Сможете ли вы устроить небольшой фейерверк где-нибудь в центре во второй половине дня? Почему нет? — сказал я. В любое время и там, где скажете. Тогда нерешенных вопросов больше нет, сказал Нодар Александрович. Но неплохо бы устроить нам «горячую линию» — как вы думаете? Давайте обменяемся телефонами, сказал я. Это проще всего. Проще — да… — сказал Нодар Александрович и задумался. Нет, давайте иначе. Давайте обменяемся людьми, ваш человек будет с нами и наоборот. Что-то в этом есть, сказал я. На старом Востоке вожди, заключая союзы, обменивались детьми, сказал он. Детей у нас под рукой нет, а вот дамы…
Мы с ним одновременно посмотрели на дам. Княжна согласно кивнула. Саша пожала плечами — якобы равнодушно. Мы обсуждали этот вариант, но не предполагали даже, что инициатива будет исходить от противника. Хорошо, сказал я, дамы меняют кавалеров — и расходимся. И вообще, вы планируете отход после акции? Нет, сказал он, какой уж тут отход, а вы? С нашим образом действий вы знакомы, сказал я.
Надеюсь, Игорь, у вас найдется и для меня место в одной из торпед? — спросила княжна ровным голосом. Ты ведь не станешь возражать. Гриф? Нет, девочка, сказал Нодар Александрович. Да и стала бы ты меня слушать…
10.06. 23 час Турбаза «Тушино-Центр»
— А здесь и был аэродром. До войны и немного после. А когда заключили Дрезденское соглашение и иметь авиацию стало нельзя, на месте аэродрома разбили парк.
Так и осталось.
— Очень неуютно без гор, — княжна приподнялась на локте. — Подсознательно: чего-то не хватает, отсюда — постоянная тревога… Зато какие роскошные сумерки — этого мы лишены. Какие закаты!..
— А в Петербурге вы были?
— Да, но только зимой, к сожалению. Пойдемте еще в воду, там хорошо…
— Будет холоднее — не простыть бы вам.
— Никто не простывает на войне.
— Это правда. Пойдем купаться, старый, — я ткнул Командора пяткой в бок.
— Нет, я тут полежу, — сказал Командор. — Я, наверное, и правда старый…
— Я пойду, — из-под покрывала вылезла Валечка. Единственная из всех нас, она сохранила верность натуральному стилю. Мы с Командором, ренегаты, в присутствии гостьи со строгого нравами Востока облачились в плавки; на самой же гостье был черный глухой купальник с короткими рукавами и штанишками — в таком можно гулять по городу, и никто не оглянется. У лавочника выпали глаза, когда он понял, что эту реликвию мы действительно хотим взять и даже отдать за нее какие-то деньги.
Так мы и поплыли, живая диаграмма прироста трикотажа на душу населения: слева голая Валечка, в центре я — в очень экономной, но уже одежде, справа княжна как символ грядущих достижений. Дно ушло из-под ног, но впереди, метрах в сорока, была песчаная отмель, где можно будет постоять и передохнуть: княжна плавала плохо, по-собачьи.
— Странно, — сказала она, — мы жили так близко от моря… два часа на машине… и так редко бывали там… три раза всего. Не понимаю, клянусь…
— Не надо разговаривать в воде, — сказал я. — Потеряете дыхание.
Валечке надоело плестись наравне с нами, она молча нырнула и через минуту вынырнула далеко впереди, прямо в лунной дорожке. Там уже шла отмель, и Валечка стала, приседая, выпрыгивать из воды — почти вся целиком.
— Вы все так… хорошо плаваете…
— У нас отличные реки. У нас океан. У нас столько озер.
— У нас море… в двух часах… Папе просто… не хотелось… не любил моря… и нам не давал…
— Давайте руку.
На короткий миг она потеряла контроль над собой: судорожно вцепилась мне в кисть. Но тут же расслабила пальцы и дальше держалась почти спокойно.
— Расслабьтесь, Кето, расслабьтесь, — сказал я. — Не держите так высоко голову, не прогибайтесь столь сильно, свободнее, свободнее… — я греб одной левой, и так, гребков в двадцать, мы добрались до Валечки. Почувствовав песок под ногами, княжна отпустила мою руку и приложила ладони к щекам.
— Я вдруг испугалась, — сказала она. — Я вдруг чего-то испугалась. Не боялась ничего, и вот, пожалуйста…
— Постоим, отдышимся, а потом обратно мы отвезем вас на буксире, — сказал я.
— Нет, я поплыву сама… рядом, но сама… надо же учиться плавать. Я уже поняла, что неправильно делаю. И… вот… — она стояла по шею в воде, и я видел только ее лицо с виноватой улыбкой, но понял — она выбирается из своего костюма.
