— Да, да. Я напишу, — кивнул Платонов.
— Перечислите людей, которые знали Барабанщикова. Подробно опишите, что вы делали в ночь с третьего на четвёртое сентября.
— А это зачем? — насторожился Аристарх Антонович.
— Это важно для нас обоих. И обязательно напишите, как попал к вам ключ от дома погибшего.
Платонов согласно кивал.
— Теперь можете ехать домой. Завтра в десять я жду вас с подробными объяснениями.
— Я могу уйти? — на лице Платонова мелькнула надежда.
— Да. Следователь, который будет вести дело, избрал мерой пресечения для вас подписку о невыезде. Пока идёт следствие, вы не должны покидать город. — Корнилов подвинул Платонову лист бумаги, тот внимательно, слегка шевеля губами, прочёл и расписался красиво, с кудрявыми завитушками.
Когда Аристарх Антонович подходил к двери, подполковник окликнул его. Платонов вздрогнул и обернулся.
— Вы никогда не видели у Барабанщикова оружие?
— Оружие?
— Да. Пистолет, например?
— Нет, не видел.
«Спокойней было бы оставить его „погостить“ у нас, — подумал Игорь Васильевич, когда за Платоновым закрылась дверь, — но раз уж следователь так решил… Может быть, на доверие Платонов ответит откровенностью?»
Правда, не очень-то верил подполковник в откровенность людей такого склада, как Платонов. Слишком много было в нём напускного, неискреннего. «Лицедей, — неприязненно думал Корнилов. — Только мои эмоции к делу не пришьёшь, как говорил когда-то Мавродин».
Майор Мавродин, умерший в прошлом году, был первым наставником Игоря Васильевича в уголовном розыске.
12Телефонный звонок разбудил Корнилова в шесть утра. Дежурный по городу доложил, что ночью на Озёрной улице в Парголове сгорел дом Барабанщикова.
Когда Корнилов приехал на Озёрную, пожарище ещё дымилось. Пахло мокрой золой и почему-то печёной картошкой. Трава, кусты, яблоки — всё было засыпано пеплом. Выгорело почти всё внутри дома. Стояли обгорелые стены да чудом не обрушившиеся стропила. Пожарные машины уже уехали, осталась только их красная «Волга» с экспертами. Несколько женщин стояли, перешёптываясь, и с любопытством разглядывали копавшихся на пепелище экспертов и следователя. Чумазый милиционер потерянно бродил рядом.
— Вы дежурили ночью? — спросил у него Корнилов.
— Я. — Милиционер почувствовал, что перед ним начальство, и совсем стушевался. — Кто же его знает, чего он вдруг загорелся. Тихо было совсем. Спокойненько. Вдруг — жах! Как полыхнёт.
— Покажите, где вы были, когда заметили огонь? — попросил подполковник.
Милиционер вышел из калитки на улицу.
— Не надо было отпускать этого Аристарха! — сердито зашептал подошедший Бугаев. — Наверняка его рук дело!
— Спокойно, капитан, — одёрнул Семёна Корнилов. — Лучше вспомни как следует, не оставили ли вы с Лебедевым включёнными электроприборы во время обыска. И как с куревом у вас было?
— Всё в порядке, товарищ подполковник, — обиженно сказал Бугаев. — Что ж мы, в первый раз?
Милиционер перешёл дорогу, остановился у скамеечки…
— Вот здесь я и сидел. У Молевых на скамейке. Всё отсюда видно. Дом Барабанщикова как на ладони. Вдруг полыхнуло. Я калитку вышиб и к дому. Да куда там! Стёкла уже посыпались. Черепица ровно как пулемёт трещит. Побежал звонить пожарникам. Тут автомат на углу…
— Хорошо, сержант. Всё сделали правильно, — сказал Корнилов.
Они вернулись на пепелище.
— Скорее всего, поджог. Эксперты, конечно, точнее всё доложат, но у меня сомнений нет, — сказал капитан из пожарной охраны. — Всё внутри дома было облито бензином. И канистра оставлена, поленились даже спрятать. — Он пнул ногой большую обгоревшую банку. — Из сарая притащена. Я место нашёл, где она стояла. А сарай взломан.
— Собаку не пробовали пускать? — спросил подполковник у молодого капитана, следователя из районного отдела внутренних дел.
— Пробовали, товарищ подполковник, не берёт. Всё вокруг пеплом засыпано. Видно, приличная тут жаровня была. Не хотите печёной картошки? Ещё горячая. В подвале испеклась.
— Может быть, и картошкой придётся заняться, — без улыбки ответил Корнилов. — Если нужда придёт. А сейчас другие заботы есть. Бугаев! — позвал он Семёна. — Пройдёмся ещё разок по участку.
