Лебедев приехал на пять минут раньше условленного времени. «Строгая женщина» оказалась маленькой добродушной старушкой. Оторвавшись от книги, которую она читала через большую лупу, старушка спросила Лебедева, к кому он пришёл. Услышав фамилию Озерова, сказала:
— Поднимитесь на второй этаж, налево в конце коридора, шестая комната…
— Я подожду, — махнул рукой Лебедев. — А то ещё разойдёмся.
Старушка снова принялась водить лупой по строчкам, а старший лейтенант уселся в сторонке в старое удобное кресло.
Высокий, с маленькой птичьей головкой мужчина быстро сбежал по красивой мраморной лестнице, остановился посреди вестибюля и огляделся по сторонам. Заметив Лебедева, он подошёл и спросил шёпотом:
— Вы не из милиции?
Лебедев поднялся.
— Товарищ Озеров? — Они обменялись рукопожатием.
— Очень хорошо, очень хорошо, — сказал Георгий Степанович. — Здесь можно и поговорить, — он показал на кресла. — У меня, понимаете, сутолока. Собираются на учёный совет, курят и прочее. Присядем. — И первый опустился в кресло, поставил рядом коричневый «дипломат» и подтянул привычным движением серые брюки.
— Не пустила? — шепнул он, кивнув на старушку. — Я вам говорил — мегера. Ей всё равно, что министр, что милиция.
Лебедев хотел сказать, что всё было наоборот, но Озеров ответа не ожидал, посмотрел на часы, озабоченно покачал головой. «„Сейко“ носит», — машинально отметил старший лейтенант и спросил о Барабанщикове.
Георгий Степанович откинулся назад и несколько секунд задумчиво смотрел на Лебедева, медленно потирая руки.
— Да, да, — наконец сказал он. — Я знаю Барабанщикова. Я даже знаю, что вы можете мне сказать об этом знакомстве. Но проблему надо рассматривать комплексно. Взвешивать все «за» и «против». Барабанщиков — дитя эпохи дефицита. Да, да! Именно! Мы не скрываем, что у нас есть дефицит: дефицит времени, дефицит некоторых товаров. Народ стал жить богато. Никто не хочет носить штиблеты фабрики «Скороход».
Лебедев украдкой скосил глаз на свои скороходовские сандалии.
— А вспомните, что было раньше — за ними гонялись! — Озеров снова посмотрел на часы. — Я занятой человек. Моя жена работает на полторы ставки в поликлинике. И у меня нет тёщи, которая стояла бы в очереди за штиблетами фирмы «Топман». А если бы и была — она не смогла бы отвезти мою машину на станцию техобслуживания и проторчать там целый день. Но вот ко мне домой приходит Барабанщиков…
— Вам его кто-то порекомендовал? — прервал Лебедев Георгия Степановича.
— Наверное. Но кто, не помню. Прошло уже года три. И вот приходит Барабанщиков и предлагает свои услуги. Приносит костюм, приносит импортные штиблеты, приносит кассеты для магнитофона. Он не рвач, он берёт лишнюю десятку-две, и все. Но ведь он выстаивает очереди! Он воюет с мастером на станции техобслуживания, чтобы тот как следует отремонтировал мою машину. Кто от этого выигрывает? И он, и я, и прежде всего государство. Я не теряю рабочий день…
— Можно ведь потратить на свой автомобиль и субботу… — как бы между прочим сказал Лебедев.
— Товарищ Лебедев, у вас есть автомобиль? — В голосе Озерова было столько иронии, что Лебедев понял — не стоит перечить, пускай высказывается. — Вот то-то! — Георгий Степанович молчание старшего лейтенанта понял по-своему. — Придёт время — Барабанщиковы исчезнут, как исчез в своё время нэп. Отомрут, как отомрёт само слово «дефицит». Но я с вами согласен, — продолжал он, хотя Лебедев ещё ничего не успел сказать. — Я с вами согласен, есть этическая сторона вопроса. Есть! Но как быть между этими Сциллой и Харибдой? Отказаться от услуг Барабанщикова и терять массу времени? Своего личного и служебного?
