Теперь я была в коридоре. В нем по-прежнему стояла пыльная дымка. Я ощущала этот странный запах, не похожий ни на что, запах времени, влажности, чего-то не от мира сего.
Я перешагнула через сломанную доску и вошла в комнату.
Я осветила стены и потолок. В свете свечи пятна проступали более отчетливо. Ведь прежде я видела комнату в дневном свете, проникавшем из окна в коридоре. Что это за пятна на стене прямо у кровати… и на другой стене тоже? Я подняла свечу. Да, и на потолке?
Я чуть не повернулась и не убежала.
Я чувствовала, что комната хранит страшную тайну. Но как бы ни была я испугана, стремление остаться пересилило страх — оно не то чтобы заставляло меня не уходить, но словно умоляло об этом.
Возможно, я все это придумала потом. И все же я верила, что что-то… или кто-то… позвал меня в комнату в ту ночь… что именно я должна была сделать это открытие.
Мне показалось, что я долго простояла, оглядывая комнату и пятна на стенах и потолке, хотя на самом деле это продолжалось всего несколько секунд.
— Что же это значит? — прошептала я, словно ожидая ответа.
А затем сделала осторожный шаг вперед. Больше всего меня интересовал комод.
Повинуясь какому-то порыву, я подошла к нему. Поставила на крышку свечу и попыталась открыть верхний ящик. Он застрял, и открыть его было сложно, однако я трудилась изо всех сил, и неожиданно ящик стал поддаваться.
В ящике что-то лежало. Маленькая шляпка из серого шифона с перышком спереди, закрепленным булавкой с драгоценным камнем. Рядом была другая шляпка, отделанная маргаритками.
Я закрыла ящик. У меня было такое ощущение, что я подглядываю, а где-то в этой странной комнате за мной следят чьи-то глаза и подталкивают меня, чтобы я продолжала поиски.
Я захлопнула ящик и заметила, что из второго ящика что-то выглядывает — так, словно его закрывали второпях. Я сделала попытку открыть этот ящик и после некоторых усилий мне это удалось. В нем находились чулки, перчатки и шарфы. Я сунула руку внутрь и потрогала вещи. На ощупь они казались холодными и влажными. Я ощутила некоторое отвращение. Ступай-ка ты назад в постель, подсказывал мне здравый смысл. Как по-твоему, чем ты здесь занимаешься посреди ночи? Подожди и осмотри все завтра с Бабулей М и Филипом. Что они скажут, узнав, что я здесь уже побывала? «Ты ослушалась приказа. Уильям Гоу говорил, что здесь небезопасно. Пол может в любой момент провалиться».
Я вынула из ящика кое-что из вещей, а когда клала их назад, мои пальцы чего-то коснулись. Это был кусок пергамента, скатанный в трубку. Я развернула его. Им оказалась карта. Я бросила на нее торопливый взгляд. Похоже было на несколько островов, разбросанных по просторам моря.
Я снова свернула карту и, кладя ее назад, задела рукой что-то еще.
Теперь мое сердце колотилось еще сильнее. Это была большая тетрадь в кожаном переплете, а на обложке было вытиснено слово «Дневник».
Я положила его на крышку комода и раскрыла. И тихо вскрикнула, ибо на титульном листе стояла надпись: «Энн Элис Мэллори в ее шестнадцатый день рождения в мае 1790 года.»
Я схватилась за стенку комода, ощутив неожиданное головокружение, потрясенная своим открытием.
Этот дневник принадлежал девушке из забытой могилы!
Не знаю, сколько времени я простояла, не сводя глаз с открытой страницы. Я была совершенно ошеломлена. Мне казалось — меня ведет какая-то сверхъестественная сила. Она привела меня к заброшенной могиле, а теперь — к дневнику.
Дрожащими пальцами я переворачивала страницы. Они были исписаны мелким, но разборчивым почерком.
Я верила, что у меня в руках ключ к этой тайне. Девушка, похороненная и забытая, владелица изящных шляпок в ящике, косынки и перчаток, Энн Элис Мэллори — моя тезка.
