Сразу после убийства Усамы бен Ладена, среди всех поздравлений и аплодисментов, прозвучало несколько критических замечаний относительно законности этого убийства. Много столетий существует юридическое понятие, именуемое «презумпцией невиновности». Если вы задержали подозреваемого, он остается лишь подозреваемым до тех пор, пока не будет доказано: этот человек виновен. Подозреваемый должен предстать перед судом. В этом вся суть американской системы правосудия. Ее можно проследить еще со времен Великой хартии вольностей[16]. Итак, сквозь одобрительный гам прозвучало два-три голоса, осведомившиеся: а может, не стоит жертвовать всеми устоями англосаксонского законодательства ради одного убийства? Это вызвало взрыв праведного возмущения и ярости, а самой интересной, как всегда, оказалась реакция левых либералов. Широко известный и уважаемый леволиберальный обозреватель Мэтью Иглесиас написал статью, высмеявшую такие взгляды. Он писал: «Эти люди до невероятности простодушны и глупы». А затем пояснил почему. Иглесиас заявил: «Главнейшая задача учреждений, отвечающих за международный порядок, — узаконивать применение западными государствами военной силы во всех подобных случаях». Под западными государствами он, естественно, подразумевал не какую-нибудь Норвегию, а славные Соединенные Штаты Америки. Таким образом, в понимании господина Иглесиаса принципы, на которых зиждется система международных взаимоотношений, должны дозволять США использовать военную силу по своему усмотрению. Говорить о том, что Соединенные Штаты нарушают международные законы или творят вопиющий произвол, — верх простодушия, даже глупости. Кстати, я тоже стал жертвой этих выпадов, и с радостью признаю свою вину: да, был одним из этих людей. До сих пор считаю: Великая хартия вольностей и международное право заслуживают того, чтобы с ними считались.
Я говорю обо всем этом только с целью ярче обрисовать положение, существующее в американской интеллектуальной среде даже на так называемом леволиберальном фланге политического спектра страны. Основные политические принципы правящей элиты изменились не слишком сильно. Но вот возможностей претворять эти принципы в жизнь изрядно поубавилось. Именно поэтому сейчас так часто слышатся разговоры об упадке Америки. Давайте посмотрим на последний в этом году номер журнала Foreign Affairs, главного издания американского истеблишмента. На обложке огромными буквами напечатан заголовок: «Наступил ли Америке конец?» Обычные причитания тех, кто полагает, будто обязан владеть целым белым светом. Если полагаете, что мир принадлежит вам одним, и что-либо из этого мира вдруг от вас ускользает — разумеется, это трагедия, мироздание рушится вокруг вас. Итак: наступил ли конец Америке? Мы «потеряли» Китай, мы «потеряли» Юго-Восточную Азию, мы «потеряли» Южную Америку. Можем «потерять» и Ближний Восток, и страны Северной Африки. Что, Америке наступит конец? Это чистейшей воды паранойя, паранойя сверхбогатых и сверхмогущественных. Если вы не обладаете всем миром — грядет настоящая катастрофа.
New York Times описывает «определенные сложности в проведении политики по отношению к „Арабской весне“: как уравновесить противоречащие друг другу американские импульсы, включающие в себя и поддержку демократических изменений, и желание достичь стабильности, и трепет перед исламистами, ставшими изрядной политической силой». New York Times определяет три главные цели США. Что вы об этом думаете?
Два утверждения вполне точны. Соединенные Штаты выступают за региональную стабильность. Однако необходимо помнить, что означает подобная стабильность. Подобная стабильность означает полное согласие выполнять все американские приказы. Так, например, одно из обвинений, постоянно предъявляемых Ирану, таящему в себе крупнейшую внешнеполитическую угрозу для США, заключается в том, что, дескать, Иран «дестабилизирует обстановку» в Ираке и Афганистане. Каким же образом Иран «дестабилизирует обстановку»? А очень простым: пытаясь расширить свое влияние на сопредельные страны. Мы, однако, «стабилизируем» эти же страны, вторгаясь в них и круша направо и налево — все подряд.
Время от времени цитирую одну из моих любимых иллюстраций к такому положению дел, позаимствованную у широко известного, очень хорошего, либерального политического обозревателя Джеймса Чейза, бывшего редактора журнала Foreign Affairs. Описывая свержение режима Сальвадора Альенде и установление диктатуры Аугусто Пиночета в 1973 году, он сказал, что нам необходимо «дестабилизировать» Чили с целью «достижения стабильности в стране». Это фраза не абсурдна и не содержит внутреннего противоречия. Мы вынуждены были уничтожить парламентскую систему в Чили, дабы достичь в стране стабильности, означающей в нашем понимании: чилийцы примутся делать то, что мы им велим. Да, в этом смысле мы выступаем за «стабильность».
Опасения, связанные с политическим исламом, напоминают аналогичные опасения, порождаемые любым иным движением за независимость. Страшитесь всего независимого: оно способно подорвать ваше положение. На самом же деле этот страх перед политическим исламом достоин удивления, ибо Соединенные Штаты и Великобритания с незапамятных времен поддерживали радикальный исламский фундаментализм, а уж он-то намного опаснее политического ислама. Исламский фундаментализм поддерживали в качестве силы, способной обуздать в арабском мире светский национализм, представлявший для Запада нешуточную угрозу. Так, к примеру, Саудовская Аравия является самым фундаменталистским государством на свете, это государство радикального ислама. Саудовская Аравия с фанатическим упорством распространяет радикальный ислам в Пакистане и других странах, а заодно и финансирует террористическую деятельность. Но эта страна — бастион и оплот американской и британской политики в тех краях. Саудовская Аравия последовательно поддерживала США в борьбе с египетским светским национализмом Гамаля Абдель Насера, с иракским светским национализмом Абделя Керим Касема, а также в борьбе со многими другими врагами Запада. Да вот беда: не нравится властям Саудовской Аравии политический ислам, поскольку способен стать независимым.
