Молчание солдат - Самаров Сергей Васильевич 11 стр.


– Понимание ничего не даст, если сам вопрос уже решен давно, и так же давно сделано дело. Когда он попал ко мне в руки, я был только полковником разведки. И никакого разговора о предстоящих двух войнах в моей стране не было... Но я тогда еще понимал, какое страшное оружие оказалось у меня в руках. Страшное для всех, потому что джинн, выпущенный из бутылки, начал бы множиться и очень быстро посеял бы хаос в устоявшемся мире. Я уничтожил и само оружие, и все данные по исследованию «поцелуя двузуба». Этих данных нет больше в природе.

– Но есть же твоя память...

Теперь эмир смеется откровенно:

– Покажи мне такую память, которая спустя полтора десятка лет сможет восстановить то, на что было истрачено полгода исследований! Я не помню ни одной формулы...

– Если очень захотеть, вспомнить можно все. Или даже заново создать эти формулы.

Руслан Вахович только усмехается с пониманием знающего человека.

– Над этим работают несколько десятилетий многие институты в разных странах. И результата пока нет... Может быть, когда-то он и появится, но не с моей помощью.

– Но есть же сам препарат на Гаити.

– Насколько мне известно, теперь уже и самого препарата нет. Последний ньянга, который умел его делать, погиб во время урагана. Его ударило обломком дерева... Или кто-то ударил его обломком дерева. Это неважно. Но ньянга умер.

– Но другие колдуны...

– Другие колдуны пользуются только «пудрой зомби». Это не аналог. Это совсем другой препарат, имеющий только один общий составляющий элемент – яд двузуба...

– Мы можем предложить тебе целую лабораторию, оснащенную новейшим оборудованием. Мы готовы нести все расходы по созданию «поцелуя двузуба». Мы найдем тебе самых талантливых помощников. Но этот препарат должен быть воссоздан!

– Ты не понимаешь того, о чем ты говоришь. Это невозможно. Кроме того, я просто не хочу этим заниматься.

Старший араб несогласно и грустно качает головой:

– У меня такая же ученая степень, как у тебя, и я понимаю, что я говорю.

– Ты же врач. То есть был когда-то врачом. Каждый врач имеет перед собой аналог – человеческий организм давно и хорошо изучен и работает по известным законам. А я не могу работать без аналогов.

– Значит, ты по-прежнему отказываешься... – Голос араба стал звонче и жестче, каждая нотка в каждом слове начала зло звенеть.

– Ты правильно меня понял, и я думаю, что ты зря предпринял такую дальнюю дорогу. Лучше поберег бы свой нос. Жителям пустынь трудно приспособиться к нашим морозам.

Араб поднимается и кладет руку на пояс. Сразу же поднимаются его спутники. Эмир Имамов вставать не желает, потому что он знает, что представляет собой стрельба телохранителей одновременно с разных сторон – в этом случае лучше всего самому стрелять лежа. Нога Руслана Ваховича чуть сильнее сгибается в колене, колено слегка вздрагивает от напряжения, вытряхивая из кобуры содержимое, и в ладонь сразу же ложится увесистая рукоятка «ОЦ-22».

Араб замечает это. Его спутники шагают вперед, но он останавливает их повелительным жестом руки. И оглядывается. Автоматы телохранителей уже разобрали каждый свою цель. И сами телохранители теперь отнюдь не по сторонам глазеют.

– Я рекомендую тебе подумать о судьбе своих людей, – говорит араб. – Ни один из них не сможет пройти в Грузию. Вас просто не пустят туда...

Имамов усмехается так громко, что вся вызывающая нарочитость его усмешки становится откровенно неприкрытой.

– Ты рекомендуешь нам сдаться федералам?

– Федералы очень ждут тебя. Пожизненное заключение тебе обеспечено... Ты сам хорошо знаешь, что это хуже смерти. – В голосе старшего араба торжествуют шипящие нотки. Так змея предупреждает человека, что приближаться к ней опасно...

– Относительно пожизненного заключения ты ошибаешься. Я не натворил столько бед, как некоторые, и могу надеяться на снисхождение суда. Что касается остального... Мы подумаем о судьбе отряда вместе с людьми. И о своей судьбе я подумаю тоже. Я привык всегда сам отвечать за свои поступки и отвечаю за них. Перед судом ли, перед своими ли людьми. Перед любыми людьми. И не тебе учить меня чести. Мы по-разному видим одинаковые вещи. И боремся мы с тобой за разное дело. Поэтому рекомендую не путать... Что касается твоего предложения, я скажу тебе более откровенно. Если бы я возглавил лабораторию, если бы я сумел добиться успеха и синтезировал бы «поцелуй двузуба», я снова уничтожил бы его, чтобы он не попал в твои руки и в руки твоих покровителей...

