— Ты, Фейд, понятия не имеешь, что поставлено на карту. У тебя не хватит воображения представить себе степень возможного возвышения дома Харконненов. Скажу лишь об одном: мы будем иметь постоянное представительство в СНОАМ.
Фейд энергично закивал в знак согласия: богатство — это великая сила. Все благородные дома черпают при случае из казны СНОАМ — разумеется, с санкции правления директоров. А Совет СНОАМ — своеобразный слепок с политических институтов империи, с ландсраата, созданного законным путем, в результате выборов, и служащего противовесом власти монарха и его сторонников. Однако приходилось признать, что власть Совета СНОАМ превыше ландсраата.
— Герцог Лето, — продолжал Питер, — может попытаться бежать к Свободным, живущим на краю пустыни. К ним же, возможно, он постарается отослать и свою семью. Но все пути блокированы агентами Его величества. Один из них — Кайннз, может, помните его?
— Фейд его помнит, — вставил барон. — Продолжай!
— Не слишком-то вы любезны, барон.
— Здесь приказываю я! — прикрикнул барон. Питер пожал плечами:
— Если дело пойдет так, как планируется, то дом Харконненов получит поместья на Арраки и ставленник вашего дяди будет управлять ими от имени барона Владимира Харконнена.
— Значит, у нас увеличатся доходы, — резюмировал Фейд.
— Конечно, — согласился барон.
— И Великие дома будут знать, что только барон смог уничтожить Атридесов, — добавил Питер.
— Да, они будут это знать, — выдохнул барон.
— Самое интересное, что все это знает и герцог, — сказал Питер. — Он уже сейчас чувствует ловушку.
— Это правда, — в голосе барона неожиданно прозвучали нотки печали. — Но он ничего не может поделать. Даже жалко его.
Барон отошел, наконец, от глобуса и, выйдя на середину комнаты, показался во всем своем великолепии — огромная, непомерно полная фигура на странно тонких для такого тяжелого тела ногах.
— Однако я проголодался, — пробормотал он, сверля племянника маленькими глазками, под которыми отвисли большие мешки. — Пойдем перекусим на дорогу.
— Ну, Джессика, что ты теперь скажешь? — спросила Преподобная мать.
Их разговор происходил в замке Каладан в день тяжелого испытания Пола. Обе женщины были в комнате Джессики одни, а Пол был в соседней.
Джессика стояла у окна, выходившего на юг, завороженная путаницей красок заката над рекой. Она прекрасно расслышала вопрос, но все еще не могла решить, как ей себя вести.
Она вспомнила про испытание, через которое прошел ее сын, и прошептала:
— Бедный Пол…
— Я задала тебе вопрос! — голос старухи звучал сердито и настойчиво.
— Что? А!.. — Джессика оторвалась от воспоминаний и повернулась к старухе, сидящей у стены между двумя окнами, выходящими на восток. — Что же вы хотите, чтобы я сказала?
— Что я хочу? Я хочу, чтобы говорила ты, — в голосе старухи слышалась издевка.
— Да, но у меня сын! — вспыхнула Джессика, хотя и понимала, что ее намеренно вводят в состояние гнева.
— Тебе было велено рожать для Атридесов только дочерей!
— Это так много для него значило! — взмолилась Джессика.
— И ты со своей гордыней произвела на свет Квизатца Хедераха! Джессика подняла голову.
— Я знала, что это необходимо.
— Ты думала только о том, что твой герцог желает сына! — проворчала старуха. — А интересы герцога в расчет не принимались. Твоя дочь могла бы стать невестой наследника Харконненов. Ты безнадежно усложнила дело, поставив под угрозу развитие всей генетической линии нашего рода.
— Но ведь и вы не безгрешны! — с вызовом бросила Джессика в лицо старухе, храбро выдержав ее взгляд. И та вдруг смущенно пробормотала в ответ:
— Что сделано, то сделано!
— Я поклялась никогда не менять свои решения, — подтвердила Джессика.
— Как это благородно! — рявкнула старуха. — Никаких сожалений. Посмотрю, какую ты будешь предлагать цену за свою жизнь и жизнь своего сына, когда каждый захочет убить вас… Как ты будешь молить о пощаде…
Джессика побледнела.
— Неужели нет выбора?
— Выбора? И это спрашивает ученица Бене Гессерит?
