Все, способные держать оружие… - Андрей Лазарчук 2 стр.


Болгары подходили к делу практично: вмешается ли Россия в спор в качестве союзника одной из сторон (догадайтесь с трех раз, какой именно) или же употребит свое влияние в чисто миротворческих целях. Пока же двадцать вымпелов Средиземноморского флота миновали Цейлон и находились в двух днях пути от объявленной зоны конфликта. Среди кораблей флота и болгарский крейсер «Царь Калоян»… — интервью по отраженному лучу со старшим офицером крейсера…

Помимо темы южных морей, в газете было немного о грядущих довыборах в нижнюю палату парламента и не слишком интересные сплетни о жизни царского двора. Царица Венцеслава была дамой строгой и поводов для сплетен не давала. Это вам не Мадридский двор…

Но каков все же абсурд: конституционная монархия входит составной частью в республику, до сих пор не принявшую конституцию, каковая республика по структуре и сути своей является ярко выраженной империей. Я попытался вспомнить нечто аналогичное из всемирной истории, но так ничего похожего и не подобрал.

В русских газетах было примерно то же самое, только респектабельная солидная «София» вдовесок устроила диалог между опальным адмиралом Визе и крымским вице-губернатором Брагиным, залетевшим (заплывшим) в наш богоизбранный город по каким-то вице-губернаторским делам. Визе был выживший из ума старик, совершенно уверенный, что наши двадцать кораблей, пусть и действительно первоклассных, смогут надрать задницу как много о себе возомнившей немчуре, так и япошкам, из всех достижений цивилизации постигшим разве что умение писать стоя. Брагин от всех этих проблем был далек и честно полагал, что худой мир лучше доброй ссоры.

Эту мысль он и пытался донести до своего тяжелобронированного собеседника…

Хамский же «Перуанец» все доискивался подоплеки таинственного взрыва. В Рангуне располагались склады русско-японского химического концерна «Шика», и анонимный автор утверждал, что именно там, на складах, и произошел невиданной силы взрыв — то ли с целью сокрытия налогов, то ли во избавление от ревизоров…

Белый открытый «опель» мелькнул между платанами, потом сдал задним ходом и остановился. Тедди выпрыгнул, не открывая дверцу, потом церемонно, с поклоном, вывел за ручку Зойку. На Зойке была белая шляпа и белые перчатки до локтей, но при этом зеленоватая растянутая майка, вытертые до белизны замшевые брючки и бесформенные босоножки из перепутанных ремешков и веревочек. Они скисшей от смеха походочкой, спотыкаясь о ступеньки и друг о дружку, поднялись в кофейню и бухнулись за мой столик, источая запах моря. Для них тут же появились два высоких стакана с лимонной водой со льдом. Кофе ни Тедди, ни Зойка не пили по каким-то непонятным мне соображениям. Волосы обоих были все еще мокрые. Купаться они ездили куда-то за Иеди-Куле, в Шварцфелс, теперь — Черные Скалы. При русских все должно существовать во множестве. Я там ни разу не был. Прежде это был добропорядочный немецкий семейный курорт. Теперь его облюбовали гемы и падлы.

Раньше мне там было нечего делать, а теперь — противно. Тедди же с Зойкой получают какое-то свое удовольствие, крутясь меж ними, грязными и презрительными. Смешно получилось и сейчас… и они взахлеб рассказали, изображая в лицах, как некое несчастное семейство сунулось по старой памяти на курорт и как оно в ужасе, теряя чемоданы, ловило такси, чтоб поскорее убраться из этого подобия ада. Тедди довез их до Иеди-Куле и оставил у дверей пансионата мадам Атанасовой. Новые впечатления бюргерам будут гарантированы…

— Зря ты так, — сказал я. — Плохого они тебе ничего не сделали.

— Им там тоже ничего плохого не сделают, — пожал он бронзовыми плечами. — Будет просто смешно, и все. В конце концов, снимут комнату.

— Жалко, ты их не видел, — сказала Зойка, сгребая волосы на лоб и потом резким движением головы перекидывая их назад. — Тумбочки. И он, и она. И детки у них точно такие же, только поменьше. Тупые тумбочки.

Глаза ее будто бы чуть косили, и смотрела она поэтому не совсем на меня. Даже в этом она стала похожа на Тедди.

— Марик приехал, — сказал Тедди.

— На хомяка стал похож, — сказала Зойка. — Щеки вот такие, — она показала. — И глазки не открываются. Здоровается вот так… — она протянула два пальца с непередаваемым выражением вселенской скуки на лице. С такой гримасой, наверное, патриарх Никодим выслушивал бы исповедь старой больной церковной мыши.

— Я вдруг растерялся, — Тедди почесал за ухом, — а она знаешь как ответила? Во, — и он протянул вытянутый средний палец.

