеспечить наследство в виде наручников, которые должны были быть “законными”!
А до этого депутаты пытались спастись с тонущего корабля Мосдумы, участвуя в выборах всюду, где только возможно, или прошмыгнуть в исполнительную власть. В последнем случае “демократы” продолжали традицию своих предшественников — “демократов” из Моссовета. Только в сравнении с Моссоветом в Думе некому было устыдить изменников, предавших своих избирателей. Да избиратели и не помнили о них. А те не напоминали.
Причины отказа замечать и понимать интересы избирателей объясняются просто — сделка купли-продажи между депутатами и московскими властями состоялась еще в 1993 году. Первые платят такого рода “конституциями”, вторые придумывают акции поощрения.
Например, в рамках программы американской помощи развитию демократии вся городская Дума в два приема посетила США. Только два депутата отказались от поездки по этическим соображениям (ВМ, 07.07.94). Другое поощрение от Лужкова — создание муниципального предприятия общественного питания “Петровка” при Мосгордуме для обеспечения питания депутатов и их сотрудников (ВМ, 22.11.94).
Мосгордуме было позволено заниматься всем, чем угодно, лишь бы не мешать мэрии и мэру обстряпывать свои делишки. И вот вместо работы в Думе организуется эдакий постоянно действующий форум самозванных экстрасенсов, ясновидцев, йогов и проч. (“Новая газета”, 24.06.96). Помнится, Моссовет средства массовой информации прокляли за всего лишь одну встречу с народными целителями. Но тогда целители не лезли в политику и имели медицинские дипломы. Теперь же не понятые коммунистами душеведы-диссиденты решили поработать на победу Ельцина в президентских выборах 1996 года. Чем бы мэрское дитя не тешилось, лишь бы не взрослело!
Выборы в мэрскую Думу-97 стали верхом лицемерия и позора. Они проявили как полную организационную несостоятельность московской номенклатуры, так и полную ее безнравственность.
Во-первых, Лужков, как ни старался представить себя всесильным манипулятором, направляющим общественное мнение куда ему заблагорассудится, полностью провалил дело, пойдя на очередной сговор с “демократами”, чтобы вконец не опростоволоситься. Кандидаты “объединенных демократов” и лужковские списки совпадали почти наполовину. Лужков смог “задвинуть” объединившихся “яблочников”, “гайдаровцев” и “эндээровцев” всего по 3–4 округам, куда ухнули колоссальные средства. В остальных округах с “демократами” бодались предприниматели средней руки. И зря. Результаты выборов надо было знать уже до начала кампании. Никаких случайных людей в Мосгордуме мэрия не собиралась допускать.
Во-вторых, в мэрии схлестнулись три клана, ставящие на разных кандидатов: “левый”, кучковавшийся вокруг “красного” вице-мэра В.Шанцева, “демковский — 1” — оставленный Лужкову в наследство В.Шахновским, спешно ретировавшимся с должности управделами мэрии в “Менатеп”, и “демковский — 2”, делавший ставку на председателя Мосгордумы Платонова (“мэрскую обезьянку”). Грызли эти кланы друг друга отчаянно, но вся конкуренция сводилась к тому, чтобы как можно гибче склониться перед Лужковым.
В-третьих, выборы были фальсифицированы повсеместно. Утром и в течение всего дня избирательные комиссии изнывали от безлюдья — за час приходили единицы. На большинстве участков к 18 часам появилось не более 6-10 процентов избирателей, а к 10 вечера их, якобы, оказалось даже больше 31 процента. Невозможно представить, чтобы в вечернее время, когда на улицах города никого не было, толпы страждущих неведомо каким образом оказались на избирательных участках.
Счетных фантастов подвела погода. Никто не предполагал, что в день голосования резко понизится температура воздуха. И это спутало все карты. Вопреки логике улицы были как никогда безлюдны, а результаты голосования как никогда оптимистичны.
И такие выкрутасы с выборам в Москве повторялись каждый раз, когда приходило время затеваться с этой совсем уж профанированной процедурой. Да и бесполезной для москвичей.
Для того, чтобы убедиться в этой бесполезности, достаточно задать вопрос: можно ли полагаться на достоверность списков избирателей, если их составляет чиновник, находящийся в услужении вышестоящего всевластного чиновника? Не будем лукавить. На вопрос: сколько будет дважды два, ответ по чиновным инстанциям всегда прошелестит одно и тот же — “сколько прикажете!”.
Объективно московская власть была заинтересована в том, чтобы существовал “список Чичикова”. И так как эту власть некому проверить (ее уже более 10 лет никто не ревизовал и не проверял ее деятельность), нет никаких гарантий, что такого списка не существует. По нашим оценкам на каждый округ в самом скромном варианте этот список содержал около 10 тыс. фальшивок. Располагая ими, можно идти на какие угодно всеобщие и “демократические” выборы. Победа обеспечена “на все сто”. И даже больше.