Руслан Вахович делает резкое движение рукой, вставляя пистолет-пулемет в кобуру, и защелкивает клапан. Слабый звук щелчка в момент напряжения кажется очень громким. Он встает – высокий, стройный, в глазах властное презрение.

– Ты понимаешь, врагом каких сил ты теперь стал? Смертельным врагом, подлежащим уничтожению... Теперь каждый правоверный будет обязан убить тебя при встрече...

Имамов не пугается откровенных угроз. Даже посмеивается над этим. Но тоже начинает злиться, потому что горячая кровь и привычка к власти заставляют его так вести себя.

– Я благодарен тебе за предупреждение, хотя долг правоверного ты понимаешь неправильно и вообще берешь на себя слишком много. Ты не есмь судья. Ты даже не приближен к суду небесному. Ты вообще – просто самозванец. Если бы у меня был сейчас «поцелуй двузуба», я с удовольствием сделал бы из всех вас своих рабов. Навсегда... – Голос эмира звенит как струна от возбуждения, словно он зримо и явственно представляет то, о чем говорит. – Это было бы забавно. Поверь, я даже сожалею, что повел себя так опрометчиво и уничтожил все данные вместе с оригиналом. Надо было хоть каплю оставить на подобный случай... А теперь я прошу вас уйти. Я уже предупредил, что здесь не мой дом и на лагерь не распространяются правила гостеприимства... Проводите их! – Это уже команда, обращенная к начальнику охраны. Охрана состоит из чеченцев, которые не будут слушать, что им говорят пришлые арабы. На верность телохранителей Имамов может положиться. Он уже допустил ошибку, отправив встречать гостей случайных людей. Это значит, что чужие речи вошли в уши бойцов. – Если они будут говорить то, что вам не понравится, я не буду против того, чтобы они не вернулись к своим хозяевам. На леднике так много трещин... Если они будут идти молча, пусть уходят.

– Ты очень любишь рисковать, – с легким поклоном прощается старший араб, поворачивается и первым начинает подъем к леднику.

За ним идут другие. Последним – чеченец. Этот долго смотрит на Имамова. Взгляд тяжелый, угрожающий. Но эмир тоже умеет смотреть глаза в глаза, и чужой взгляд выдерживает не дрогнув... Соперничество взглядов – важный поединок. И первым не выдерживает гость. Ему и догонять своих пора. Тем не менее он еще упирается, но все же взгляд отрывает, значит, поединок проигрывает.

ГЛАВА 5

1

Шаги быстры, тверды и уверенны. Преследуемые далеко, и преследователям пока еще нет необходимости скрываться – разрыв по времени достаточно велик, значит, можно идти смело и быстро. Согрин выходит первым – задает темп. Такой, чтобы и отставание сократить как можно быстрее, и новичков сразу и жестко, в экстремальной обстановке по всем статьям, по которым это позволяется обстоятельствами, проверить... В своих подполковниках Игорь Алексеевич не сомневается, знает – эти сами любую лошадь загонят. Хоть с погонами лейтенантов, хоть с полковничьими погонами...

Обычно при торении тропы норма ведущему дается стандартная – десять минут. Сейчас тропа, по сути дела, проложена, и, хотя снег липкий, все же идти легче, чем по целине. И Согрин выбирает как стандарт норму времени на пять минут дольше. И хотя он знает, что по первым отрезкам пути определить выносливость и умение терпеть, умение заставлять себя работать через «не могу» практически невозможно, он все же присматривается. И остается доволен. Лейтенанты темп и ритм выдерживают без проблем, и даже на него самого с недоверием посматривают. Все-таки возраст полковника молодежь смущает.

Через два часа марша, когда дыхание у всех становится заметно короче и чаще, Согрин дает команду на пятнадцатиминутный отдых, лейтенант Брадобрей первым сбрасывает рюкзак и ложится на снег «крестом», то есть раскинув руки и ноги – в наилучшей позе для отдыха всего организма, – и лежа говорит:

– Здесь высокогорье. Здесь так идти нельзя. Кровь кислородом обедняется...

– Если мы будем идти в том же темпе, что и бандиты, – за командира, не желающего даже обсуждать то, что он выбрал, возражает Сохно, – мы их нагоним только где-нибудь в Турции или в Эмиратах... А для тамошних мест мы соответствующим образом не экипированы.

Голос подполковника звучит ровно, без придыха, свойственного тем, кто не выдерживает ритма движения. Точно так же дышит и второй подполковник. Лейтенанта же два часа марша заставляют говорить с паузами.