«Ходить в скороходовских штиблетах, — подумал Лебедев, — очень даже неплохо. И не жмут, и лёгкие». Но высказываться уже поостерегся. Не хотел затевать спор — времени до учёного совета оставалось немного.
— Или пойти на маленький компромисс? — почти задушевно сказал Озеров. — Барабанщиков не афиширует свою деятельность. Он оказывает услуги не каждому. Только хорошо знакомым ему людям. Можно сказать — своим друзьям. Ну, естественно, тем, кто имеет возможность чуть-чуть переплачивать. Вы знаете, как, например, строились наши с ним отношения? — Озеров стал потирать руки, словно они у него озябли на морозе. — Олег Анатольевич привозит мне цветной телевизор «Рубин-714». Тоже в некотором роде дефицит. Хорошая трубка и так далее. Привозит и тут же вручает мне чек. Чтобы ни-ни — всё только из магазина! И на хрустальную вазу чек, и на французские духи, жене ко дню рождения, тоже чек. Это же совсем меняет характер отношений. Стоимость вещи плюс оплата за хлопоты. Вы со мной не согласны?
— Георгий Степанович, вы, может быть, всё-таки постараетесь вспомнить, кто познакомил вас с Олегом Анатольевичем?
— Понимаю, что ваш приход вызван серьёзными обстоятельствами, — сказал Озеров. — Вы не рассказываете, у вас свои служебные секреты, но я догадываюсь, что Барабанщиков где-то перешёл грань закона. Да-да, я понимаю. — Он предостерегающе поднял ладони, словно хотел удержать Лебедева от разглашения служебной тайны. — Но вспомнить, как я познакомился с Барабанщиковым, не могу.
На вопрос Лебедева, не коллекционирует ли он иконы или другие предметы старины, Озеров ответил отрицательно.
— Сугубо бытовые услуги! Сугубо! И раз в год — техосмотр автомашины. Но это ведь тоже быт? — спросил он, улыбнувшись.
У Георгия Степановича была «Волга». Стояла у дома. С гаражом обещал помочь тот же вездесущий Барабанщиков.
Когда старший лейтенант спросил у Озерова, знает ли он кого-нибудь из клиентов Барабанщикова, Георгий Степанович задумался, чуть прищурив глаза, и сказал:
— Ну как же, знаю! Аристарх Антонович Платонов… Кажется, инженер из какого-то кабэ. Раз или два встречались. Обедали в обществе Олега Анатольевича. Но уж как они там строят свои отношения, не знаю.
Закончив говорить, Озеров вопросительно посмотрел на старшего лейтенанта. Как будто хотел спросить: ну что там ещё у вас? Есть вопросы?
О том, почему интересуются Барабанщиковым, Георгий Степанович не спрашивал. «Из деликатности, что ли», — подумал старший лейтенант, но тут же отбросил эту мысль. Его собеседник не слишком-то деликатничал, развивая свою теорию о дефиците. Лебедеву показалось, что Озеров не только не хочет спросить его, чем вызван интерес к хаусмайору, но даже не хочет, чтобы он, Лебедев, рассказал ему об этом. Решив так, Лебедев почему-то с неприязнью подумал об Озерове: «Не хочешь знать и не надо. В мои обязанности не входит тебя знакомить».
— Я бы с удовольствием встретился с вами и вечером, — сказал Георгий Степанович, прощаясь и долго не выпуская из своей руки руку Лебедева, — но после защиты, сами понимаете… товарищеский ужин. Хоть это и осуждается, но куда денешься? Традиция. А завтра опять уйма дел. В субботу — везу машину в ремонт, в воскресенье… — он недосказал, что за дела у него в воскресенье, и отпустил наконец руку Лебедева. Лицо его вдруг стало замкнутым. — Честь имею, — сказал Озеров холодно, словно ему вдруг стало неловко за предыдущую велеречивость, поднял с пола свой «дипломат» и удалился чуть прыгающей походкой.