В этом был какой-то скрытый смысл. Меня привели к этому открытию. У меня было ощущение, что она следила за мной из своей могилы и что она хотела, чтобы я узнала историю ее жизни.
Я взяла дневник и уже повернулась, чтобы выйти из комнаты. И тут вспомнила о карте, которую положила назад в ящик. Я вынула ее и, взяв свечу, отправилась к себе.
Добравшись до своей спальни, я мельком увидела в зеркале свое отражение. Глаза у меня были дикими, а лицо — очень бледным. Я по-прежнему слегка дрожала, однако была охвачена необычайным волнением.
Я положила дневник на туалетный столик и развернула карту. На ней было море и группа островов к северу, а чуть в стороне от них еще один остров… совсем одинокий. Рядом с ним были написаны какие-то буквы. Я вгляделась. Надпись была мелкой и не очень отчетливой. Мне удалось разобрать слова «Райский остров».
Меня заинтересовало, где это находится. Я покажу карту Филипу и Бенджамину Даркину. Они наверняка знают.
Однако по-настоящему я горела желанием прочесть дневник.
Где-то пробило час ночи. Я была уверена, что не смогу заснуть сегодня. Не будет мне покоя, пока не узнаю, что там в этом дневнике.
Я зажгла новую свечу и, сняв халат и шлепанцы, забралась в кровать. Подперев спину подушками, я открыла дневник и принялась за чтение.
ДНЕВНИК ЭНН ЭЛИС
30 МАЯ 1790 года.В день, когда мне исполнилось шестнадцать лет, среди прочих врученных мне подарков находился этот дневник. Я никогда прежде не думала о том, чтобы вести дневник, и когда эта мысль пришла мне впервые, я ее отбросила. Я ни за что не смогла бы писать в нем постоянно. С неделю я бы воодушевленно заполняла его, а потом позабыла бы полностью. А так дневник не ведут. А впрочем, почему бы и нет? Если я буду записывать в нем только важные вещи, это будет самое лучшее. Кому это надо — запоминать, что вчера был прекрасный день или что я надевала голубое или лиловое платье? Такие банальности не имели значения даже, когда они происходили.
Ну, ладно, буду писать в дневнике, когда у меня появится настроение, или если случится что-то столь значительное, что я почувствую необходимость записать о том, что произошло, чтобы позднее, если захочу к этому вернуться, у меня все было перед глазами в точности так, как обстояло. Ибо я заметила, что события в памяти людей меняются, и когда они оглядываются назад, то верят, что в действительности произошло все так, как бы им хотелось. Этого я не хочу. Я буду стремиться к истине.
Жизнь здесь, в поместье, изо дня в день идет совсем одинаково. Иногда мне кажется, что так будет всегда. Так о чем же мне тогда писать? Сегодняшнее утро я, как обычно, провела с мисс Брей, моей гувернанткой. Она мягкая и хорошенькая, ей едва за двадцать, и я была с ней очень счастлива. Она дочь священника, и сначала мой отец считал, что она слишком молода для своей должности, однако я рада, что, несмотря на это, он решил позволить ей приехать к нам, ибо наши отношения стали прекрасными.
Глядя на дату, я вспоминаю, что прошло два года с тех пор, как умерла моя матушка. Об этом я писать не хочу. Слишком больно, и после этого все изменилось. Я тоскую по тем дням, когда сидела рядом с матушкой, читая ей вслух. Это был один из самых счастливых часов за день. Теперь, когда матушка умерла, я обращаюсь за утешением к мисс Брей. Мы вместе читаем книги, но это не одно и то же.
Мне жаль, что я моложе моего брата Чарлза. Из-за этого я чувствую себя такой одинокой. Я слышала, как слуги говорили, что я «последыш», а это не очень значительная роль. По-моему, папа мной не очень интересуется. Разумеется, он выполняет свой долг по отношению ко мне, который всегда заключался в том, чтобы передавать заботу обо мне другим.
Я немного гуляю, немного езжу верхом, посещаю людей в деревне и ношу им то, что мы называем «утешением». Вот и вся моя жизнь. Так какой же смысл вести дневник?