— О-о, я и не знала… не знала вовсе… мы всегда так запираемся от природы, от Бога… это же — как лететь, лететь самому…
Валечка скользнула к ней и за руку потянула ее от глубины, на мелководье, а я лег на спину, раскинув руки крестом, и поплыл по течению, чуть шевеля ногами, и позади остались две девы в лунном свете, а слева висела сама госпожа Луна, голубоватая, как свежий снег, а справа проступали крупные и мелкие звезды, и под всем этим великолепием плыл я, раскинув руки, и уже не плыл, а висел, висел без опоры, — это было упоительно. Не знаю, сколько времени я провисел так. Наверное, долго, потому что отнесло меня довольно далеко. Я возвращался тихим брассом, глядя вперед, потому что там было на что посмотреть: Валечка и Кето, взявшись за руки, взмывали над водой, как молодые дельфинихи, и плюхались обратно, поднимая фонтаны серебряных искр. Девочки, сказал я наконец, выныривая позади них и приобнимая обеих за плечи, нам пора. Командор стоял на берегу и махал рукой. Не хочу уходить, сказала княжна, просто не хочу… Ее колотила легкая дрожь. Еще пять минут. Еще пять, согласился я. Но из веселья уже вышел пар, мы попрыгали, побрызгались и поныряли — без былого восторга, — потом шагнули на глубину и поплыли.
— Никогда не думала, что может… быть такое наслаждение… — сказала княжна. — Наверное, когда всегда так… это не так остро… а когда первый раз… и последний… очень остро… очень сильно… спасибо…
На берегу княжна с Валечкой забрались под одно покрывало и вздрагивали там, согреваясь. Вода была куда теплее воздуха. Я насухо протер себя полотенцем и натянул футболку.
— Панин идет, — сказал Командор.
Вдали, действительно, кто-то шуршал по песку.
— Нюхом учуял? — не поверил я.
— Говорю — Панин…
Это действительно оказался Панин.
— Вот вы где, — сказал он, подходя. — А я ищу на обычном месте.
Обычным было место на траверзе затопленного контейнера со снаряжением. Мы ушли оттуда на случай, если Панину понадобится что-нибудь спрятать или взять. Не понадобилось: Панин был сух.
— Командор тебя метров с двухсот опознал, — сказал я.
— А у него в левый глаз ноктоскоп вставлен, — сказал Панин. — Это чтоб ты знал.
— Княжна, — сказал я, — позвольте представить: Сергей Панин, наш лучший актер.
Княжна Дадешкелиани.
— Можно просто Кето, — высвободив из-под покрывала руку, княжна подала ее Панину. Панин тут же продемонстрировал, что он актер и в старом смысле этого слова: пал на колени и приложился к ручке так, как не снилось и д'Артаньяну.
— Как работа? — спросил я его, когда он наконец оторвался — вернее сказать, отвалился — от руки.
— Более-менее, — сказал Панин. — Но это нужно видеть глазами. Гера там сейчас кипятком брызжет.
— Гера? Интересно… Княжна, оставляю вас на Командора, извините…
— Она что, настоящая княжна? — спросил Панин, когда мы отошли метров на двести.
— Да, вполне.
— Странные вещи творятся на этом свете… Так вот, о деле. Мальчика мы взяли очень тихо, хорошо взяли… но подержаться нам за него не удалось.
— То есть?!
— Анафилаксия.
— На аббрутин?
— Да. Сдох на игле.
— Но-омер… вот это номер… — я даже остановился. До сих пор считалось — не без оснований, — что выработка непереносимости к аббрутину — монополия нашей фирмы. Никого из нас нельзя превратить в буратино: смерть наступает мгновенно.
Значит, теперь и в этом мы не одиноки…
— В квартире мы нашли одну штуку, но пока не скажу, что, — сам увидишь.
— Труп куда дели?
— С трупом все в порядке: продали мусорщикам.
— Сколько они сейчас берут?
— За все — две с половиной.
— Нормально.
— А знаешь, откуда пришла дробилка? Из гаража Скварыгина. Страшный народ эти мусорщики… Ну, документы мы забрали, купили билет в Бейрут — на сегодня — в общем, мальчик улетел.
— Ну, Серега, все-таки — что вы там нашли?
— Нет, все сам — и посмотришь, и пощупаешь, и полижешь, — все сам. Гера бродит вокруг нее, как кот вокруг сала…
— Бомба, небось?
— Угм.
— А кроме?
— Вещественного — ничего. Абсолютно чисто. А вот обозвал он нас — как бы ты думал? — Как?
— Японскими болванами.
— Японскими?
— Вот и я удивился. Очень. Понимаешь, когда я уже воткнул в него иглу, он выпихнул кляп и крикнул: «Позовите… а, дураки, японские болваны!» — и все.