— Этот хренчик будто яйцо прищемил на званом балу, — засмеялась Зойка. — Надулся еще больше…

Марик (но не Марк, как можно подумать, а Марлен) был нашим с Тедди одноклассником. В прошлом году на него внезапно свалилось многомиллионное наследство. Произошло это так: отец его, работавший инженером в нашем университете и увлекавшийся составлением головоломок, неожиданно для себя пробился в финал видеоигры «Остров сокровищ» и выиграл было даже главный приз, но рискнул на ультима-гейм и проигрался в пух и прах. Тем бы все и кончилось, но, на его беду, в этот день какая-то страховая компания проводила рекламную акцию. Беднягу в рекламных целях застраховали от проигрыша, и вместо приза (это была семейная поездка в Кению) он получил пятьдесят миллионов рублей, но — не спешите радоваться — в виде страхового полиса! Это транслировалось на всю страну. Два месяца спустя отец был тяжело ранен в какой-то шальной бандитской перестрелке — вместе с дюжиной таких же случайных прохожих — и умер по дороге на операционный стол. Еще через два месяца младшего сына похитили и запросили выкуп: тридцать миллионов. То есть почти все, что осталось после уплаты налогов.

Переговоры тянулись неделю. Сошлись на восемнадцати. В момент передачи денег бандиты были частью захвачены полицией, частью перебиты, — но оказалось, что брат Марика уже давно мертв. Мать, не вынеся всего этого, вскоре тоже умерла, а вот Марик… даже как-то не очень расстроился. Теперь у него была квартира на Невском, целый этаж, свой самолет, полный гараж автомобилей… и доходили слухи, что занимается он не самыми честными делами. Но, в конце концов, это его проблемы…

— Ну что, едем? — Тедди покрутил на пальце ключи. Я оставил на столе два железных полтинника, один простой, а один с изображением Петра Первого и его знаменитого ботика, прощально помахал господину Хачику, который в ожидании клиентов мерно крутил ручку кофемолки, и мы направились к машине. Зойка шла впереди. Сколько я ее знаю, все не могу понять — что же такое особенное есть в ее походке. Вроде бы ничего нет, а вот… Возле машины крутились турецкие ребятишки — охрана. Тедди выдал им несколько медяков. Мы сели и поехали.

Надо отдать немцам должное: когда Турция была протекторатом, а Константинополь — Стамбулом, они старались как можно меньше изменять лицо старого города, Истамбула, настаивая лишь (правда, очень жестко) на введении германского уровня санитарии, да еще заставляли хорошо мостить дороги и исподволь навязывали туркам европейский стиль жилища. Вот эти узкие улочки, над которыми нет неба, потому что вторые этажи почти смыкаются над головой, — они вовсе не предназначены для поездок на автомобилях, нет. Это место для неспешных прогулок и продолжительных бесед. Здесь роскошь неброска. Знаменитый на полмира ресторан может скрываться за такой вот невзрачной витриной, как мелькнула только что слева. Вечерами сюда подъезжают во множестве «алмазы» и «мерседес-бенцы»… Дома, похожие Бог знает на что, только не на дворцы, могут скрывать — и скрывают — за своими стенами шикарные квартиры, многие на два-три этажа, с внутренними двориками и фонтанами.

Богатые турки, в отличие от богатых европейцев, не стремятся почему-то за город.

Впрочем, богатые европейцы из Константинополя тоже не стремятся. В окрестностях, конечно, есть виллы, но их куда меньше, чем вокруг той же Москвы…

Мы обогнули мечеть Хаджи-Байрам и, потомившись недолго в пробке, выбрались на проспект Согласия (еще не так давно Шпеерштрассе). Вообще-то выезд с левым поворотом на него был через туннель, но туннель последние годы регулярно заливало, и с этим никак не могли справиться. Вот и сейчас: толстый усатый турецкий полицейский в фуражке с лакированным козырьком и высокой тульей (я однажды ознакомился с устройством такой фуражки; там пружины, распорки, вата… только за ежедневное ношение на голове такого механизма человеку положена ранняя пенсия) с неимоверной скоростью и четкостью крутился сам и крутил жезлом, пропуская, направляя и отсекая. Как назло, нас он остановил надолго, пропуская к Айя-Софии какой-то официальный кортеж: мотоциклиста, открытый лимузин, закрытый лимузин и микроавтобус. Я сидел и смотрел на мечеть, открывающуюся как раз в перспективе проспекта, между рядами разросшихся магнолий. Не люблю магнолии — за их жирные наглые цветы с тошнотворным запахом. Но сейчас даже они казались не такими уж противными…

Мы наконец тронулись, повернули налево, и я оглянулся. Купола сияли. Ну почему я не мусульманин?.. Уже десять лет православные пытаются уговорить муфтиев вернуть храм. Но те на это не идут, да и опять же — с чего бы?