— Я спрашиваю лишь о том, что видите в будущем вы, с вашими большими возможностями?..
— Я вижу в будущем то, что видела и раньше. Ты хорошо знаешь состояние наших дел. Стремление смешивать кровь безо всякого плана было свойственно нам, Джессика. Империя, компания СНОАМ, Великие дома — это всего лишь частицы, выброшенные на поверхность бешеного потока.
— СНОАМ, — прошептала Джессика. — Я думаю, что она уже решила, как поделить захваченное у Атридесов.
— Что СНОАМ, когда даже погода в наше время изменчива, как флюгер, — сказала старуха. — Император и его друзья требуют шестьдесят пять процентов от директорских прав компании. Они тоже почуяли запах добычи. И чем она крупнее, тем больше вожделение. Это неизбежная страница истории, девочка.
— Что мне сейчас позарез нужно, — сказала Джессика, — так это взгляд в историю.
— Не надо шутить! Ты не хуже меня знаешь, какие силы нас окружают.
Джессика с горечью проговорила:
— А мы как щепки в потоке!
— Помолчать бы тебе, девочка! На эту дорогу ты вступила сама, и я знаю, что тебя ожидает.
— «Я — Бене Гессерит. Я существую только для того, чтобы наблюдать», — процитировала Джессика.
— Правильно! — сказала старуха. — И все, на что мы теперь можем надеяться, — это спасти главное: основу для продолжения рода.
Джессика закрыла глаза, чувствуя, как слезы жгут ей веки. Наконец она произнесла:
— Я заплачу за свои ошибки.
— А твой сын тоже будет платить за твои ошибки?
— Я постараюсь его защитить!
— Защитить! — фыркнула старуха. — Ты же хорошо знаешь, в чем гнездится слабость! Защищая его, ты лишишь его силы, необходимой ему, чтобы выполнить свое предназначение.
Джессика отвернулась и посмотрела в окно. Старуха поднялась, поправляя платье.
— Позови сына, мне пора уходить. — Голос старухи смягчился. — Джессика, девочка, я бы хотела остаться и помочь вам, но каждый должен идти своим путем.
— Я знаю.
— Ты дорога мне, как любая из моих дочерей, но я не могу смешивать материнские чувства с долгом.
— Я понимаю…
— То, что ты сделала и почему ты это сделала, — мы знаем обе. Хочу сказать тебе в утешение, что твой сын может стать вершиной Бене Гессерит. Однако не питай слишком больших надежд — у него один шанс из тысячи.
Джессика сердитым жестом смахнула слезы со своего лица.
— Вы снова заставили меня почувствовать себя маленькой девочкой, отвечающей первый урок. Люди не должны уподобляться животным. А я была так одинока…
— Это следовало бы сделать одним из испытаний, — сказала старуха. — Люди почти всегда одиноки. А теперь зови Пола, у него было время подумать. Я еще должна задать ему несколько вопросов.
Джессика кивнула и, подойдя к соседней двери, открыла ее:
— Пол, зайди к нам, пожалуйста.
Пол нехотя вошел к женщинам, в его походке сквозило упрямство. Он взглянул на мать так, как будто она была ему чужой. При виде Преподобной он насторожился и приветствовал ее как равный равную.
— Давай вернемся к вопросу о твоих снах, юноша, — сказала ему старуха.
— Чего вы от меня хотите? Не все сны стоят того, чтобы о них помнить, хотя я могу вспомнить любой.
— Как же ты определяешь разницу между ними?
— Просто… знаю.
Старуха посмотрела на Джессику, потом опять на Пола.
— Что тебе снилось прошлой ночью? Достоин ли тот сон воспоминания?
— О, да!
Пол закрыл глаза, припоминая:
— Мне снился пожар… вода… и девушка в ней… очень худенькая, с огромными глазами ярко-синего цвета. Я разговаривал с ней и рассказал ей о вас.
Пол открыл глаза.
— То, что ты рассказал той девушке, произошло сегодня? Пол подумал, прежде чем дать ответ.
— Да. Я рассказал ей о том, что пришли вы и отметили меня клеймом странности.
— Клеймом странности! — выдохнула старуха и посмотрела на Джессику, чтобы привлечь ее внимание к Полу.
— Скажи мне правду, Пол, ты часто видишь во сне то, что потом происходит наяву?
