— Я ничего против Даны не имею…
— Не надо, сваха. Мы Стасика приняли как сына, как своего ребенка, разве плохо ему? А вы чем недовольны? Что командовать здесь не будете? Так и не будете, я свою дочку хорошо знаю, они с отцом такие, на них где сядешь, там и слезешь. И зачем вам командовать? Разве это детям счастья добавит?
Тихий голос Екатерины Сидоровны успокоил Лидию Петровну, и она вдруг рассказала ей о себе все, как есть. И как тосковала по мужу, как искала его черты в других и не находила, как замкнулась на Стасике. Все выложила в эту ночь Лидия Петровна женщине, ставшей волею судьбы ей родственницей. И на душе стало легко и светло, а Екатерина Сидоровна слушала и качала головой.
Через два дня Аннушку окрестили. Крестным отцом стал Вадик Цыбин. Потом родители уехали домой, забрав с собой Лидию Петровну — погостить.
9
Питер прекрасен ранней осенью. Жара отступает, небо становится холодным, в воздухе пахнет увядающей листвой. Питер вообще прекрасен. Старые здания вперемежку с зеркальными небоскребами, тенистые улицы, уютные кафе, запах кофе и ностальгии по чему-то нездешнему, что было когда-то, но мы этого не видели.
Поезд прибыл на вокзал туманным утром. Заспанные проводницы, дыша перегаром и нечищеными зубами, открыли двери. Люди с бледными помятыми лицами начали неуклюже выбираться на перрон, волоча за собой багаж. Из общих вагонов доносился явственный запах конюшни.
Вагон СВ тоже открыл свой зев. Импозантные бизнесмены в шикарных костюмах выносили на перрон кожаные кейсы и дорогие чемоданы. Здесь ехала совсем иная публика, у приветливой провод-ницы был ухоженный вид.
Последней на перрон сошла высокая молодая женщина в дорогом черном плаще и сапожках на шпильках. Ее каштановые, коротко стриженные волосы уложены таким образом, что ночь, проведенная в поезде, совсем не повредила прическе. Зеленые глаза смотрят холодно и отстраненно. Волосы оттеняют необычайно бледное лицо. Впрочем, у рыжих часто бывает именно такая белая кожа.
— Услуги носильщика? — Бойкий паренек увидел потенциальную клиентку.
— Спасибо, не надо.
У нее нет с собой багажа, если не считать небольшого кожаного чемодана, совсем нетяжелого. Женщина идет по перрону, поднимается по ступенькам, ее каблучки отбивают дробь по блестящим плитам пола здания вокзала. Осень пока пощадила город, слякоти нет. Женщина слегка улыбается уголками губ. Она не любит слякоть.
Такси везет ее на окраину в старую гостиницу с ободранными стенами, старыми синтетическими коврами, высокими потолками и допотопным лифтом. До нее еще не добрались предприимчивые бизнесмены, но она доживает последние дни. На первом этаже навечно поселилась табличка, гласящая: «Извините, свободных мест нет», но высокую бледную женщину эта надпись не пугает.
— У вас бронь? Фамилия?
Администратор, сорокалетняя старая дева, с волосами, крашенными в рыжий цвет, с идиотским красным бантиком на голове, враждебно рассматривает безукоризненное лицо гостьи. Ей хочется сказать что-то неприятное или как-то ее зацепить, но она не может, поэтому просто сжимает тонкие губы, накрашенные дешевой помадой ядовито-красного цвета.
— Да, пожалуйста. Никольская.
— Заполняйте формуляр.
Женщина в черном плаще снимает перчатку и достает из сумочки ручку. Ее почерк с наклоном влево не совсем разборчив, она быстро заполняет графы, берет ключ и поднимается на четвертый этаж. Номер «люкс» выглядит убого, но ее вполне устраивает. Она не собирается задерживаться здесь надолго.
Дама снимает плащ. На ней черная кожаная юбка и зеленый свитер, гармонирующий с цветом ее неподвижных, как у кошки, зеленых глаз. В ее тонкой фигуре, в порывистых и вместе с тем плавных движениях есть что-то от большого грациозного хищника.
Она открывает чемодан, вынимает оттуда вещи и поднимает дно. Там устроен тайник, где лежат большой складной нож, лезвие которого угрожающе скалится бороздкой для стока крови, и пистолет «беретта», модель 93-Р, а также несколько десятков магазинов к нему. Женщина удовлетворенно хмыкает, взвешивает пистолет в руке, потом с сожалением кладет оружие обратно. Из бокового отделения на свет появляется небольшая кожаная сумочка. Женщина открывает ее, достает оттуда несколько зеленых шариков, подбрасывает на ладони. Губы ее улыбаются, но зеленые глаза ничего не выражают.