Внедрять указанный список в отчетные документы (фальшивые бюллетени нет смысла изготавливать) было предписано созданным чиновниками 3139 участковым комиссиям, которые по закону должны были быть составлены органами местного самоуправления. А таковых в Москве не было с 1993 года. По этой причине абсолютно проходные кандидаты на этих выборах, типа бывшего председателя Моссовета Н.Гончара, провалились с разгромным счетом, который не мог совпадать со здравым смыслом.
Если рассмотреть официальные итоги выборов в Городскую думу 1997 года, получается следующая картина. Кандидаты, победившие на выборах, в совокупности получили 633,38 тыс. голосов. Абсолютный уровень представительности, таким образом, составляет 9,28 %, относительный — 29,8 %. Налицо дальнейшее падение электоральной базы, которая в 1993 году составляла 11,4 %. Если же наши предположения о фальсификации соответствуют действительности, то в избирательном зазеркалье имелось от 290 до 450 тыс. резервных бюллетеней, (от 8 до 12 тыс. в расчете на каждый округ), используя которые, можно без особых хлопот изменить результаты голосований практически везде.
Если рассмотреть официальные итоги выборов в Городскую думу 1997 года, получается следующая картина. Кандидаты, победившие на выборах, в совокупности получили 633,38 тыс. голосов. Абсолютный уровень представительности, таким образом, составляет 9,28 %, относительный — 29,8 %. Налицо дальнейшее падение электоральной базы, которая в 1993 году составляла 11,4 %. Если же наши предположения о фальсификации соответствуют действительности, то в избирательном зазеркалье имелось от 290 до 450 тыс. резервных бюллетеней, (от 8 до 12 тыс. в расчете на каждый округ), используя которые, можно без особых хлопот изменить результаты голосований практически везде.
Впрочем, даже при стопроцентном контроле за результатами выборов проявилась исключительная ограниченность московской номенклатуры. Лужков, владеющий всеми рычагами давления на массовое сознание, не смог организовать элементарную кампанию подготовки к выборам. Опрос, проведенный среди москвичей за несколько дней до официального старта избирательной кампании, показал, что 90 % из них не знает о существовании в Москве такого органа власти как Городская Дума. Официальные агитки появились в транспорте и на транспарантах лишь после того, как большинство кандидатов в депутаты уже собрали свои подписи, проведя, таким образом, агитацию за мэрию.
Лужковские агитки гласили: “Московская городская Дума — серьезнейший законодательный орган, стоящий на страже социальных интересов москвичей, и горожане уже поняли, что депутат в Москве является значимой фигурой, влияющей на жизнь города. Юрий Лужков”. Доказывать, что эта агитка — типичное вранье, не нужно. Об этом говорят тщедушные цифры явки избирателей к урнам в день голосования, а также вся предшествующая деятельность Лужкова и его соратников. Ведь именно Лужков сократил численность народных представителей до неимоверно малой величины.
Какие же аргументы послужили основанием для того, чтобы после событий 1993 года был резко сокращен количественный состав представительных органов?
В Москве один депутат городского собрания приходится теперь на 195 тыс. избирателей вместо 15,5 тыс., как это было в 1990 году. Увеличение мажоритарного округа более чем в 10 раз разве не означает, что предпринятые изменения, с одной стороны, сделали собрание из 35 членов совершенно управляемым, а с другой — гарантировали, что избранными могут быть только те, кто угоден городской бюрократии или невероятно богат?
Во всяком случае так называемому “среднему классу” москвичей мест в Городской Думе не видать, как своих ушей. Им туда не пробиться, пока страна не проскочит этап прощания со своим либерально-радикальным прошлым, не расстанется с политиками, порожденными этой формой коллективной шизофрении, и не перейдет к строительству национальной формы демократии, чуткой к интересам гражданина.
В национальной демократии не будет той фальши, которую мы видим сегодня на каждом шагу, не будет заискивания элиты перед охлосом, не будет своеволия олигархии и до предела обнаглевшей бюрократии.
Записки придворного холопа
Профессия порой накладывает на человека такой отпечаток, оттереться от которого уже не представляется возможным. Будет человек строить суровое лицо и говорить, что он сейчас всю правду-матку вывалит, а наружу выйдет дохлый писк лизоблюда, и ничего с этим не поделать.
В начале 1997 г. на прилавках книжных магазинов Москвы поступила пухлая книженция, написанная главным редактором газеты “Тверская-13” А.М.Полятыкиным (в кулуарах именуемым как “полутыкин”). Газета мэрская от рождения, потому ожидать от ее главы больших откровений трудно. И все-таки откровения для любопытного читателя найдутся. Ведь лизоблюды всегда что-нибудь выбалтывают, стремясь угодить своим хозяевам.
Например: “…такие личности, как Юрий Лужков, не нуждаются в улучшении — они хороши таковы, каковы есть, и при улучшении теряют характер, колорит и своеобразие, становятся похожими на всех прочих, а это уже неинтересно”.