Подполковник Корнилов учил своих сотрудников анализировать не только факты, которые им удавалось выяснить в ходе розыска, в многочисленных беседах с людьми. Он учил их скрупулёзно анализировать ощущения, вынесенные из общения с человеком. «Интуиция не последнее дело в нашей работе, — говорил он. — Это хороший начальный импульс. Вам не понравился человек? Если бездумно с этим согласиться, получится пошлейшая предвзятость. Ей грош цена. От неё только вред. Но если вы постараетесь трезво и глубоко разобраться, почему он вам не понравился, какие черты его характера вас неприятно поразили, какие слова заставили насторожиться, вы на правильном пути. Отбросив шелуху — раздражение, несходство в образе мыслей или манере одеваться, — вы можете обнаружить такие чёрточки человека, такие детали, которые помогут судить о характере его поведения в экстремальных обстоятельствах».
Старшему лейтенанту Озеров не понравился. Возвращаясь в управление и думая о Георгии Степановиче, он никак не мог отделаться от раздражения. Самое неприятное ощущение осталось у него от разительного контраста между бесконечным прощальным рукопожатием, которое, казалось бы, говорило, ну если и не о добром расположении, так о некоторой почтительности к представителю закона, и неожиданным холодным «честь имею». Так бывало у Лебедева не раз, когда кто-то, разговаривая с ним один на один, вдруг замечал приближение третьего — своего знакомого, при котором он не хотел даже вида подать, что может так почтительно или дружески разговаривать с милиционером. Но здесь никто не нарушил их интимной беседы — старушка дежурная по-прежнему была занята своей книгой, в вестибюле они стояли одни. Да и Озеров не походил на трусоватого недалёкого человека. В чём же причина такой резкой перемены в настроении? Лебедеву надо бы было отрешиться от своего раздражения и на холодную голову прокрутить всю беседу с Георгием Степановичем снова. «Может быть, я сам допустил какую-нибудь бестактность? Обидел чем-то учёного?» — думал он, но погасить раздражение полностью старшему лейтенанту не удавалось.
Преклоняясь перед богатым опытом шефа, умом принимая его рекомендации, Лебедев не всегда мог справиться со своими чувствами. Он был молод. Ещё шесть лет назад, заканчивая политехнический, Володя Лебедев и думать не думал о работе в милиции. Уже состоялся разговор с представителем завода «Электроаппарат», он проходил там преддипломную практику, и Лебедева познакомили с начальником лаборатории, в которой ему предстояло работать. Но однажды в институтский комитет комсомола вместе с секретарём райкома приехали два парня из Главного управления внутренних дел. Лебедев был членом комитета, раньше занимался шефской работой, но на последнем курсе отошёл от общественных дел. И надо же было в тот час ему заглянуть в комитет. Один из работников управления оказался на редкость красноречивым. Рассказывая на факультетском бюро, куда его привёл Лебедев, о непростой, но интересной службе в милиции, он первым сагитировал пойти туда по комсомольской путёвке самого Володю.
И вместо лаборатории «Электроаппарата» Лебедев оказался в научно-техническом отделе Главного управления внутренних дел. Принимая решение пойти служить в милицию, Лебедев надеялся на то, что ему придётся иметь дело с людьми. И конечно, свою роль сыграла особая романтика, которая в молодости присуща двум понятиям: «следствие» и «уголовный розыск». Ровно год понадобился ему для того, чтобы убедиться — особой разницы между работой в заводской лаборатории и в НТО ГУВД не существует. Лебедев написал заявление с просьбой перевести его в уголовный розыск. И как его ни уговаривал заместитель начальника Главного управления полковник Селиванов остаться в НТО, где его знания в области физики нашли прекрасное применение, Лебедев настоял на своём.