Она кладет шарики обратно и прячет сумку в чемодан. Потом надевает кожаный жакет и выходит из номера, предварительно закрыв чемодан в шкафу. Она понимает, что тайник ненадежен, но для слишком любопытных у нее есть сюрприз.
Администраторша видит, как она спускается по лестнице, одетая немного не по сезону, очень красивая и ухоженная, и служащей становится досадно. Она думает о бесцельно прожитых годах и добровольной аскезе, в которой их прожила.
Ветер бесстыдно залез под юбку женщине с каштановыми волосами, она берет такси. Ее сердце сжимается, когда они едут по улицам. Она соскучилась по этому городу, по холодной осени так, что и сама не ожидала.
Но ей надо думать о насущном. Она останавливает такси. Ветер опять решил заняться с ней любовью, но женщине это ни к чему. Она идет в большой торговый центр, который битком набит отделами с одеждой, обувью и прочим товаром. Вот знакомый бутик, на стеклах его витрин желтеет надпись: «Новая осенняя коллекция». Это именно то, что ей и нужно.
Она обводит скучающим взглядом вешалки с одеждой. Ей смешны глупые претензии владельца магазина, который представил весь этот хлам эксклюзивным товаром. В это может поверить только абсолютная деревенщина. Вещи лежали где-то в Европе несколько лет, пока их не спустили по минимальной стоимости предприимчивым ребятам, и теперь ими торгуют здесь — по ценам выше разумных пределов. Она жестко усмехается.
— Вам помочь?
Молоденькая продавщица разрисована как ирокез, ступивший на тропу войны, улыбается заученной улыбкой. Она не верит, что кто-то купит хоть что-нибудь, она не понимает, зачем нужен магазин, где никто ничего не покупает, но ей платят не за то, что она думает. Поэтому она улыбается.
— Вот эту куртку.
Вещь вполне практичная, цена покупательницу не интересует. Продавщица мысленно присвистнула, но бойко выбила чек.
— Спасибо за покупку.
Женщина берет сверток и направляется в туалет, где отрывает ярлыки и надевает куртку, которая сидит отлично, меховая отделка смотрится элегантно, и покупательница довольно щурится. Ей будет тепло, все остальное приложится.
Ветер, поджидавший ее на улице, разочарованно вздохнул и полетел искать себе другую партнершу. Женщина избавилась от его холодных настойчивых объятий. Она идет в «Макдоналдс». Когда-то давно ей нравился этот ресторан. Он тоже из сна о счастье.
Она знает, куда пойдет потом. Где-то в этом городе живет уродливая адвокатесса в синем платье. Женщина помнит раздражение, которое вызывала у нее эта девка.
«Даже не знаю, что в ней так меня напрягало. Ничего, это поправимо. И исправлю я это уже сегодня».
Она доедает картошку и чизбургер и направляется к телефону. Парни, сидящие за высокими столиками, провожают ее взглядами, думая об одном и том же: неплохо бы переспать с ней. Но женщине совсем нет дела до их красноречивых взглядов.
— Адвокатская контора «Эгида».
— Добрый день. Мне нужна госпожа Иванова. К ней можно записаться на прием?
— Конечно. — Голос на том конце провода профессионально доброжелательный. — Когда вы хотите прийти?
— Если можно, то сегодня вечером. До которого часа вы работаете?
— Дарья Андреевна примет вас в любое удобное вам время.
— Тогда я приду где-то в половине десятого.
— Хорошо. Как вас записать?
— Никак. Просто передайте ей, что у меня срочное дело.
Женщина кладет трубку и идет дальше. Она поднимается к Исаакиевскому собору, кружит по улицам, осень танцует в обнимку с ветром, и женщине одиноко и страшно. Ей хочется остановиться, присесть, но пустота внутри гонит ее вперед, и она кружит по городу, чтобы немного унять ноющую боль в груди. Боль, не покидавшую ее давно.
Этот город был когда-то ее домом. После рождения Аннушки дни, наполненные хлопотами и радостями, стали похожи друг на друга. Как и раньше, Стас приносил домой работу, и все чаще Дана делала ее за него, пока он сидел с малышкой. Тогда же Стас разбил сад, чтобы дочка могла рвать яблоки с веток. И качели, и горка — все делалось для нее.
Дана не понимала, как это раньше не было Аннушки. Не было ее смеха. И этого запаха волосиков — запаха воробушка. И лукавого взгляда голубых, как у Стаса, глаз. Девочка постоянно находила губную помаду и обмазывалась ею с ног до головы. Она чувствует себя маленькой дамой, важно выступая в своих кружевных и бархатных платьицах. Все, чего у Даны не было в детстве, было у Аннушки.
Дана сама справлялась с домом и хозяйством. Можно было кого-нибудь нанять, но она не могла даже помыслить, чтобы впустить в свой дом чужого человека. Ребенок должен есть пищу, приготовленную матерью. Дана успевала все.