— Да. Я часто видел во сне эту девушку.
— Ты ее знаешь?
— Нет. Но я ее встречу.
— Да. Я часто видел во сне эту девушку.
— Ты ее знаешь?
— Нет. Но я ее встречу.
— Расскажи мне о ней. Пол снова закрыл глаза:
— Мы — на маленьком пятачке среди скал, где можно укрыться. Несмотря на ночное время, очень жарко, и сквозь промежутки между скалами видны пески. Мы… чего-то ждем… я должен встретиться с какими-то людьми. Она боится, но пытается скрыть это от меня, а я… совсем не волнуюсь. Она говорит: «Расскажи мне о воде твоего родного мира… Узул…»
Пол открыл глаза.
— Ну, не странно ли? Мой родной мир Каладан. Я никогда не слышал о такой планете — Узул…
— Было ли в этом сне еще что-нибудь? — вмешалась Джессика.
— Впрочем, может, это меня она назвала таким именем, — подумал вслух Пол. — Мне это только сейчас пришло в голову. — Он снова закрыл глаза. — Она попросила рассказать ей о воде. Я взял ее за руку и сказал, что прочту ей стихи. И вот я читаю ей стихи, но многие слова ей непонятны, приходится объяснять…
Старуха посмотрела на Пола:
— Молодой человек, как Проктор школы Бене Гессерит я утверждаю, что вижу перед собой Квизатца Хедераха, который станет одним из нас. Твоя мать тоже видела такую возможность, но она смотрела глазами матери.
Старуха замолчала, а Пол, понимая, что она ждет его ответа, хранил молчание. Наконец она сказала:
— Кем ты станешь, покажет будущее. Но в тебе что-то есть, это несомненно…
— Мне можно уйти?
— Разве тебе не хочется узнать, кто такой Квизатц Хедерах? — спросила Джессика.
— Мне ведь сказали, что те, кто пытались это узнать, умирали.
— Я могу тебе намекнуть, почему их попытки не удались, — сказала Преподобная мать.
«Она говорит о намеках, значит, сама ничего толком не знает», — подумал Пол.
— Раз можете, так скажите!
— Он что, командует мною? — старуха улыбнулась, и лицо ее стало еще более морщинистым. — Ну что ж, это хорошо.
Пол почувствовал удивление — старуха говорит элементарные вещи. Неужели она думает, что мать его ничему не учила?
— Это и есть ваш намек?
— Мы здесь не для того, чтобы играть словами, — сказала старуха. — Ива сгибается под ветром, пока не разрастется и не встанет стеной на его пути. В этом ее предназначение.
Пол пристально поглядел на нее. Она сказала «предназначение», и он почувствовал, как это слово будто ударило по нему. Он ощутил вдруг в себе приступ злобы; глупая, пошлая старуха!
— Вы думаете, что я могу стать этим Квизатцем Хедерахом? — отчеканил он. — Вы сказали об этом, но вы ни одним словом не обмолвились о том, как я могу помочь своему отцу. Я слышал весь ваш разговор с моей матерью. Вы говорили так, будто мой отец уже мертв…
— Если бы мы могли что-либо предпринять для спасения твоего отца, то мы бы давно уже это сделали, — проворчала старуха. — Может, мы еще успеем спасти тебя. Это сомнительно, но возможно. Но для твоего отца уже ничего нельзя сделать. Когда ты поймешь мои слова и примешь их за непреложную истину, ты усвоишь урок настоящего Бене Гессерит.
Пол видел, как потрясли эти слова его мать. Он во все глаза смотрел на старуху. Как она могла сказать такое о его отце? Что заставляет ее так думать? В нем все кипело от негодования.
Но Преподобная мать уже обратилась к Джессике:
— Ты обучила его согласно пути — я вижу все признаки этого. На твоем месте я сделала бы то же самое — ну их к дьяволу, все правила!
Джессика кивнула.
— Теперь я предупреждаю тебя, — сказала старуха, — продолжай обучение, как начала. Внутренний голос подскажет ему свой путь безопасности. Положено хорошее начало, но мы не знаем, сколько всего ему еще понадобится… и что приведет в отчаяние.
Старуха подошла вплотную к Полу и посмотрела на него сверху вниз:
— Прощай, юноша! Надеюсь, тебе повезет. А если нет — что ж, мы еще и сами кое-что можем.