«Тоже мне, деятель, — думал старший лейтенант о кандидате филологических наук Озерове. — Вот как всё вывернул — даже политэкономию приспособил к себе. Такой кого хочешь уговорит, заставит белое принять за чёрное. А что его пресловутый дефицит? Все эти дублёнки, батники да финские ботинки? Вопрос престижа и боле ничего! Добро какой-нибудь хапуга из мясного магазина так действовал — тогда понятно, ворованные капиталы пристроить надо. А то ведь учёный! Да и с его зарплатой особенно не пошикуешь».
Тут он вспомнил про магнитофонные кассеты, о которых упоминал Озеров. «А на них какие чеки мог приносить Барабанщиков? Их ведь у жучков-перекупщиков добывать надо. Что-то, товарищ Озеров, у нас концы с концами не сходятся. История про чеки — для лопухов. Да и проверь теперь — требовал он от хаусмайора чеки или нет. Барабанщиков мёртв. Можно врать сколько влезет. Врать-то врать, — остановил себя Лебедев, — да ведь о его смерти я ни словом не обмолвился. Тут есть закавыка!»
16В Управлении уголовного розыска Семёна Бугаева называли везунчиком. Не то чтобы у него всегда всё получалось, знал капитан и неудачи, но из-за его жизнерадостного, весёлого характера, умения подшутить над своей неудачей многие всерьёз считали, что ему просто везёт. На этот раз Семену действительно повезло. На совещании у Корнилова Бугаев вспомнил, что девушка, с которой он вчера познакомился, раскланялась с Платоновым.
— Товарищ подполковник, в районе Зверинской улицы Аристарх никого не назвал?
Корнилов заглянул в список.
— Назвал. Фёдоров Пётр Иванович, доктор медицинских наук. Зверинская, дом тридцать семь. — Он внимательно посмотрел на Семёна. — Молодец, Бугаев. Сосед Платонова может знать о нём больше.
Капитан про себя улыбнулся, но смолчал.
Дом тридцать семь был совсем рядом с платоновским домом. Бугаев постоял несколько секунд в нерешительности возле подъезда, подумал, что неплохо бы захватить с собой пакет молока — эффект был бы стопроцентный, появись он с пакетом в руке перед той девушкой, но потом махнул рукой. Что, если там не живёт никакая девушка, а встретит его в дверях сам доктор медицинских наук? Хорош он будет с этим пакетом! Бугаев даже представил себе, как доктор съязвит: вам что, в уголовном розыске молоко дают за вредность?
Когда Семен позвонил в дверь, залаяла собака. «Неужели совпало?» — успел подумать он. Дверь открылась. На пороге стояла та самая девушка. В лёгком сарафанчике она выглядела совсем по-домашнему. Эрдель тихо рычал у неё за спиной… Некоторое время девушка молча разглядывала Бугаева. У него даже шевельнулась тревога, что она его не узнала. Потом она покачала головой и тихо сказала:
— Ну, Галка, трепуха! — И тут же крикнула эрделю: — Микки, перестань! Он принёс тебе молока.
Бугаев развёл руками.
— Ах даже так! Микки, он пришёл без молока.
Собака опять громко залаяла.
— Вот видите? — сказала девушка. — Он вас растерзает.
— Молоко в машине. А я к вам по делу…
— Это становится совсем интересно, — пробормотала девушка и посторонилась, пропуская Бугаева в квартиру. — Да не бойтесь. Микки никого не трогает.
— Тем более что я однажды пытался кормить его булочкой, — сказал Бугаев.
Они прошли в небольшую комнату, в которой стояли письменный стол, простенький стеллаж с книгами, старинный кожаный диван. Девушка села в крутящееся кресло у письменного стола, показала рукой на диван. Эрдель улёгся у ног Семёна, внимательно поглядывая на него.