Работы у Стаса прибавилось. Его взяли в совет директоров компании, Дана с интересом слушала его, готовила для него отчеты, составляла сводки и проверяла бухгалтерию. Стаса считали невероятно работоспособным, и она радовалась его успехам.
— Смотри, вот здесь и здесь, — Дана показывает Стасу несколько договоров. — Что это за тип — Градский С.И.? Кто он?
— Ну, ты сама понимаешь. При наших налогах честно работать нельзя. — Стас обеспокоенно оглядывается, словно боится, что его могут услышать. — Этот мужик — наша «крыша» в мэрии. Он сейчас как раз на взлете, мы его поддерживаем.
— Он очень неосторожен, если расписывается в платежной ведомости.
— Все на законных основаниях. А вот когда он зай-мет кресло, на которое нацелился, тогда уже другое дело. Почему тебя это беспокоит?
— Меня ничего не беспокоит. Просто, глядя на все это, я теряю веру в человечество.
— Господин Градский — отнюдь не все человечество.
— Я хочу тебе кое-что сказать.
— И что?
— У нас опять будет ребенок. Если мы решим его оставить.
— Что значит — решим оставить?
— Я так и думала. Он появится на свет в апреле.
— Он? Откуда ты знаешь, что будет мальчик?
— Потому что девочка у нас уже есть.
— Женская логика — вещь непредсказуемая.
— Только для мужчин. Я всегда получаю то, чего хочу.
— Значит, тогда ты захотела меня?
— Точно. И ты пошел за мной, стряхнув Вику с плеча.
Вика. Стас почти забыл ее, он совсем не помнил, какая она — Вика. Он был счастлив настолько, что никакие воспоминания, в которых не было Даны или Аннушки, не волновали его. Они сдружились с Вадиком Цыбиным. Стас видел его слепую преданность Дане, но не понимал ее природы. Когда он пытался расспрашивать Дану, она отмалчивалась. Прошлой жизни не было места в ее сне о счастье. То совсем другой сон. И другое счастье. Кошкины зрачки настороженно смотрели в глаза Стасу, и в эти минуты ему казалось, что он видит Дану впервые.
Иногда Стас пытался расспрашивать Вадика, но тот тоже молчал. Верный Цыба приезжал навестить крестницу практически каждый месяц. Он привозил Аннушке игрушки и книжки, платьица и сладости. Аннушка обожала его и не слезала с его коленей. Ни о Витальке, ни о Тане Цыба не рассказывал, а Дана не спрашивала.
Это было счастливое время. Зима, старый Новый год, в камине горел огонь, Дана сидела в кресле, наблюдая, как мужчины играют с Аннушкой. В углу сверкала елка. Дана всегда наряжала елку. Ее не интересовали модные веяния в дизайне новогодних украшений. Она наряжала такую елку, какая была когда-то у них дома. Много-много игрушек и дождика. И обязательно — подарки. Даже когда жили в общежитии, родители устраивали для Даны елочку, а наутро она находила под ней подарки. И Виталька с Танькой тоже приходили к ним и находили для себя сюрпризы. Вячеслав Петрович считал немыслимым оставить детей на Новый год без подарка от Деда Мороза. В том, что не хватает денег, дети не виноваты.
Стас унес Аннушку спать, а Дана и Вадик остались одни.
— Ты счастлива?
— А что, не видно? Рассказывай, что у тебя нового.
— Почти ничего. Вот жениться собираюсь.
— Это здорово! — Дана искренне радуется. — Давно пора, честно говоря. И на ком ты женишься?
— На Таньке.
Этого Дана не ожидала. Но разговор закончился. Цыба просто хотел сказать Дане то, что, по его мнению, она должна знать, но не более того. Вадик Цыбин неплохо изучил мир, хоть и на ощупь. Он не стал рассказывать Дане, как Виталька поступил с Таней и как он, Вадик, долго-долго выхаживал ее, почти умершую от горя. Танька пустилась во все тяжкие, и Вадику многое пришлось стерпеть и увидеть, пока она хоть немного оттаяла. Единственное, что угнетало Таню сейчас, это мысль о том, что она разлучила Витальку и Дану, разбив этим их компанию.
И теперь они с Вадиком решили пожениться. Он понимал, что ему нужна обычная, земная женщина, а не фея, постоянно ищущая непонятно чего. Ему хотелось внятного мужского счастья, разговоры на сложные темы — не для него. И Дана — это Дана. Виталька понимал ее, а вот Вадик так и не понял. Даже не пытался.
— Я рада за вас обоих.
— Спасибо. Я ей передам. Стас у тебя — золотой мужик.
— Я знаю, Вадик. Я отлично это знаю и люблю его.
— Тебе идет быть беременной.