20 ИЮНЯ.Как странно, что я решила сделать запись в дневнике. Наконец-то что-то случилось. Прошел почти месяц с тех пор, как я сделала первую запись, и мне казалось, что я никогда больше не буду в нем писать. А теперь случилось эго, и, по-моему, есть что-то утешительное в том, чтобы запечатлеть на бумаге свои чувства, когда очень огорчен.
Все дело в моей дорогой мисс Брей. В это утро она пришла ко мне еще более хорошенькая, чем всегда. Разумеется, я должна быть счастлива, потому что она-то счастлива без сомнения. Есть какая-то ирония в том, что одно и то же событие производит совершенно противоположное впечатление на людей, которые так любят друг друга..
Когда мы разбирались с довольно сложным абзацем в романе, который читали, мисс Брей сказала мне:
— У меня есть кое-какие новости, Энн Элис. И я хочу, чтобы ты первой их узнала.
Я горела желанием прерваться и готова была к прият-, ной болтовне.
— Джеймс предложил мне выйти за него замуж.
Джеймс Эггертон, сын викария, приходил со своим обычным визитом к моему отцу. У него было собственное жилище в приходе милях в пятидесяти от нас, и, стало быть, он был вполне в том положении, чтобы жениться.
— Но ведь вы уедете, мисс Брей! — вскричала я.
— Боюсь, что да, — отозвалась мисс Брей, и на ее щеках заиграли ямочки. — Ничего страшного, у тебя будет другая гувернантка, гораздо умнее меня. Ты получишь от этого удовольствие.
— Но ведь вы уедете, мисс Брей! — вскричала я.
— Боюсь, что да, — отозвалась мисс Брей, и на ее щеках заиграли ямочки. — Ничего страшного, у тебя будет другая гувернантка, гораздо умнее меня. Ты получишь от этого удовольствие.
— Вот уж нет!
Мисс Брей обняла меня и любовно, как она умела, прижала к себе.
— Мне уже казалось, что он сделает мне предложение, — пояснила она. — А когда он этого не сделал, решила, что ошиблась. А он все это время набирался храбрости.
— Вы ведь сразу уедете.
— Я спрошу вашего отца, может, он позволит вам приехать и пожить у нас.
— Это будет совсем другое.
— Когда происходят перемены, все становится по-другому.
Жизнь была бы довольно скучной, если бы вечно продолжала идти по-старому, правда?
А я сказала:
— Я хочу, чтобы она была скучной. Не хочу, чтобы вы уезжали.
— Ох, ну что ты, — сказала мисс Брей. — Это ведь действительно счастливое событие.
Я увидела, что она и впрямь счастлива, и подумала, как это эгоистично с моей стороны — не радоваться вместе с ней.
4 ИЮЛЯ.Как летят дни! Я пытаюсь радоваться за мисс Брей, ибо она, несомненно счастлива, а Джеймс Эггертон ходит с таким видом, словно жизнь — это вечная шутка, и он живет на седьмом небе.
Сегодня утром я увидела на лестнице своего отца. Он весьма неловко погладил меня по голове и сказал:
— Придется нам искать другую мисс Брей, верно?
— Папа, — ответила я. — Мне уже шестнадцать.
Возможно…
Отец покачал головой.
— О нет… Тебе необходима гувернантка еще, по крайней мере, год. Мы найдем какую-нибудь даму, такую же милую, как мисс Брей. Не бойся.
Мисс Брей занята собиранием своего приданого. Она немного рассеянна. Мне кажется, она не всегда меня видит, когда я рядом, ибо заглядывает в светлое будущее с преподобным Джеймсом Эггертоном.
Я чувствую себя немного потерянной и одинокой. Я много гуляю одна и езжу верхом, однако мне полагается всегда брать кого-нибудь с собой, а грум не может заменить мисс Брей.