И тут Бугаев вдруг остро пожалел, что вызвался идти по этому адресу. Кто знает, как отнесётся девушка к его деловому визиту и расспросам? Отвёз бы вечером пакет молока её подруге Гале в кафе, и осталось лёгкое, тёплое воспоминание о стройной улыбчивой брюнетке с голубыми глазами.
— Вы дочь Петра Ивановича? — спросил он.
Девушка кивнула.
— Вас зовут…
— Людмила…
— Людмила Петровна, — сказал Бугаев, словно провёл какую-то черту между тем лёгким трёпом, который был ранее, и серьёзной беседой, которой предстояло начаться сейчас.
— А меня зовут Семён Иванович Бугаев. Я старший инспектор уголовного розыска. — Капитан достал удостоверение и протянул Людмиле. — Она взяла его и стала внимательно разглядывать. Потом вернула, покачав головой.
— Ну и дела. Что-то случилось?
— Нет, Людмила Петровна. Я должен был проконсультироваться с вашим отцом…
— Папа будет часов в девять вечера. А я не медик. Совсем по другой части…
Бугаев посмотрел на неё вопросительно.
— Учусь в институте Герцена.
— Людмила Петровна…
— Не называйте меня так официально, — попросила девушка, чуть капризно нахмурив брови.
— Люда, в вашем доме бывал Олег Барабанщиков…
— А… а… Этот хлюст! Я всегда говорила, что он плохо кончит. — Она пристально посмотрела на Бугаева. — Но вы! Неужели тогда вы всё так ловко разыграли, чтобы… — Лицо у неё сделалось совсем по-детски обиженным.
— Если я начну вам говорить про совпадения, вы мне не поверите, — грустно сказал Семен.
— Не поверю. Таких совпадений не бывает.
Бугаев пожал плечами.
— Что же случилось с Барабанщиковым?
— Он умер.
— При загадочных обстоятельствах?
— Вы читаете много детективов?
— В руки не беру. Предпочитаю романы про любовь.
«До чего же хороша, — думал Бугаев, глядя на девушку. — Даже сердитая».
— Люда, будем считать, что разминка закончена.
— Что-что?
— Это у нас на совещаниях бывает — соберёмся, попикируемся, а потом за дело.
— И у вас совещания бывают?
Бугаев улыбнулся примирительно и склонил голову набок.
— Простите. Я готова ответить на все ваши вопросы…
Когда через час Бугаев вышел из квартиры Федоровых, он знал, что Олег Барабанщиков собирался с одним своим приятелем ехать в Москву по очень важному делу. По возвращении он обещал подарить Люде французские духи и принести пару старинных книг. «Используешь в своей дипломной работе и будешь оставлена в аспирантуре». Вот что сказал Люде хаусмайор Барабанщиков. Люда утаила от Бугаева только одну деталь — фраза не кончалась на «аспирантуре», а имела продолжение: «И выйдешь за меня замуж». Зато она сообщила Бугаеву, что приятель Барабанщикова имел «Волгу», чему Олег очень завидовал. Кроме того, в записной книжке Семёна прибавилось два телефона — один Людин, домашний, другой — её папы, служебный.
Однако разговор с Людиным папой не добавил ничего нового. Люда знала о Барабанщикове значительно больше, чем её отец, известный в городе хирург.
17— Вас кто ко мне послал? — Михаил Игнатьевич Новорусский, управляющий строительным трестом, смотрел на капитана Бугаева строгими немигающими глазами. Да и весь он, сухой, поджарый, был напряжён, словно только одно и делал в жизни — отваживал докучливых посетителей.
— Интересы дела, — сдержанно улыбнулся Бугаев, ожидая, когда Новорусский пригласит его сесть.
— Это вы мне бросьте, молодой человек. — Михаил Игнатьевич не скрывал раздражения. — Мне красивые слова не нужны. Кто вам дал мои координаты? Почему вы считаете приличным допрашивать меня о каком-то никому не известном человеке?