“Это из какой оперы?”, - спросит читатель. Ответим: “Это из арии “Записки лакея””. Смотрите в книгу — далее следует множество однообразных страниц о том, как с барином этот лакей чаек попивал, как с придыханием говорил с ним по телефону, как смущенно ждал барина у туалета, как хихикал над барскими скабрезностями, как разглядывал название фирмы, которая выпустила джинсы, обтягивающие задницу барина. Только лакей может вести такие речи: “Ваши познания обширны, а логика мышления и умение убеждать поражают. Я уже не говорю об умении добиваться поставленной цели”.
О литературных художествах во славу Лужкова говорит само название книги “Тореро в кресле мэра”. Настолько колченогое название, что оно прямо прилипает к страницам. Все органично — и содержание, и оформление (златая цепь “на дубе том” — для обложки), и наименование. Тореро? Где же это быки, что бросаются на него? Чубайс, что ли (“великий обманщик русского народа”)? Или Моссовет (“враждебный зал депутатов”)? Ни то, ни другое с быком как-то не ассоциируется. Нет, как не было, никакой арены, где Лужкова кто-то пытается забодать, а он выписывает ногами вензеля и трясет тряпкой перед носом разъяренного противника.
Литература холопьего производства такова, что в ней можно встретить такое образное описание успеха барина: Лужков, мол, бросился в бурную реку и выплыл (то есть, на что-то там решился и что-то там преодолел). И тут вспоминается, что реки на самом деле не было, была прорубь. В проруби болталось нечто — то ли тореадор с быком, то ли мэр с лакеем, то ли еще что… На фотографиях, в свое время с любовью напечатанных московскими газетами, в проруби болтались жирные телеса Лужкова и Гаврюшки Попова. Они выплыли, утопив надежды и достоинство миллионов людей.
Полятыкин выдал мечту Лужкова, опубликовавшего накануне выборов мэра 1996 года свою книгу с душещипательным названием “Мы дети твои, Москва”. Выдал, поскольку целыми кусками повторил ее в своем опусе, предварив эти куски рассуждением о том, что “каждому хочется в глазах других людей выглядеть лучше, чем мы есть на самом деле, а крупной личности перед лицом истории — и подавно”. То есть, тот Лужков, которого вы видите, которого вы воспринимаете из его прямой речи — не тот, что есть на самом деле. Реальный Лужков своей книги не писал и жил совсем не так, как написано в этой книге. Полятыкин подтверждает это, прямо свидетельствуя о том, что именно он создавал книгу по мотивам бесед с Лужковым под магнитофон. И врали они вдвоем наперебой. Да проговаривались.
Липовый Лужков у Полятыкина талантлив и неординарен, обладает природным умом и смекалкой, моментальной реакцией и способностью ориентироваться в любой обстановке, это надежный, прочный, головастый мужик — смелый, решительный, упрямый и честолюбивый, мыслит трезво, почти безошибочно. Откуда все это взялось? Полятыкин приоткрывает завесу тайны — большевики, мол, долго корчевали все лучшее в нашем народе, да так, что это лучшее осталось только в среде творческой интеллигенции. То есть, сделаем вывод, Лужков — воплощение черт той самой творческой интеллигенции, затащившей Россию на Голгофу сначала в начале века, а потом и на исходе века. Понятно…
Мы согласимся с этим, но не согласимся с той фантастической картинкой, которую начинает рисовать придворный борзописец, увещевая: “…отвлекитесь хоть на короткое время от конкретного и подумайте об абстрактном. Это развивает фантазию и оттачивает мысли, дает возможность не оставаться всю жизнь на кухне. Тогда вы окажетесь ближе к жизни, поскольку жизнь богаче и разнообразнее самой смелой фантазии”.
Полятыкин неуклюже выдал с головой лживость образа своего героя, а значит обнажил его истинный образ. Говоря “здесь все правда”, он как бы подсказал читателю: “Здесь полно лжи”. И внимательный читатель обязательно заметит абсолютно идентичные слова, которые вкладываются в уста Лужкова сначала в 1995 году (с. 29–30), а потом в 1991 году (с. 123–124). Парадоксально, но повторенные дважды слова посвящены способам борьбы с коррупцией, один из которых — “чиновнику надо много платить”. Не сажать за решетку, не сечь посреди базарной площади за взятки, а платить побольше!
Ложь в деталях — просто от непрофессионализма автора, который он не выдавил из себя даже за полтора десятка бет работы в журналистике. Профессионал скрыл бы или закамуфлировал бы свое неблаговидное поведение. Этот — не скрывает.
А вот большая ложь — от убеждений, которые исключительно лакейские: мол, хозяин всегда прав — и когда говорит о профессионализме старых кадров, и когда клянет прежнюю систему. Вслед за Лужковым, Полятыкин принимает такой же хамелеонский образ мышления: и за “Выбор России” голосует (1993), и тут же говорит о “демократической фанаберии” своих любимцев, потом голосует за “Наш дом…” и сообщает, что не верит Черномырдину. А вот пассаж про самого Лужкова: “…он необычайно доверчив и дурят его и ловят на этом, но он упрям и ничему такому не верит”. И “дурят”, и “не верит” — так бывает только при съехавших набок мозгах. Вопрос только, у кого они съехали больше — у Лужкова или у Полятыкина?