— Интересненько… Да, жалко, что так вот…
— В квартире мы нашли одну штуку, но пока не скажу, что, — сам увидишь.
— Труп куда дели?
— С трупом все в порядке: продали мусорщикам.
— Сколько они сейчас берут?
— За все — две с половиной.
— Нормально.
— А знаешь, откуда пришла дробилка? Из гаража Скварыгина. Страшный народ эти мусорщики… Ну, документы мы забрали, купили билет в Бейрут — на сегодня — в общем, мальчик улетел.
— Ну, Серега, все-таки — что вы там нашли?
— Нет, все сам — и посмотришь, и пощупаешь, и полижешь, — все сам. Гера бродит вокруг нее, как кот вокруг сала…
— Бомба, небось?
— Угм.
— А кроме?
— Вещественного — ничего. Абсолютно чисто. А вот обозвал он нас — как бы ты думал? — Как?
— Японскими болванами.
— Японскими?
— Вот и я удивился. Очень. Понимаешь, когда я уже воткнул в него иглу, он выпихнул кляп и крикнул: «Позовите… а, дураки, японские болваны!» — и все.
— Интересненько… Да, жалко, что так вот…
— Неожиданно, правда?
— Весьма неожиданно… японские болваны… Может быть, это просто идиома? Типа «японский городовой»?
— Почему это у грузин должны быть японские идиомы? Тьфу, черт — не японские, а русские…
— Русские… За кого он вас мог принять? По мордам видно, что не японцы…
— В том-то и дело. Мы его ждали в квартире. Я и Гера. Эта штука, бомба, — мы ее распаковали, и она лежала прямо по центру. Он это видел, когда мы его вязали. Он даже не сильно сопротивлялся. Вырываться стал, когда я — взял шприц…
— Все забавнее… Ладно, показывай, что вы добыли… Панин постучал сложным стуком, а потом отпер дверь своим ключом. Гера неподвижно сидел в позе роденовского Мыслителя над предметом, размерами и формой похожим на пятилитровый молочный бидон. Японский городовой… Я нашарил сзади какой-то стул и сел.
Правильно Панин темнил — я все равно не поверил бы. Именно такую форму и размер — пятилитрового молочного бидона — имела японская атомная фугасная мина «Тама»: плутониевая, тротиловый эквивалент восемь тысяч тонн…
— Получилось? — спросил Панин. Гера молча протянул ему кусок фотопленки — совершенно прозрачный.
— Тогда я ничего не понимаю, — сказал Панин. — Я тоже, — сказал я. — Нельзя ли чуть подробнее? — Когда мы ехали, — сказал Гера, — в одном месте Машины проверяли радиометрами. Я думал — все. Но нас пропустили, хотя вообще-то «Тама» очень сильно светит — до пяти рентген в час. Плутоний, сам понимаешь, а свинца в ней всего двадцать килограммов. Ну, вот я решил проверить…
— Фотопленкой?
— Да. И получается, что так и есть — никакого излучения.
— Тогда, значит…
— Надо лезть внутрь, — сказал Гера. — Надо лезть внутрь, и все. Плутония там нет, это ясно, а остальное… В общем, ребята, вы пока погуляйте, я вас позову.
Мы отошли от дома метров на сорок и остановились. За деревьями играла музыка и бродили цветные сполохи — там танцевали. Кто-то громко смеялся рядом — громко, заливисто, пьяно.
— Водочки бы, — сказал Панин. — Как твое мнение?
— Не возражаю. Вот сейчас с Герой и возьмем на троих.
— А девочек?
— Не знаю, пьют ли княжны водку.
— Спросим. Она настоящая княжна?
— Ты уже интересовался.
— Ну и что? Я свободный гражданин свободной страны…
— Настоящая.
— Тогда надо будет найти еще двух девочек.
— Подождем, чем там кончится у Геры, — может, эта штука оторвет ему яйца…
Мы оглянулись на дом, и мне вдруг представилось: окна вспыхивают магнием, и все вокруг становится черным, и из черного пространства начинают медленно выплывать багровые клочья… Но вместо этого открылась дверь, и возникший на желтом фоне истонченный светом силуэт Геры дал нам понять, что все в порядке.
Все в порядке… Под предохранительной крышкой имелся вполне работоспособный подрывной блок тройного действия, но под блоком не было ничего: колодец, куда помещается собственно заряд, титановый стакан с плутонием и взрывчаткой, — этот колодец был до краев наполнен крупной свинцовой дробью…
Год 1961. Зден 01.09. Окало 03 час База «Саян». Командный пункт
Все это, конечно, было пустым и бессмысленным барахтаньем, но почему-то помогло.
Не помню, кто оказался инициатором уборки — наверное, оба. От ужаса.