С трёх сторон к дому Барабанщикова примыкали участки других хозяев. Забор стоял хлипкий, на «живую нитку». Кое-где подгнили столбы, и штакетник завалился. Лежал прямо на кустах. Позади участка в заборе зияла большая дыра. Корнилов внимательно осмотрел её. Свежая. «Только-только ломали», — определил он.
— Не проверяли? — спросил подполковник у Бугаева и кивнул головой на дом за забором.
— Проверяли. Когда начался пожар — соседи выломали. Вёдрами стали воду таскать, да куда там.
— Если кто-то чужой хотел попасть к дому Барабанщикова незаметно, он скорее всего шёл здесь, — сказал подполковник.
— При условии, что сержант с улицы никого не проворонил.
— Ты с ним подробно беседовал?
Бугаев кивнул.
— С той скамеечки ему три дома как на ладони. А вот что на задворках творилось — он не видел.
— Сейчас одна надежда — опросить всех соседей, не видали ли кого чужого, — сказал Корнилов. — Я ещё пройдусь по саду и поеду в управление. А ты с людьми беседуй, пока на работу не разъехались. Никого не пропусти.
— Вы считаете, что это не Аристарх поработал? Кто-то другой? — Бугаев с сомнением смотрел на обгорелый дом. Подполковник промолчал, Семён покрутил головой и, вздохнув, пошёл через кусты к соседям.
«Нет, это не Платонов, — думал Игорь Васильевич, внимательно, штакетину за штакетиной, осматривая забор. — Он своё уже взял. Хотел бы поджечь — поджог бы вчера. А возвращаться сюда, после того как тебя милиция задержала… Надо решительным человеком быть. А вся его решительность — одна видимость: четыре морщины на лбу да волевой подбородок».
Осмотр ничего нового Корнилову не дал. Повсюду: на траве, в кустах, на заборе — валялось столько всякого хлама — каких-то тряпок, полуобгорелой бумаги, старых корзинок, обуглившейся мебели, что поиски здесь следов преступника теряли всякий смысл. «Бедлам какой-то, — раздражаясь оттого, что ничего не сумел прояснить, думал подполковник. — С чем приехали, с тем и уезжаете, товарищ начальник. Что о вас районные милиционеры подумают?» Он сел в машину и сразу же набрал номер управления. Ответил Белянчиков, которого подполковник, узнав о пожаре, посылал на квартиру Платонова.
— Ну как там наш инженер? — спросил Корнилов. — Написал сочинение?
— Платонов дома не ночевал, — доложил майор. — Соседи видели, как он поздно вечером погрузил в машину чемодан и уехал.
— Этого ещё не хватало! — вырвалось у Корнилова. — Розыск объявили?
— Объявили. В доме дежурит Степанов.
«Ну и ну! Ну и Аристарх! — раздражаясь все больше и больше, думал Игорь Васильевич. — Преподнёс сюрприз. На что ж он надеется?! Удрал и все свои любимые иконы оставил!» Корнилов вдруг заулыбался. Шофёр покосился на него с тревогой.
— Ничего, Саша, ничего. С ума я не сошёл, — продолжая улыбаться, успокоил его Корнилов. — Вспомнил я этого Аристарха. Никуда он не убежит, миленький. — Подполковник посмотрел на часы. Было половина десятого. Он снова набрал номер Белянчикова.
— Ты, Юрий Евгеньевич, пропуск Платонову всё же закажи.
Когда они подъезжали к Главному управлению, Игорь Васильевич попросил шофёра:
— Заверни, Саша, на Каляева, к автомобильной стоянке.
Красные «Жигули» Аристарха Антоновича, забрызганные подсыхающей грязью, красовались в сторонке. Корнилов удовлетворённо хмыкнул.
Платонов, понурясь, сидел в приёмной. Увидев Корнилова, Аристарх Антонович встал, поздоровался, чуть наклонив голову.
— Здравствуйте, товарищ Платонов. — Игорь Васильевич скосился на его ботинки — они тоже были в грязи. — Через две минуты я вас приму.
В кабинете, усевшись за стол, Корнилов пробежал сводку происшествий за сутки и, включив селектор, сказал секретарю:
— Варвара Никитична, пусть зайдёт гражданин Платонов.
Лицо у Аристарха Антоновича было измученным, отечным. Под глазами залегли густые сине-зелёные тени. От вчерашней фанаберии и следа не осталось.
— Не выспались, Аристарх Антонович?
— Какой уж тут сон…
— Далеко ли ездили?
— Никуда не ездил.
Корнилов снял трубку с телефонного аппарата. Набрал номер Белянчикова.
— Снимите пост на Зверинской у дома тридцать три. Пусть Степанов возвращается в управление.
Посмотрел внимательно на Аристарха Антоновича. Платонов отвел глаза.
— Вы знаете, гражданин Платонов, — жёстко сказал подполковник, — дела ваши очень плохи. Очень.
