Логически можно было предположить, что теперь основные силы лунников постараются добраться до космодрома и захватить не успевшие стартовать шаттлы. Задержит их лишь отсутствие транспортных средств на территории «Сателлита» и ограниченное число скафандров. Но даже в самом худшем случае около тысячи преступников преодолеют семьдесят километров по Морю дождей за сутки или, может, чуть больше…
Тогда они заберутся в челноки, заставят наших пилотов взлететь, и… сам черт не догадается, что дальше придет на ум зверью, которое двадцать лет смотрело на родную планету со стороны.
Сбивать шаттлы со своими солдатами на борту? Нанести ракетный удар по гнезду бандитов – тюрьме – из космоса, закрывая воспаленные глаза и жертвуя невинным техперсоналом, людьми, у которых на Земле остались семьи? Лишить мудака Ямчина наград? Найти виноватых? Да, пожалуй, найти виноватых – это в первую очередь! Потому как паника охватила уже всю планету…
* * *Ой-ё!.. Желудок провалился куда-то к мошонке и тотчас всплыл, застревая в гортани. Я не сразу понял, что это наступили недолгие секунды невесомости в промежутке, когда корабль уже закончил разгон, но еще не начал тормозить.
Значит – скоро прибудем.
В наушниках раздалось шипение, бульканье и сопение. Я посмотрел налево.
– Le ve'hicule automoteur «Lunokhod» [1]… – пробормотал бледный негр, заметив мой взгляд. – Тошнить… много тошнить…
– Отключите кто-нибудь говорильник этому французу! – раздраженно сказал угрюмый десантник по кличке Минотавр. Чернобородый, с узким лицом и изъеденным когда-то ветрянкой носом, он получил свое прозвище за неровности на лысом черепе похожие на рудименты рогов, и постоянную озлобленность на весь мир.
– Тошнить… Вчерашний ужин кончаться – опять тошнить… все равно тошнить… – дрожащим голосом изрек представитель ООН.
– Глубоко мыслит, зараза, – сказал молодой десантник Сергей, стараясь отдышаться после перегрузок.
Я глянул на него и усмехнулся: серо-зеленые глаза парня были по-идиотски скошены к переносице – они философски наблюдали за шариком сопли, парящим внутри шлема, в пяти сантиметрах от носа. Невесомость.
– Отключите, – еще раз для порядка буркнул Минотавр, – а то я расистом сейчас стану. Етит твою!..
«2g» – услужливо выдал компьютер…
Краем глаза я заметил, как шаровидная сопля вмиг размазалась по удивленной Серегиной морде. Отрицательное ускорение – начали тормозить…
В следующие часа два значения перегрузок скакали от полуторных до четырехкратных. Плюс приятные всплески невесомости. Скорее всего, мы вышли на стационарную орбиту, совершили виток или несколько вокруг Луны и лишь потом пошли на снижение. Никто из пассажиров не знал, что происходит за бортом до тех пор, пока шаттл здорово не тряхнуло и далекий голос из ЦУПа не подтвердил нашу успешную посадку.
Из рубки вышел капитан, сдвинув брови, осмотрел наши лица и резко приказал выметаться из челнока по столь длинному адресу, что воспроизвести его я бы не взялся. Затем он перечислил легкие недостатки родословной вплоть до четвертого колена всех «вшивых эмбрионов, протирающих собственное филе в ЦУПе», и вынес умопомрачительный по оптимизму вердикт нашей «успешной, мать ее» посадке. Пришлось искренне пожалеть о том, что внутреннюю связь без приказа командира отключить было нельзя, а заткнуть уши, будучи в скафандре, мягко выражаясь, затруднительно. Не знаю, может, этакое вступительное слово капитана при высадке на Луну для старых космических волков и не было в диковинку, но среди нас, понятное дело, таких волков не оказалось, и поэтому даже бывалые, видавшие виды десантники округлили покрасневшие глаза от «торжественного приветствия» людей на спутнике Земли.
– Приборы зафиксировали при посадке нарушение внешней обшивки, – объяснил он после очередной порции отборного мата. – Поэтому лучше будет убраться подальше от корабля во избежание непредвиденных последствий. – Выдержав пристальный взгляд Дениса Дорчакова, он добавил уже ледяным тоном: – Не исключено, что сейчас вся эта херня может взлететь на воздух… Верней, в безвоздух.
Все как-то сразу зашевелились.
Практически пинками выгоняя гражданских во главе с чернокожим французом из пневмокресел, капитан искоса поглядывал, как наше подразделение старается приспособиться к силе тяжести в одну шестую земной.
Первым чуть не прошиб шлемом потолок Минотавр.
– Куда вы меня приперли, скоты?! – раздался в наушниках его истошный рев.