— Шуточки у тебя, однако. Это никому не идет, но куда же денешься?
За окном завывала метель.
— Она уже спит. — Стас вносит в комнату поднос с напитками. — Вадик, пивка?
— Давай, кум, за наследника. Чтоб был здоров.
Мужчины чокаются открытыми бутылками, Дана прислушивается к себе. Малыш устроил настоящий дебош, пинает под ребра ногами, и ей хочется, чтобы это поскорее закончилось. Она тяжело переносит свою неуклюжесть, а проклятая изжога просто замучила. Но у девочки должна быть родная душа. Никто не должен оставаться один. Аннушке пять лет, прекрасная разница в возрасте. Так они сидели, думая каждый о своем, а в камине уютно потрескивали дрова!
Это был последний их вечер. На следующий день Стас проводил проверку на предприятии. Он вышел из машины, водитель подал ему портфель с документами. Стас пошел к административному зданию. Он улыбался, вспоминая сонную Дану и ощущение толчков в ее животе, когда он крепко прижимал ладонь к нему.
«А толчки типично мужские, крепкие. Бедная Дана, ей приходится это терпеть. Женщинам не позавидуешь. Надо бы матери позвонить. Аннушка просила ананасов. Водителя пошлю, пусть купит и отвезет, чтобы Дана не ехала по такой дороге…» — это было последнее, о чем подумал Стас. Под тяжестью налипшего снега оборвались оледеневшие провода. Стас услышал предостерегающий крик водителя — и его оглушило и окунуло в темноту. Он умер до того, как упал.
«Какая нелепая, бессмысленная смерть!» — так говорили все. Дана молчала. Она ушла в себя, в свою боль, глядя на мир золотистым взглядом раненой Кошки. Его нет. Его нет. Его больше нет. Это стучало в ее мыслях, а крик обезумевшей от горя Лидии Петровны рвал нервы.
Она просто ушла в себя. Какие-то люди суетились вокруг, чьи-то холодные пальцы щупали пульс, а маленькая жизнь внутри, словно что-то чувствуя, затихла. Только редкие толчки выводили Дану из состояния оцепенения. Мама заперлась с Аннушкой. И только Вадик был неотлучно при Дане, ходил следом как тень. Но ей все равно. Пусть они уедут и оставят ее в покое.
«За все в мире надо платить. Я была слишком счастлива, — думает Дана. — Мы все были счастливы. И вот теперь…».
— Мы ничего не приносим в этот мир и ничего не забираем с собой. — Голос священника звучит где-то за гранью боли. Четкий профиль Стаса, светлые волосы, чуть улыбающиеся губы. В похоронной конторе знают свое дело. Но там, в гробу, — не Стас. Это… Дана не знает. Крик Лидии Петровны режет на куски ее мозг. Она вглядывается в его лицо. Нет. Не таким она запомнит его. Он был веселый и добрый, он так любил ее. И она его любила — как умела. А теперь всему конец, и какие-то люди, чьих лиц она не видит, идут мимо нее, прощаясь. И бормочут какие-то слова. А это не нужно никому. Она дотрагивается до его волос. Они все такие же светлые и совсем живые. Нет. Этого не может быть.
— Я подойду к нему, можно?
Это голос извне. Дана поднимает глаза. Вика. Вика пришла.
— Можно.
Морозова склоняется над открытым гробом. Кто знает, каких сил стоило ей не закричать, не застонать на весь свет. Она лишь осторожно коснулась ледяных губ того, кого любила так долго и безнадежно. Она почувствовала холод и поняла, что здесь и сейчас закончилась и ее собственная жизнь, потому что у Данки остаются дети и воспоминания, а у нее — только этот момент прощания.
Звучит музыка, и гроб уходит в землю. Лидия Петровна бьется в руках Вячеслава Петровича, а Дана молчит. Ей хочется, чтобы все ушли и дали ей побыть одной. Но они все идут и соболезнуют, как будто это может помочь делу. Они все делают так, как принято, а Дане этого не надо, потому что Стаса больше нет, и ей не дают опомниться и оплакать его. Ну почему они все не уходят?!
— Дана, папа уладил дела Стасика, и ты можешь ехать с нами. — Мама уже все решила.
— Я никуда не поеду.
— Но Дана!
— Я остаюсь здесь.
Это было сказано так, что Екатерина Сидоровна поняла: спорить бесполезно. Дочь уперлась.
— Тогда я останусь с тобой.
— Не надо. Заберите Аннушку, я хочу побыть одна.
— Мама, я не хочу уезжать. Папа вернется, а мы где? — говорит ее девочка.
Родители скрепя сердце уехали в Белгород. Уехал Вадик, подгоняемый Даной. Они с Аннушкой остались вдвоем. Или, точнее сказать, втроем. С беснующейся за окном метелью.