Голос подполковника звучит ровно, без придыха, свойственного тем, кто не выдерживает ритма движения. Точно так же дышит и второй подполковник. Лейтенанта же два часа марша заставляют говорить с паузами.

– А когда нагоним, вот тогда будем идти медленно, – добавляет Кордебалет. – Если не можешь держать темп, в спецназе тебе делать нечего.

Остальные лейтенанты тоже ложатся «крестом». Молча. Предпочитают отдыхать, а не высказывать бесполезные претензии. Но полковник отмечает, что оба подполковника, в отличие от младших офицеров, прежде чем на отдых устроиться, все же осматриваются, цепляясь взглядом за уходящие вдаль следы. Они опытнее, они каждый на себя полагаются больше, чем на группу, точно так же, как и сам Согрин. Сила группы складывается из суммы опыта всех членов. При таком расчете пока эту силу можно измерять только тремя парами глаз.

* * *

Привал кончается так быстро, что новичкам кажется, будто полковник умышленно сокращает его. Они только успели восстановить дыхание, но не отдохнули, не восстановили силы. И потому Согрин ловит на себе недовольные взгляды. Открытых возражений, впрочем, не следует, только лейтенант Брадобрей говорит, ни к кому вроде бы не обращаясь:

– Более полное восстановление сил дает возможность впоследствии лучше идти. Это элементарная теория...

– И дает возможность безнадежно отстать от боевиков, потому что мы с тореной тропы, судя по всему, сходим, – Сохно отвечает, глядя не на лейтенанта, а вдаль. Он уже знает решение, которое примет командир, а если еще и не принял, то подполковник так неназойливо подсказывает ему, что следует сделать.

Из долины стремительно выползают сумерки, поднимаются по склону все выше, заполняют каждую трещинку, каждую неровность. Самое подходящее время поставить засаду, которую заметить загодя практически невозможно. И не только близкая темнота беспокоит Сохно. Согрин поднимает бинокль. Всматривается.

– По-моему... Вон тот козырек... – Сохно без бинокля хорошо видит опасность.

– Да. Место подходящее, – соглашается командир. – Вполне возможно, что они захотят это использовать. Повторение...

Кордебалет тоже в бинокль смотрит. Лейтенанты сгруппировались за спиной полковника. Ждут решения, не понимая, что за обсуждение проходит.

– Эмир джамаата, что устроил засаду на омоновцев, командир опытный, – не оборачиваясь, говорит Согрин тоном учителя, выясняющего знания учеников. – Он наверняка знает, что началось преследование. Что он предпримет? Лейтенант Брадобрей...

– Он устроит засаду.

– Лейтенант Саакян?

– Козырек впереди. Он обрушил на омоновцев козырек. И нас захочет так же...

– Лейтенант Юров?

– Он улепетывает, сколько сил хватает. Его наверняка где-то дожидаются...

– Лейтенант Фомин?

– Засада.

– Лейтенант Егоров?

– Думаю, он спешит. Он свернул с прямого пути к Имамову. Потому вынужден спешить, чтобы на главное направление вовремя вернуться.

– Подполковник Сохно?

– После гибели первого отряда эмир знает, что омоновцев в преследование теперь уже не пошлют. Уровень подготовки не тот. Вертолет он видел. Предполагает, что высадили «волкодавов». Следовательно, догадывается, что действовать против него будут люди тоже опытные, которые не полезут под козырек.

– Под козырек мы не полезем, – соглашается Согрин. – Как вести преследование? Лейтенант Брадобрей?

– По противоположному склону.

Согрин раскрывает планшет и всматривается в карту.

– Наиболее рациональное решение, – соглашается он наконец. – Лейтенант Егоров, как инструктор-горник, присоединяется к подполковникам. Они втроем проходят выше тропы... Я с остальными иду на противоположный склон... Здесь проход узкий... Все в зоне видимости и... И выстрела... Задача без дополнительных объяснений ясна?

– Нет проблем, – кивает Сохно. – Подстрахуем.

– Омоновцы тоже разделились, – напоминает Брадобрей. – К чему это привело?

– Если бы они не разделились, результат был бы аналогичным. – Кордебалет стряхивает рукавицей снег с чехла оптического прицела «винтореза». – Они не видели засаду, не прочувствовали момент...

– Засада для того и делается, чтобы ее не видели, – возражает лейтенант Саакян.

– Согласен. Увидеть засаду сложно. Ее надо чувствовать. Момент чувствовать, когда засада может быть перед тобой... Как сейчас.

– Вперед! – Полковник не принимает возражений. – Включить «подснежники»[13]. Связь между группами поддерживаем постоянную. Особенно когда стемнеет...