– В аквариум, рыбка ты моя… – Это голос Сашки Берметова. Он воплощает наше военное чувство юмора, отупевшее до предела, но обретающее определенный шарм в свете хронического атавизма. – Покамест не поздно, можешь сам всплыть вверх брюхом!
Сашка, не переставая резво передвигаться к шлюзу, подпрыгнул серым пузом скафандра вверх, наверное, подавая пример всплытия. При этом он нечаянно двинул автоматом мне в стекло шлема, за что получил тычок ногой в спину и, словно большая подушка, вывалился в открывшийся шлюз.
– Опачки, пифи-пафи… – хмыкнул Минотавр.
– Отставить! – прозвучал негромкий голос Дениса Дорчакова.
Суматоха мигом прекратилась, в эфире остались лишь небольшие помехи. Мы стали по очереди выбираться из шаттла и спрыгивать с высоты метров четырех на ровную поверхность посадочной площадки.
Я плавно оттолкнулся от корабля и неожиданно легко встал на землю… нет, это уже не земля. Это чужой мир.
«Внешние показатели:
ускорение свободного падения 1,63 м/с2;
температура +108,6 градусов по шкале Цельсия;
состав атмосферы не определен;
давление 0,000083 атм.;
влажность не определена» – сверкнул компьютер зеленоватыми буковками в левом верхнем углу поля зрения.
Наша немногочисленная группа, осторожно отталкиваясь от поверхности, побежала в сторону видневшихся куполов космодрома. В арьергарде представитель ООН и нашего Минюста волокли друг друга в окружении полудохлых технарей.
Позади остался скособочившийся челнок, пропахавший резко выделяющуюся полосу на взлетной площадке. Да, непросто было нашему космическому волку сажать межпланетную посудину без привычной навигационной системы, уничтоженной при первом штурме лунниками.
Я бросил прощальный взгляд на грациозный когда-то корабль… Ему уже не суждено было вернуться домой – на Землю.
Впрочем, нам тоже. Каждый понимал это. По крайней мере – наше подразделение. Насчет гражданских, не знаю, может быть, эти недомерки думали, что на увеселительную прогулку отправляются: последят, чтобы не нарушались права человеков, помогут восстановить какие-нибудь технические штучки-дрючки и – по домам?.. Корсары фиговы… Таких придурков не жалко. Хотя возможно, я не совсем справедлив. Ведь этих бравых молодцев тоже, наверное, отправили сюда не по собственной воле. Можно быть полнейшим олигофреном, но инстинкт самосохранения штука для сапиенса святая – всегда работает. Именно поэтому я и не собирался заботиться о ком-либо в этом безвоздушном пекле, кроме себя, любимого, и военных интересов нашей команды.
На гражданских, будь то справедливо или нет, мне насрать.
Я умер для Земли. Но здесь постараюсь выжить как можно дольше, чего бы мне это ни стоило.
При очередном прыжке – все же трудно приспособиться к движению, когда твоя накачанная туша весит всего килограммов пятнадцать, – пришлось схватить за ремень чуть было не улетевший в звездные дали автомат АКЛ-20.
– Сейчас подойдем к жилому куполу космодрома и попробуем выяснить, что там у них, – прошелестел в наушниках голос Дорчакова. – В оба глядите.
Двигаться в громоздком скафандре было не сказать чтобы очень уж неудобно – сказывалась низкая гравитация, – но чрезвычайно непривычно. Это вам не легкий камуфляж «песчанка», в котором не бежишь между серо-коричневыми горными насыпями Таджикистана, а скользишь…
Мы приближались к сооружениям космодрома. Было тихо, если, конечно, можно говорить о тишине там, где звука просто не бывает по определению – в безвоздушном пространстве. Направо расстилалась серая равнина с еле заметной ленточкой дороги, как раз той самой, которая вела к тюрьме. Она была пустынна.
Как и всё вокруг.
Вдалеке, чуть левее исполинского купола из зеркально-черного металла виднелись горные хребты. Четкими свинцовыми росчерками выделялись они на фоне тьмы неба, испещренной кристаллами звезд. Длинные, словно вырезанные по трафарету из черного бархата тени прыгали перед нами, выделывая замысловатые ужимки на кольцах миниатюрных кратеров.
«Пятеро слева, пятеро вперед, пятеро прикрывают», – показал жестами Дорчаков, когда мы приблизились к люку шлюза. Солнце ослепительными бликами отражалось на его поверхности, мешая смотреть прямо, заставляя сильно щуриться.
Командир с четырьмя десантниками уверенно подошел к внешнему электронному замку. Он, держа на сгибе одной руки автомат стволом вперед, другой приложил магнитный ключ-таблетку к идентификатору. На панели, которая располагалась рядом, красный огонек потух и вспыхнул зеленый. Массивная герметичная дверь быстро уползла вверх. Группа прикрытия опустилась на колено, вскидывая оружие, а мы с левой стороны по одному стали забегать внутрь.