Тедди вел машину небыстро, в правом ряду, чтобы с Зойки не снесло ее безумную шляпу. Левой рукой Зойка придерживала заполаскивающие поля, а правой приветствовала прохожих. Ей кланялись в ответ.

До университета такой езды было минут сорок. Первыми занятиями у нас были лабораторные штудии, явка на них была вольная. Лекции будут только в час дня. В три мы можем быть свободны. Я широко раскинулся на сиденье и попытался расслабиться. Но расслабиться у меня не получалось уже давно.

Год 1991. Игорь 06.06. Около 14 час Станция Варгаши. Государственная граница

Все, хватит с меня японской техники: неделю назад купил часы, а минутная стрелка уже отклепалась от оси и показывает не время, а направление к центру Земли — то, что меня сегодня интересует меньше всего. В конце концов, почему инженер, пусть даже на государственной службе, не может себе позволить приличные часы?

Допустим, не швейцарские. Жирновато. Допустим, «Адлер»… За окном вагона справа налево прокатился лязг буферов: наверное, к «Империуму» прицепили локомотив.

Конечно, «Империум» не может отклоняться от графика. А мы, конечно, можем…

Очень одинаковые японцы, стоявшие под навесами у вагонов, заторопились по своим местам. Черно-белые японцы — черные пиджаки, белые брюки — садились в черно белые вагоны «Империума», экспресса Пхеньян-Томск-Берлин-Лондон, единственного поезда, проходящего по землям всех четырех великих держав… что-то в этом мне показалось не то забавным, не то символичным — скорее всего, показалось: от скуки, — но додумать я не успел, потому что тихая музычка из репродуктора прервалась, и милый голосок — я так и видел эту белокурую голубоглазую девочку с кукольным ротиком и пышным бантом на голове — сначала по-немецки, а потом по-русски произнес: по настоянию пограничной стражи досмотр вагонов продлен, уважаемым господам пассажирам, следующим до станций Курган, Каменецк-Уральский и Екатеринбург, компания приносит свои извинения, компенсацию они могут получить в кассах вокзала в удобное для них время; после Екатеринбурга график движения будет восстановлен. Так… продлен досмотр… Я машинально посмотрел на часы, а потом хлопнул их об стол. Приедем в Курган — куплю новые. Куплю «Адлер» — назло Командору. Решено. Так и сделаю.

Но который же час? Я откатил дверь и выглянул в коридор. За окном спиной ко мне стоял часовой-пограничник в блестящей от дождя черной накидке. От купе проводника медленно шел бан-полицай — шел, заложив руки за спину и разглядывая через окна что-то на перроне. Увидев меня, он чуть ускорил шаг и положил правую руку на ремень рядом с кобурой.

— Герр офицер, — со сладкой улыбочкой заторопился я по-немецки, — не могли бы вы сказать, что произошло и который час? Я спал, и вот…

— Четырнадцать двадцать две, — ответил он. — А что произошло, не знаю. Пограничники что-то ищут. Наверное, опять кто-то пошутил насчет бомбы в багаже. Идиоты.

— Часто так шутят?

— Бывает… А у вас что, часы остановились?

— Сломались. Брак. Купил дешевые… недели не проносил.

— Японское дерьмо, — он издали, спрятав руки за спину, взглянул на мои часы. — Консервы у них вкусные и фарфор хороший, а механизмы делать не могут.

— Ну, на Островах-то делают, — возразил я. — Только и стоят они хороших денег. А это — из Континентальной…

— Вам, конечно, виднее, это вы с ними друзья, — сказал полицай. — Только, на мой взгляд, лучше немецкой техники все равно не найдешь. Не потому что я шовинист — из личного опыта…

Хлопнула дверь тамбура, загремели по железу сапоги. Мой собеседник сделал шаг назад и подтянулся, готовый рапортовать начальству. Дверь я задвинул не до конца, оставил щель, чтобы слышать, что происходит, — но фиг: вошел и вытянулся в струнку, отдавая честь, лейтенант пограничной стражи.

— Валинецкий Игорь Зденович, гражданин Сибири, из Томска, инженер, направляетесь в Москву по делам государственной компании «СПРТ»?

— Именно так, — сказал я.

— Пожалуйста, еще раз предъявите паспорт и вещи для повторного досмотра.

— Пожалуйста.

— Поскольку в вашем теле работает ядерный реактор, предъявите нагрудный знак, медальон и браслет.

Я показал браслет, расстегнул рубашку и продемонстрировал медальон. Лейтенант сверил номера с тем, что записано в паспорте, кивнул.

— Спасибо. Откройте чемодан.

— Что именно вас интересует?

— Простите, это тайна.