1 АВГУСТА.Мисс Брей уезжает в конце месяца. Она отправляется к себе домой в центральную Англию и замуж выйдет там. Теперь я думаю о ней меньше, ибо озабочена собственным будущим. Завтра приезжает новая гувернантка. Папа позвал меня к себе в кабинет, чтобы рассказать о ней. Он ездил в Лондон повидаться с ней. Я слегка возмутилась, потому что он должен был взять и меня. В конце концов, именно мне придется проводить с ней так много времени. На другую мисс Брей я не надеюсь, но мне хотелось бы кого-нибудь похожего на нее.
— Мисс Лоис Гилмур приезжает завтра, — сообщил папа. — Она прибудет сюда до отъезда мисс Брей, так что та сможет посвятить ее в свои обязанности. Я уверен, что тебе понравится мисс Гилмур. Она кажется очень сведущей молодой женщиной.
Не нужна мне сведущая молодая женщина. Мне нужна мисс Брей или кто-то в точности такой же, как она. А мне не кажется, что мисс Брей вообще можно назвать сведущей. Она всегда была несколько рассеянной, а теперь — особенно, и ее обучение склонялось в одном направлении, Книги, музыка и все такое, что мне всегда очень подходило. В математике же она совершенно безнадежна.
А то, что мне рассказали про мисс Гилмур, звучит устрашающе.
2 АВГУСТА.Сегодня был великий день. А именно, прибытие мисс Лоис Гилмур. Я наблюдала из верхнего окна, когда она приехала. Мисс Брей была со мной. Из экипажа вышла высокая стройная молодая женщина, скромна, но элегантно одетая.
— Не очень-то она похожа на гувернантку, — заметила я, а потом подумала, не обидела ли я мисс Брей, которую при всей ее прелести никак нельзя было назвать элегантной, поскольку она была несколько склонна к полноте и скорее относилась к тем, кого называют «маленькими женщинами». Она уютная, нежная и женственная, но уж никак не элегантная.
Очень скоро меня позвали в гостиную.
Я спустилась вниз в волнении. В гостиной находился папа, а с ним — элегантная молодая женщина, которую я видела выходящей из экипажа.
— Это Энн Элис, — сказал папа.
— Здравствуй, Энн Элис.
Когда она взяла мою руку, я заглянула ей в глаза — они оказались большими и темно-синими. В своем роде эта женщина была красива. Ее черты были скорее классического типа, нос был довольно длинным, но очень прямым, губы — несколько полноваты. Теплые губы и холодные глаза, подумалось мне.
Однако я предубеждена против нее по той причине, что она не мисс Брей.
— Энн Элис, а это мисс Гилмур, которая будет тебя обучать.
— Я уверена, — заявила мисс Гилмур, — что мы с тобой прекрасно поладим.
Я была не так в этом уверена.
— Мисс Брей, как вам известно, провела с Энн Элис… э-э-э, — начал папа.
— Шесть лет, — подсказала я.
— А теперь уезжает, поскольку выходит замуж.
Мисс Гилмур улыбнулась.
— Полагаю, ты могла бы проводить мисс Гилмур в ее комнату, — сказал мой отец. — А когда вы будете готовы, возможно, вы выпьете чаю со мной и моей дочерью, мисс Гилмур. А после этого Энн Элис может представить вас мисс Брей.
— Это меня вполне удовлетворяет, — отозвалась мисс Гилмур.
Это был странный вечер. Я показала, мисс Гилмур ее комнату. Я чувствовала, что она оценивает все — дом, обстановку и меня. Неожиданно она стала слишком приветливой. И неоднократно повторила, что уверена, что мы с ней отлично поладим.
Мне казалось, что она чувствует себя более непринужденно за чаем с моим отцом, чем со мной. Мне хотелось избавиться от этого тревожного чувства. Я уверена, что все будет в порядке, ибо она, кажется, стремится к этому, а если и я к этому стремлюсь, то как у нас может не получиться поладить друг с другом?
За чаем мисс Гилмур много говорила, а я думала о том, как странно, что мой отец, редко бывавший дома в этот час, нашел время не только принять ее, но пить с ней чай. В каком-то смысле они даже не обращали на меня внимания. Можно было подумать, что она приехала, чтобы служить гувернанткой ему, а не мне, заметила я позже мисс Брей.