Командир с четырьмя десантниками уверенно подошел к внешнему электронному замку. Он, держа на сгибе одной руки автомат стволом вперед, другой приложил магнитный ключ-таблетку к идентификатору. На панели, которая располагалась рядом, красный огонек потух и вспыхнул зеленый. Массивная герметичная дверь быстро уползла вверх. Группа прикрытия опустилась на колено, вскидывая оружие, а мы с левой стороны по одному стали забегать внутрь.
– Фонари включите, не видно, – шикнул Денис.
Тут же по стенам и полу довольно просторного помещения шлюза заскользили резкие круги света – небольшие фонарики были установлены у всех на автоматах.
– Нет никого… – дрожащим голосом сказал наш правовед. – Может, их всех, совсем всех…
– Заткнись, болван! – рявкнул кто-то.
– Чисто, Денис! – сказал Минотавр, сипло дыша в наушниках.
– Все внутрь, – негромко скомандовал Дорчаков. – Быстрее, мать вашу. Быстрее.
Я всегда удивлялся, как он спокойно умеет говорить фразы, которые нормальные люди орут ором, выпучивая при этом глаза. От этого прохладного тона мы всегда чувствовали себя уверенно, работали слаженно.
Когда вся команда оказалась внутри шлюза, командир приложил магнитный ключ к идентификатору, и внешняя створка захлопнулась, отделяя нас от смертоносных космических лучей и резкого солнечного света.
– Сергей, открывай внутреннюю дверь.
Молодой десантник осветил фонариком панель и стал набирать на терминале какую-то комбинацию. Через миг компьютер выдал мне:
«Внешние показатели:
ускорение свободного падения 1,64 м/с2;
температура +24,3 градуса по шкале Цельсия;
состав атмосферы – азот 74,3%, кислород 25%, примеси инертных газов и двуокиси углерода менее 1%;
давление 0,98 атм.;
влажность 74%».
Мигнул зеленый огонек, лязгнули массивные засовы, и тяжелая дверь с шипением скользнула вверх. После безвоздушной тишины было на редкость приятно снова услышать обыкновенные звуки окружающего мира…
Мы, ощетинившись стволами, всыпались в широкий коридор, заполненный мерцающим синим светом.
– Можете снять шлемы, – сказал Денис.
Я с удовольствием вжал предохранительную кнопку, щелкнул легко подавшимися рычажками и откинул назад успевшую надоесть скорлупку. Воздух! Оказывается, воздух – это очень, о-очень славная штука.
Пусто. Ни души.
Коридор далеко уходил вглубь купола, в стенах, покрытых сетью кабелей и заиндевевших местами шлангов, виднелись ниши, ответвления, расползающиеся в стороны под прямым углом. Синий свет, лившийся откуда-то сверху, противно подрагивал, раздражая глаза и не давая толком рассмотреть детали помещений.
Денис приказал гражданским и капитану челнока остаться на месте, а наше подразделение осторожно двинулось вперед. Так же – пятерками. Одна продвигается метров на пять, вторая ее прикрывает, третья быстро оглядывается. После – смена. Как на зачистках в кувейтских деревушках в ноль девятом году… Только тогда было почему-то гораздо страшнее. А здесь, в этих аквамариновых переходах, казалось, что мы играем в разведчиков, как в виртуальных клубах в детстве. Только не было отмеченной ярко-красным пунктиром территории «выход», в которой игрока мгновенно выбрасывало в кресло прокуренного клуба, где приятели пили пиво и обсуждали тактику следующей баталии…
– Гляньте, – кашлянул Минотавр, показывая на темную кучу каких-то предметов, сваленных на одной из многочисленных развилок.
– Скафандры навалили, идиоты… – шепотом отозвался кто-то.
Перехватив автомат, я подошел к груде из комбинезонов и шлемов. Нагнулся, чтобы проверить, целые они или…
– Мать моя…
– Да это люди! А я думаю, чего они такие тяжелые!
– То-то тихо вокруг!..
Человек тридцать навскидку, подумал я. Кругом были пятна запекшейся крови, казавшиеся в синем мерцании лиловыми. Я пригляделся – часов десять-двенадцать уже лежат…
У некоторых трупов лица были сплошной шероховатой коркой, кто-то окостенел, схватившись за развороченную пулями брюшную полость, у кого-то скафандры были просто в клочья разорваны осколками. Я заметил среди мертвецов несколько женщин. Толкнул локтем Дорчакова и сказал:
– Денис, а ведь эти ребята не сами сюда приползли. Их сложили.
Он мельком взглянул на меня, потом через мое плечо и…
Грохнуло на славу – эхо здесь оказалось не слабым.