Он прошелся интроскопом по стенкам, крышке и дну моего чемодана, похлопал руками по дорожной сумке, показал на раухер:

— Прошу вас, продемонстрируйте работу аппарата.

Я вывел на экран схему интерференции полей в блоке «Пирмазенс» и показал, как меняется картина с ростом нагрузки. Лейтенант был удовлетворен.

— Благодарю вас, — сказал он. — Приношу извинения за беспокойство. Это делается в целях вашей безопасности.

— Долго мы еще простоим?

— Не больше часа.

Он вышел и через несколько минут вернулся.

— Герр инженер, не согласитесь ли вы принять попутчика?

Мне показалось, что он подмигнул.

— Главное, чтобы согласился попутчик, — я постучал ногтем по нагрудному знаку.

— Фрау без предрассудков, — сказал лейтенант.

И вошла фрау. Я почувствовал, что встаю. За спиной фрау маячил солдат с чемоданом.

— Очень мило… с вашей стороны… лейтенант. Фрау походила на француженку: короткая стрижка, с прищуром глаза, высокие скулы, чуть втянутые щеки. Стройна.

Необычные, ломкие движения. Я не стесню?.. Что вы, разумеется, нет. Семья с двумя детьми, очень просили… Располагайтесь, пожалуйста… мне выйти? На секунду, не больше. Вас предупредили относительно этого (напрягаю грудную мышцу, значок уезжает на полметра вперед)? Да-да, ничего особенного, я не боюсь.

Замечательно…

Замечательно.

В коридоре я прижался лбом к холодному стеклу. Сердце работало во втором режиме: сто ударов в минуту. Что-то рановато начинается операция… похоже, что наши друзья из гепо нервничают. И без помощи раухера я мог с полной уверенностью сказать, что фрау эта имеется в нашей картотеке. Номер Р-147, «Роза», агент-наблюдатель высшего класса. Обычно работает на ближневосточном и туранском направлениях. Свободно владеет арабским и фарси. Сексуально притягательна для мужчин восточного типа…

— Входите, можно.

Когда она пришла, на ней был клетчатый твидовый костюм. Теперь она натянула брючки из темно-красной замши и облегающий черный свитер. Ай-яй-яй, какая откровенная фронтальная атака. Разве же так должен поступать агент-наблюдатель высшего класса? Но главное — зачем? Я что, похож на арабского террориста?

Нескладуха. Ладно, разберемся по ходу дела…

— Позвольте представиться: инженер Игорь Валинецкий. — Я вспомнил, наконец, что мы не знакомы.

— Криста Лауэр, — протянула она руку. — Переводчик-синхронист. Вы из Сибири?

— Да, из Томска… — Рука у нее была сухая, нервная. Я приложился губами к запястью и удивился, что меня не ударило током.

— Я была в вашем Томске, — сказала она. — Красивый город. И чистый. Но уж очень похож на американские города.

— В Америке вы тоже были?

— Дважды. В восьмидесятом и восемьдесят восьмом. В августе. Сплошные восьмерки. Смешно, правда?

— Неимоверно. А с какого языка вы синхронно переводите?

— С арабского.

— О!

— Не похоже, правда? Никто не верит. А ведь арабский — очень простой язык. Очень красивый. Хотите, я вам стихи почитаю?

— Секунду, — сказал я. — Пойду шепну пару слов проводнику.

Коридор был пуст: законопослушные граждане обеих стран близко к сердцу приняли просьбу не выходить из купе без крайней на то необходимости. Проводник, подперев щеку, грустно смотрел в окно. Дождь не кончался.

— Что желает герр инженер? — вскочил он мне навстречу. Забавно: по нашу сторону границы он спрашивал:

«Чего изволите?», а по эту, хоть и говорил по-русски, фразу строил на немецкий манер.

— Две чашки очень хорошего чая и бутерброды с семгой.

— Пирожные?..

— И пирожные, да.

— Пять минут.

На обратном пути я вдруг сообразил, что именно привлекало за окном внимание моего собеседника-полицая и что я видел сам, но за размышлениями о качествах и статях агента Р-147 просто не пропустил в сознание. На мокром асфальте перрона проступили нанесенные трафаретным способом силуэтные портреты «самарской четверки»: Сталина, Молотова, Ворошилова и Берии; силуэты наезжали один на другой, и получалась гордая шеренга — так когда-то изображали казненных декабристов, а потом — Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина, «…ет единная ро…» — видны были буквы. У патриотов почему-то всегда нелады с родным языком. Это подметил еще Ларошфуко, только выразился как-то закомелисто. Или это был Паскаль? Блез. Паскаль Блез и Блез Паскаль — это два разных человека. Или Вольтер? Лишивший невинности Жанну д'Арк. Мне вдруг стало тоскливо: последний раз по-настоящему, для души я читал лет пять назад. С тех пор — только для ума.

Назад Дальше