Тела мы затолкали в стенной шкаф, выкинув оттуда какие-то коробки и выломав железные решетчатые полки. Шкаф закрывался плотно, хотя вряд ли герметично.
Простынями с коек вытерли, как могли, кровь, мозги и прочее. Все это побросали в тот же шкаф. В жаре многое уже засохло — особенно то, что было на стенах. К запаху я то ли притерпелся, то ли фильтры были по-настоящему хороши. Дышалось вполне терпимо. Особенно не в пультовой, где произошло побоище, а в маленькой каютке на четыре койки, к пультовой примыкающей. Если верить приборам, температура здесь была 160 по Фаренгейту. Если продолжать им верить, у нас в запасе имелось две тонны воды. Но из крана она не текла. В холодильнике, который продолжал работать, стояло две коробки консервированного пива: сорок восемь баночек. Это был весь наличный запас жидкости. Если выпивать по баночке в час… через сутки начнется жажда. Если не выпивать, нас убьет тепловой удар. И раньше, чем через сутки.
Я сменил свой заскорузлый егерский наряд на американскую пижаму. Настоящую пижаму для спанья, только с нагрудной планочкой: «Лейтенант Д. Бекер». Наверное, один из тех, кто должен был дежурить здесь прошлую ночь.
Моя соузница тоже переоделась. Она стала «капитаном К. Брилски».
Лежать было жарко. Мы сидели друг против друга и продолжали потеть.
— Теперь, как честный человек, я обязан вам подчиняться, — сказал я.
Она долго смотрела на меня, будто пытаясь проникнуть за край моей плоской, как древняя Земля, шутки.
— Знаете, — сказала она, — это вовсе не так нелепо, как может показаться.
Кстати, как вас зовут, витязь?
— Зден.
— О-о? Впрочем, кого только не встретишь… Я — Эльга.
— «Эльга, Эльга, неслось над полями…» И кто же вы, милая Эльга? Капитану ответить не пожелали, сославшись на недостаток времени. Но теперь у нас времени — о-го-го. Пока не кончится пиво.
Или пока все не остынет.
К бронированной двери нельзя было прикоснуться. Плевок на ней шипел. Я представляю, что там дальше…
Она довольно долго молчала.
— Вы действительно хотите узнать? Зачем?
— Люблю определенность.
— Хм… Как вы думаете, вытащат нас?
— Девяносто из ста, что нет. Наверху, скорее всего, не до потерпевших. Даже если капитан с Васей выбрались, все равно — руки у тех… наверху… дойдут не скоро.
А если не выбрались, так вообще никто не вспомнит про этот чертов бункер.
— Не ругайте его. Иначе мы давно превратились бы в горсточки пепла.
— А здесь мы истаем, как свечки. Я размышляю: не лучше ли будет укрыться одеялами? Термоизоляция.
— Попробуйте.
Пауза в беседе. Я устраиваюсь под одеялом. Долго прислушиваюсь к ощущениям.
— Так вот, возвращаясь к вопросу о…
— Вы упрямы.
— Скорее упорен. Кстати, под одеялом действительно прохладнее. А если не прохладнее, то легче.
— Ладно. Все равно вы мне не поверите. А поверите, вам же хуже.
— Да? Значит, это что-то весьма необычное. Вы говорите, говорите, я слушаю. Я вовсе не сплю.
— А я просто думаю, с чего начать. Вы верите в судьбу, в предназначение?
— Скорее да, чем нет. Хотя с судьбой у меня отношения натянутые.
— Это видно невооруженным глазом. А лженаукой историей вы не увлекаетесь?
— Именно лже?
— Шучу. И все же: не обращали ли вы внимание на странные типические совпадения, имевшие место в прошлом?
— А что такое типические?
— Ну… суть в том, что сюжеты различных исторических событий повторяются.
Меняется место действия, имена героев…
— В смысле: история повторяется?
— Да. Но не в том смысле, который обычно вкладывают, произнося эти слова. На самом деле существует небольшой набор схем — десятка полтора, — которые описывают практически все события.
— Наверное, потому, что… э-э… очевидцы, свидетели — они воспринимают происходящее именно в рамках готовых сюжетов. Так сказать, скороспешная легендаризация…
Я вдруг подумал, что наш случай как-то совершенно выламывается из нормальных легенд и переходит куда-то в плоскость высокого абсурда. Кафка. Или Мишель Мазон. У него же это: подводная лодка затонула и уже никогда не всплывет, но экипаж жив и занимается грандиозными и неимоверными умствованиями, совершенно морякам не свойственными… откуда-то берутся какие-то бабы… заговоры, революции…
Хорошая пьеса. Ставил ее Хабаровский драматический театр в пору своего короткого, но бурного расцвета.
На этом спектакле мы и познакомились с Кончитой.