– Опачки! Пифи-пафи… – Минотавр опустил дымящийся ствол АКЛ-20.
На полу, позади меня, корчился, схватившись за ногу, человек в костюме с тремя светлыми полосками на рукавах. Значит, из персонала космодрома, даже не военный. Он заунывно стонал, странно тряс головой и хрипел что-то невнятное:
– Небо… скоро дождь… небо… пустое…
Оружия у него не было.
– Стрелок, твою душу… – недовольно пробормотал Денис. Минотавр обиженно задышал.
Мы подошли к раненому, выставив предварительно караульных, которые наблюдали за всеми четырьмя сторонами перекрестка-кладбища. Глаза человека бегали из стороны в сторону, лицо было странно перекошено – не от боли.
– Дай-ка, я тебя перевяжу. Навылет прошла, авось не помрешь до старости и простатита…
Петр Смаламой, десантник со странной фамилией, был нашим врачом. Он почему-то яро отстаивал свою принадлежность к древнему венгерскому роду, а Сашка Берметов все время говорил, что фамилия Смаламой не имеет с мадьярами ничего общего, и прозрачно намекал на ярко выраженную кавказскую наружность «венгра-ветеринара».
Петр достал из герметичного кармана своего скафандра аптечку, извлек оттуда бинт, склянку с перекисью водорода и едва успел наклониться, чтобы помочь бедному аборигену, как тот, ужасно заскулив, стал, извиваясь, отползать, держась за простреленную ногу и не переставая вращать глазами и трясти полуседой головой.
– Застенки, застенки… – причитал он, вытирая слезы и размазывая собственную кровь по лицу. – Тащил, тащил… всех тащил, могил не вырыть, а христиане все же… некоторые веровали, а наукой все занимались… и прилетели. Тащил… устал…
– Он с ума сошел… – тупо констатировал я и без того понятный факт.
Раненый обвел всех нас безумным взглядом, указал наверх и закричал:
– Небо пустое! Дождь скоро…
После этого все произошло слишком быстро. Он дернул на себя ближайший автомат, сунул дуло в рот и нажал на спусковой крючок. Берметов запоздало бросился вперед, выхватывая свое оружие уже из мертвых пальцев.
Никто ничего не сказал.
Зрелище забрызганной кровью с мелкими ошметками мозга стены и трупа с развороченным черепом вызывало отвращение даже у видавших виды десантников, поэтому тело быстренько отволокли в сторону, а Денис тихим стальным голосом приказал:
– Разошлись по трое. Пятнадцать минут на проверку оставшихся закоулков этого купола. Собираемся у входа, где гражданские ждут. И хватит покамест стрелять в конце концов! Еще противника не встретили, а одного союзника уже замочили! Профи, блин…
– Так я же только в ногу! Он же сам… того, – возмутился было Минотавр, расчесывая оспины на носу.
– Заткнись. – Денис заиграл желваками. У-у-у… дело плохо. Почуял, видно, наш командир нечто такое, что заставило его занервничать. Его – Дорчакова! Я почему-то ничего особенного не чувствовал. Нет, ну не считая, конечно, неумолимого приближения смерти. Так это дело обыкновенное вроде бы… Денис тем временем продолжил: – Сходить по нужде. На это – одна минута. Надеть шлемы. С этого момента в эфире не должно быть ни одного лишнего слова. Болтунов лично стрелять начну. Проверить запас кислорода, в баллонах должно быть примерно на шесть-семь часов нормального дыхания. Значит, часа на два активных боевых действий от силы. Имейте это в виду. Всё. По тройкам.
Мы помочились, защелкнули – за каким хреном, кстати? – гермошлемы и разбежались в разные стороны. Со мной оказались Берметов и Смаламой. Продвигались по спутанным коридорам купола довольно быстро, но на осмотр вверенной нам секции все равно ушло не менее четверти часа.
Ни души…
Рейд пошел нам на пользу: выпрыгивая из-за углов и прижимаясь к стенам, пригибаясь и двигаясь на полусогнутых, мы более или менее адаптировались к слабой силе тяжести.
За это время я успел удивиться, сколько труда и средств было вложено в исполинский лунный комплекс. Здесь, в главном куполе космодрома, располагались и жилые отсеки, и бытовые помещения, и огромные оружейные, вещевые и продуктовые склады. Все было освещено глубоким синим светом. Наверное, это работала резервная энергосистема после того, как лунники вывели из строя главный ядерный реактор. И какой полудурок-дизайнер, интересно, проектировал этот аварийный колорит?
Время от времени в наушниках раздавались короткие переговоры других групп. Из скупых фраз можно было понять, что людей нигде нет. Ни живых, ни мертвых. Неужели этот умалишенный действительно всех в одну кучу сгреб? А лунников, которых перебили при первом штурме, куда? В чисто лунно поле?..