— Но объяснение я принёс. — Аристарх Антонович испуганно посмотрел на Корнилова. — Как договорились. Я всё написал…
— Но объяснение я принёс. — Аристарх Антонович испуганно посмотрел на Корнилова. — Как договорились. Я всё написал…
— Сегодня ночью сгорел дом Барабанщикова. Не просто сгорел — его подожгли. Мы подумали: qui prodest? Вы человек учёный, латынь, наверное, понимаете?
— Нет, — мотнул головой Аристарх Антонович.
— Что же вы так? А говорили мне вчера, что кандидат наук. Мы, кстати, проверили — никакой вы не кандидат. Не защитились. А теперь вас другая защита ожидает. Qui prodest — значит: «Кому выгодно?»
Платонов не шелохнулся. Сидел бледный как полотно, ожидая, что ещё скажет подполковник.
— Мы решили, что в первую очередь это выгодно вам. Приехали на Зверинскую, а вас нету дома. И соседи говорят — не ночевал. Машина у вас грязная, ботинки тоже… Что прикажете думать? Там, в Парголове, на Озёрной, грязи хватает.
Платонов инстинктивно посмотрел на свои ноги.
— А ведь вы, Аристарх Антонович, давали подписку о невыезде. И говорили мне хорошие слова об интеллигентности. Вы знаете, что по моему, милицейскому, разумению отличает человека интеллигентного? Чувство порядочности. — Корнилов смотрел, как розовеют большие, чуть оттопыренные уши Платонова.
— То, что вы написали, я сейчас даже и смотреть не буду. Чтобы не ставить вас в неловкое положение. Мы вас задерживаем. По закону имеем право на семьдесят два часа. До того, как предъявлено обвинение. А новое объяснение я хотел бы получить от вас через час. Успеете?
Платонов кивнул.
Когда его увели, Корнилов вызвал секретаршу:
— От Бугаева нет сообщения?
— Нет, Игорь Васильевич.
— Тогда попроси зайти Белянчикова.
Вся история с погибшим в Орлинской церкви мужчиной получила неожиданный и зловещий поворот. Вначале Игорю Васильевичу казалось, что достаточно найти точки соприкосновения Николая Михайловича Рожкина, убитого из найденного у Барабанщикова пистолета, и самого Барабанщикова, как всё станет ясно. Отыщутся скрытые пружины убийства, найдутся люди, знавшие обоих, скрестятся интересы. Но обернулось всё по-иному. Существовал ещё один человек, решительный и осторожный одновременно, и потому вдвойне опасный, человек, которому не хотелось, чтобы милиция обыскивала дом Барабанщикова, копалась в его вещах. А может быть, это какой-нибудь маньяк или проходимец вроде Аристарха Антоновича? Человек, который решил уничтожить коллекцию погибшего? Чтобы не досталась ни государству, ни родственникам. Решился ведь Платонов залезть в чужой дом за иконами. Корнилов посмотрел на часы — приближался полдень. Подполковнику не терпелось поскорее узнать, что выходил в Парголове Бугаев, хотя он и подозревал, что никакой сенсационной информации капитан не привезёт. Всё там проделано опытной рукой.
— Ну что? Пишет учёный? — спросил Игорь Васильевич у Белянчикова, когда тот вошёл в кабинет.
— Пишет. Почерк, я вам скажу, у него каллиграфический. Нам бы его на полставки протоколы оформлять.
— А по мне, так следовало ему в колонии месяцев шесть стенгазету выпускать «Солнце всходит и заходит», — проворчал Корнилов. — Только ничего ему не будет. Скорее всего он действительно свои иконы с Озёрной унёс.
— Чьи бы ни были, а выходит, что он их спас, — сказал Юрий Евгеньевич. — Сгорели бы они за милую душу.
— Это ты, Юрий Евгеньевич, правильно заметил, — усмехнулся подполковник. — Коловращение жизни, как писал О'Генри.
— Игорь Васильевич, — спросил Белянчиков, — а почему ты решил, что Платонов не сбежал, а придет к нам?
— Стереотип мышления… Увидел Аристарх у меня фотографию мёртвого Барабанщикова — воспользовался случаем и украл иконы. — Корнилов поморщился. — Свои не свои, но украл! Разницы-то почти никакой, — способ преступный. Поймали его с поличным. Платонов понял: не сумеет доказать, что иконы ему принадлежат, — попадёт под суд. Я ему на это намекнул. Ну и подумал Аристарх Антонович, а если посадят? Пропала коллекция! Или реквизируют, или кто-нибудь из «друзей» утянет. Он же наверняка и друзей по своей мерке меряет. А тут возможность подвернулась коллекцию «спасти» — отпустили домой. Я думаю, он свои лучшие иконы погрузил в машину и отвёз в надёжное место. Скорее всего в деревню. Я видел, машина у него вся в грязи.