Мисс Гилмур рассказала о себе. Она приехала из Девоншира, где у ее отца было небольшое поместье. Его обобрал бессовестный агент, скрывшийся со всеми бесценными семейными сокровищами. Ее отец так и не оправился от шока, и у него случился удар. Сама же мисс Гилмур осталась почти без гроша и вынуждена зарабатывать себе на пропитание, причем единственным доступным для женщины благородного происхождения способом.
Мой отец преисполнился сочувствия.
— Однако я не должна обременять вас своими горестями, — сказала мисс Гилмур. — В действительности я считаю, что им пришел конец. Я чувствую, что буду очень счастлива здесь с Энн Элис.
— Мы приложим все усилия, чтобы так оно и случилось, — отозвался отец, словно она была почетной гостьей, а не нанятой им служащей.
Мисс Гилмур, может, и не слишком красива, однако у нее есть то, что я могу описать единственно как притягательность. И, похоже, мой отец это распознал.
Как мы и договаривались, я представила ее мисс Брей. Я горела желанием узнать, какого мнения о ней мисс Брей. Но моя дорогая гувернантка уже живет будущим, и я вижу, что она готова принять собственное мнение мисс Гилмур о себе… так же, как, похоже, и мой отец.
Мне жаль, что у меня такое тревожное чувство, и я рада, что стала писать в дневнике, ибо сейчас я могу запечатлеть то, что чувствую в тот момент, когда что-то происходит. Возможно, через некоторое время я буду смеяться над собственной глупостью. Надеюсь на это. Однако я хочу записать, что я чувствовала себя именно так.
10 ОКТЯБРЯ.Я уже довольно давно не писала в дневнике. Это из-за того, что у меня не было настроения писать. Я была очень опечалена со времени свадьбы мисс Брей. Почему человек начинает ценить других только тогда, когда теряет их? Я отправилась к ней на свадьбу. Это было счастливое событие, и все — за исключением меня — считают, что это идеальный исход. Так оно, возможно, и будет для мисс Брей и ее преподобного джентльмена, но что касается меня, то я бы этого не сказала.
Я знаю, что это абсолютно эгоистическая точка зрения, и я должна радоваться за мисс Брей — теперь уже миссис Эггертон. Однако как же трудно радоваться за других, когда их счастье означает твое собственное отчаяние. Впрочем, отчаяние — это, пожалуй, сильно сказано. Я действительно пишу в дневнике самые необычайные вещи. Похоже, он как-то странно на меня действует, словно говорю сама с собой. Возможно, в этом и есть назначение дневников. Поэтому-то они такие личные и так полезны для записывания событий жизни, прожитых реально, а не окутанных розовым ореолом или мраком малодушия — так, как хотелось бы представить события после того, как они немного изгладились из памяти.
А мисс Гилмур? Как же она? Не знаю. Она не настаивает на том, чтобы я много трудилась. Она интересная, умная, знающая. Но она не похожа на гувернантку.
Что меня печалит, так это то, что я никому не могу довериться. Мой брат Чарлз всегда проводил время в том месте, которое называют мастерской в Большом Стэнтоне, и вечно был погружен в работу. Несколько месяцев назад он отправился в экспедицию в неведомые края, которых еще не было на карте. Иногда я жалею, что я не мужчина и не могу отправиться на поиски приключений. Однако мне хочется подумать о мисс Гилмур, поэтому я должна написать о ней. Я хочу побольше узнать о ней и теперь, когда я веду записи в дневнике, у меня такое чувство, словно я узнаю больше о себе и о других людях. Люди всегда интересовали меня, я всегда хотела узнать о них побольше. Обычно их можно распознавать. Я, во всяком случае, могу. По-моему, у меня особый дар раскрывать людей. Но только не мисс Гилмур. У меня ощущение, что у нее есть тайны. Мне кажется, я вижу эти тайны в ее глазах. У нее такие странные глаза. Они мерцают. Они темно-синие, а брови и ресницы у нее совсем черные и волосы тоже. По-моему, она подкрашивает брови и ресницы, потому что иногда они кажутся темнее, чем в другие дни.