Она снова посмотрела на Джессику. Между ними мелькнула искра понимания. Потом она, не оглядываясь, вышла из комнаты, шелестя юбкой. И комната, и все, кто в ней находились, уже перестали быть предметом ее внимания. Но Джессика успела заметить слезы на ее морщинистых щеках. Эти слезы говорили об охватившем ее смятении больше, чем любые ее слова и поступки в этот напряженный день.
Зуфир Хават вошел в классную комнату замка Каладан и молча запер за собой дверь. Сегодня он чувствовал себя особенно усталым. Как быстро промчались годы!.. Его нога ныла в месте ранения, полученного еще на службе старого герцога. Он служил уже третьему поколению этой семьи.
Оглядев комнату, залитую лунным светом, он заметил Пола, сидевшего за столом над разложенными бумагами и картами.
«Сколько раз я должен повторять ему, чтобы он не сидел спиной к двери!» — Хават сделал несколько шагов по направлению к мальчику.
Пол остался сидеть в прежней позе. Хават кашлянул. На луну набежало облако, и свет в комнате померк. Пол выпрямился и, не оглядываясь, сказал:
— Я помню, что сижу спиной к двери.
Хават выдавил на лице улыбку, прошел в глубь комнаты, остановился у стола. Пол поднял голову и посмотрел на старика: темное, изрезанное морщинами лицо, глаза, полные тревоги.
— Я слышал, как вы шли по дому, как открывали дверь.
— Но ведь так может войти любой!
— Я еще в состоянии отличить вас от любого.
«Может быть, он и прав», — подумал Хават. Это его служанка-мать, конечно, многому научила. Хотел бы я знать, что подумали бы об этом в ее драгоценной школе? Может быть, поэтому сюда и прислали старуху Проктора — наставить нашу дорогую леди Джессику на путь истинный?
Хават поставил стул напротив Пола и сел лицом к двери. Откинувшись на спинку, он изучал комнату. Внезапно она показалась ему незнакомой, видимо, потому, что вещи были уже отправлены на Арраки. Остались только стол и зеркало, возле которого висела вся изрезанная мишень, похожая на лицо старого солдата, побывавшего во многих сражениях. «И я, наверное, такой же», — подумал Хават.
— Зуфир, о чем ты думаешь? — спросил Пол. Хават взглянул на мальчика:
— Тебя печалит отъезд?
— Печалит? Чепуха! Жаль, конечно, расставаться с друзьями. — Он посмотрел на карты. — Арраки — всего лишь одна из планет. Мой отец послал тебя навестить меня?
Хават нахмурился: мальчик слишком хорошо его понимал. Он кивнул:
— Ты думаешь, было бы лучше, если бы он пришел сам? Но ты же знаешь, как он занят. Он придет позже.
— Я изучал бури на Арраки.
— Бури? Понятно.
— Похоже, что они там очень страшны. Они распространяются на территорию в шесть-семь тысяч километров и разрушают все на своем пути. Скорость ветра достигает семисот километров в час. Почему там не возьмут погоду под контроль?
— Это требует больших расходов. У Арраки свои проблемы. Союз требует чересчур высокую плату за этот контроль. Дом твоего отца не слишком богат, и ты это знаешь.
— Ты когда-нибудь видел Свободных? «Мальчишка умен не по годам», подумал Хават.
— Видел и не видел, — сказал он. — Об этом народе известно немногое. Они носят широкие накидки, и от них исходит неприятный специфический запах.
Пол сглотнул слюну, внезапно осознав важность этого сообщения: Свободные носят специальные костюмы, которые удерживают воду. Видимо, им приходится перегонять собственные выделения, чтобы не мучиться от жажды.
— Вода там — драгоценность, — сказал он.
Хават кивнул, думая о том, что ехать на эту планету надо хорошо подготовившись.
Пол посмотрел на небо и увидел, что начинается дождь. «Вода…» — подумал он.
— Ты еще много узнаешь о ней, — вторил его мыслям Хават. — Как сын герцога ты не будешь испытывать в ней нужды, но другие…
Пол вспомнил слова Преподобной матери: «Ты узнаешь о погребенных надеждах, о безумии пустыни. Тебе придется носить очки от солнца, и не будет у тебя ничего для передвижения, кроме собственных ног. На Арраки луна станет твоим другом, а солнце — врагом».