— Так это только твои догадки? — разочарованно протянул Белянчиков.
— Догадки мои, товарищ майор, имеют реальное основание. Через час прочитаем опус Аристарха Антоновича — убедимся. А у тебя догадок никаких нет?
— Думаю, что ты меня снова к Рожкиной пошлёшь.
— Правильно думаешь. Её надо ещё раз подробно расспросить. И про Барабанщикова, и про Аристарха Антоновича.
Белянчиков кивнул.
— На фото она Барабанщикова не признала, а фамилию могла слышать…
— Кстати, а где она живёт? — вдруг спросил подполковник.
— В Озерках… Ну-ка, ну-ка! — спохватился Юрий Евгеньевич. — А Барабанщиков в Парголове. Соседи.
— Вот видишь. Ещё одна деталь.
13Объяснительная записка, которую Аристарх Антонович положил на стол Корнилову, начиналась словами:
«Серьёзно продумав своё поведение за последние сутки, я пришёл к выводу, что непреднамеренно совершил ряд неэтичных поступков. Прежде всего, воспользовавшись имевшимся в моём распоряжении ключом от дома гражданина Барабанщикова, я пытался забрать оттуда принадлежавшие мне редкие иконы XVII века. Кроме того, я нарушил данное представителям милиции слово о невыезде из города. Совершил я эти поступки, находясь в стрессовом состоянии, вызванном беспокойством о возможной утрате для общества уникальных произведений древнерусского искусства…» Подполковник читал объяснение Платонова со смешанным чувством удовлетворения и горечи. Удовлетворения от того, что он не ошибся в оценке характера этого человека, его действий. Платонов писал, что, опасаясь за свою коллекцию, решил отвезти иконы на сохранение к своей бывшей жене, в посёлок Вырица. И горечь испытывал Игорь Васильевич из-за неискренности, полуправды, стремления вывернуться, которыми дышало каждое слово в записке. «Сообщаю Вам, что всё случившееся явилось для меня горьким нравственным уроком. Готов понести любое моральное наказание».
«Согласен только на моральное наказание, — усмехнулся подполковник. — А на большее не согласен. Ну и фрукт! Долго же придётся из него правду вытягивать».
Дальше в записке Платонов опять писал о том, что он интеллигентный человек, пользуется уважением в НИИ и много делает для страны и народа. Сплошная лирика — как называл Корнилов такие пустые словоизвержения, и только один конкретный факт. Платонов указал фамилии и адреса двух человек, которые знают историю приобретения им икон, отданных на реставрацию и присвоенных Барабанщиковым.
— Значит, инженер Кузовлев и реставратор Мокшин могут подтвердить, что иконы, изъятые из вашего чемодана, принадлежали раньше вам? — спросил Корнилов, закончив чтение объяснительной записки.
— Да, — кивнул Платонов. — Я же написал. Они всё подтвердят. Мокшина я приглашал к себе домой, показывал иконы. Просил отреставрировать.
— Он отказался?
— Да, сказал, работы невпроворот.
— А где вы приобрели их?
Платонов насупился.
— Аристарх Антонович, вы же обещали быть откровенным.
— Я купил их у Барабанщикова.
— За сколько?
— Я уже не помню. — Откровенность у Аристарха Антоновича получилась урезанной, но Корнилов хотел узнать, на какой основе строились отношения этих двух людей — погибшего и ныне здравствующего.
— Постарайтесь вспомнить.
— Я купил иконы несколько лет назад, — морщась, словно у него разболелся зуб, стал рассказывать Платонов. — В то время я ещё не увлекался коллекционированием. Купил просто так. Олег предложил, я и купил. За двести рублей все три.
— Почему он предложил их вам?
— Он принёс импортные лезвия и джинсы. Открыл портфель — я увидел, что у него там иконы. Выглядели они как рухлядь. Я спросил, что он собирается с ними делать. Барабанщиков говорит — купите. Сейчас это модно.
— А джинсы? Лезвия… Почему он их принёс? Вы просили?
— Ну да! Этот Барабанщиков — типичный доставала. Его хаусмайором называют.
— Как, как?
— Хаусмайором. Ну… знаете, домашним майором. Он мог всё достать, все дефицитные вещи. Импортные сигареты, кассеты к магнитофонам, даже хорошие стереосистемы. Имел, конечно, свой интерес, но зато удобно — не надо гоняться по городу в поисках дефицита. Приносит прямо на дом…
— Хаусмайор, — пробормотал Корнилов. — Действительно, удобно. А где же он доставал вам дефицит?
Платонов пожал плечами.
— И многие пользовались его услугами?
— Многие.
— Перечислите мне всех, кого знаете.
Платонов поморщился:
— Это, знаете ли, неудобно. Среди них есть мои друзья, солидные люди. Получится сплетня.