* * *

С наступлением сумерек начинает резко подмораживать. Снег под ногами, до этого липкий и мешающий идти, начинает основательно и по-предательски поскрипывать, обещая выдать предполагаемой засаде любое передвижение. Но идти становится значительно легче. Кроме того, верхний ветер, срываясь с покрытого снегом хребта, основательно шумит в ушах, сечет лицо поземкой и звук тоже уносит. Знать бы только, в чьи уши...

Группа Согрина уходит на противоположный склон прохода. Ее уже не видно за камнями, которые второй группе приходится обходить, но все равно вторая группа находится впереди, поскольку ей нет необходимости делать огибающую петлю, чтобы не карабкаться через ледяной арбуз, закрывающий прямой путь.

Сохно с Кордебалетом и лейтенант Егоров пропускают связку через закрепленные на поясах карабины и по резко прочерченной расщелине начинают подъем на траверс хребта, тоже скрытые от взоров со стороны. Первым идет лейтенант. Подполковники без возражений уступают ему место лидера, поскольку понимают, что с инструктором по горной подготовке им тягаться трудно.

Егоров идет уверенно, методично, в четко заданном ритме, словно отключившись от окружающего и не отвлекаясь на мешающие передвижению разговоры. При каждом шаге помогает себе ледорубом, но не слишком торопится, словно дыхание бережет.

– Темп выше! – через «подснежник» подсказывает Кордебалет, идущий вторым. – Торопиться надо, торопиться, молодой человек. Мы не физкультурой занимаемся...

– Торопиться опасно, – возражает Егоров. – Склон еще слабый. Поползти может.

– А опоздать еще опаснее, – не соглашается замыкающий группу Сохно. – Наша задача забраться повыше и видеть подальше... «Высоко сижу, далеко гляжу...»

– Есть добавить темп... – отвечает Егоров, но ноги быстрее передвигать не начинает, только сам шаг делает более широким. Но и это существенно прибавляет им скорость.

– До вершины ведущим протянешь? – спрашивает Сохно.

– Лучше смените, – предлагает лейтенант. – Наверху опаснее. Я там пойду ведущим без смены.

Сохно легко ускоряет шаги и выходит на позицию ведущего. Он, несмотря на крутой подъем, поднимает темп еще выше, хотя и сам уже, заметно даже со стороны, дышит не как на прогулке. Егоров не возражает. А Сохно знает, что для его организма нужно очень немного времени, чтобы восстановиться, и сил не жалеет. Так, в роли ведущего, он и доводит группу до верхней точки, где следует выйти и повернуть на маршрут траверса.

– Есть! – Сохно останавливается и осматривается. – Как тебе место?

– Подойдет, – решает Кордебалет и снимает, а не сбрасывает свой рюкзак с плеч.

– Привал? – с надеждой спрашивает Егоров.

– Сеанс связи со штабом.

Сохно подправляет микрофон «подснежника».

– Рапсодия, я Бандит... Как слышишь?

– Я Рапсодия, – отзывается полковник Согрин. – Слышимость плохая. Много переходящего треска. Что у вас?

– Мы добрались... Хотим чайком побаловаться, разговором развлечься... Шурику время для болтовни подошло... Что-то от тебя собеседникам передать?

– Обстановку. И узнать общую...

– Понял. Вас, кстати, вижу. Но вы уже в сумраке...

Кордебалет тем временем распаковывает рацию, дает Егорову конец антенного кабеля:

– Растягивай! – А сам щелкает тумблером питания и начинает настройку, не дожидаясь исполнения.

Сохно тем временем поднимает бинокль и рассматривает горизонт, откуда движутся тучи. Хорошего они не обещают, особенно группе, которую застанут наверху. Правда, это не пурга, это только обильный снегопад, но тоже мало приятного.

2

У Доктора Смерть появилась недавно новая привычка. Если он о чем-то задумывается, то начинает играть на компьютере в какую-то элементарную игру из набора стандартных. Такую, которая не сильно загружает умственные способности. И сейчас он тоже занимается раскладыванием очередного компьютерного пасьянса. Следовательно, пытается нечто сообразить. Судя по тому, что Доктор допускает элементарные ошибки, вызванные невнимательностью, процесс мышления в полном разгаре.

Басаргин по-прежнему по кабинету гуляет, мерно переставляя ноги. Для него эти прогулки так же необходимы, как необходимы Доктору игры. Одновременно он формулирует мысль, оценивая положение, и предлагает возможные варианты. Все ждут решения командира. Ангел с Сохатым даже не сели, готовые сразу же после формулирования задания отправиться его выполнять.

Назад Дальше