Первая из трех вышеупомянутых целей — развитие демократии. Мы изнываем от желания поддержать демократию. Но я бы сравнил это американское желание с рассуждениями товарища Сталина о приверженности СССР делу мира, демократии и свободы во всем мире. Когда нечто подобное вам твердят комиссары-коммунисты или иранские муллы, вы, скорее всего, смеетесь; а когда слышите подобные речи от представителей западного истеблишмента — вежливо, даже с неким трепетом, киваете в знак согласия.
Если пристально посмотреть на историю, увидите: наше горячее стремление к демократии выглядит лишь крайне неудачной шуткой. Это признают даже ведущие ученые, хотя они выражаются несколько по-иному. Один из крупнейших исследователей в области так называемого развертывания демократии — Томас Каротерс. Он консерватор, весьма ценимый в политических кругах. Каротерс — убежденный приверженец неорейганомики, он далеко не либерал. Он работал в Государственном департаменте во времена рейгановского правления и написал несколько книг, посвященных развертыванию демократии, которыми очень гордится. В этих книгах говорится: верно, демократия — глубоко укоренившийся американский идеал, однако у него очень забавная история. Суть истории заключается в том, что каждая американская администрация «больна шизофренией». Правители поддерживают демократию, только если она соответствует определенным стратегическим и экономическим интересам. Каротерс описывает это состояние как некую странную патологию: получается, Соединенным Штатам нужна психиатрическая помощь — или даже смирительная рубашка. Конечно, существуют иные толкования творящегося в государстве — такие, что и в голову не придут образованному, здравомыслящему человеку.
Всего через несколько месяцев после того, как режим Мубарака в Египте рухнул, Мубарак очутился на скамье подсудимых и выслушал предъявленные обвинения. Сегодня и помыслить нельзя о том, что правителям США когда-либо придется отвечать за свои преступления в Ираке и других странах. Может ли положение дел измениться в обозримом будущем?
Мы живем согласно утверждению Иглесиаса: мировой порядок основывается на праве Соединенных Штатов использовать силу по усмотрению. Как же можно в таком случае предъявить кому-либо обвинения?
То есть никто больше не имеет права использовать силу?
Конечно нет. Ну, разве что наши союзники имеют такое право. Если Израиль вторгнется в Ливан, перебьет тысячу человек и разорит половину страны — все в приемлемом порядке. Вот что еще интересно. Барак Обама был сенатором перед тем, как сделался президентом. Немногого достиг он в бытность свою сенатором, однако на этой должности совершил целых два выдающихся деяния, одним из которых очень гордится. Заглянули бы вы на сайт Обамы перед началом «праймериз», увидели бы: одним из достижений, упомянутых Обамой чуть ли не в качестве подвига, было то, что он выступил одним из инициаторов сенатской резолюции, требовавшей, чтобы Соединенные Штаты ни в коем случае не препятствовали военным действиям Израиля, пока тот не достигнет поставленных целей. Эта же резолюция осуждала Иран и Сирию за то, что они поддерживали сопротивление Израилю, в то время как Израиль (по чистому совпадению, разумеется) уже в пятый раз за последние четверть века подвергал Южный Ливан полному разрушению. То есть Израиль получил право использовать силу наравне с Соединенными Штатами. Другие союзники Америки тоже имеют такое право.
То есть никто больше не имеет права использовать силу?
Конечно нет. Ну, разве что наши союзники имеют такое право. Если Израиль вторгнется в Ливан, перебьет тысячу человек и разорит половину страны — все в приемлемом порядке. Вот что еще интересно. Барак Обама был сенатором перед тем, как сделался президентом. Немногого достиг он в бытность свою сенатором, однако на этой должности совершил целых два выдающихся деяния, одним из которых очень гордится. Заглянули бы вы на сайт Обамы перед началом «праймериз», увидели бы: одним из достижений, упомянутых Обамой чуть ли не в качестве подвига, было то, что он выступил одним из инициаторов сенатской резолюции, требовавшей, чтобы Соединенные Штаты ни в коем случае не препятствовали военным действиям Израиля, пока тот не достигнет поставленных целей. Эта же резолюция осуждала Иран и Сирию за то, что они поддерживали сопротивление Израилю, в то время как Израиль (по чистому совпадению, разумеется) уже в пятый раз за последние четверть века подвергал Южный Ливан полному разрушению. То есть Израиль получил право использовать силу наравне с Соединенными Штатами. Другие союзники Америки тоже имеют такое право.
Но в действительности полноправным участником событий является только Вашингтон. Это и значит «владеть миром». Это как воздух, которым мы дышим. Тут не может быть никаких вопросов. Главный основатель современной теории международных отношений Ганс Моргентау был весьма порядочным человеком, одним из очень немногих политологов и специалистов в области международных отношений, резко отзывавшихся о вьетнамской войне — по нравственным, а не стратегическим или политическим соображениям. Это было тогда большой редкостью. Моргентау написал книгу, озаглавленную «Цель американской политики». У всех других стран осязаемой цели нет. Цель же Соединенных Штатов представляется чуть ли не «трансцедентальной» — целью наивысшего, так сказать, порядка: принести свободу и справедливость всему остальному миру. Но Моргентау был хорошим ученым, не хуже Каротерса. И он сказал: если заглянуть глубже в историю, то похоже, что Соединенные Штаты не вполне оправдали свои притязания на высшую цель. Впрочем, пишет Моргентау, критиковать «высшую цель» США — «все едино что уподобиться атеисту, отрицающему религию». Неплохое сравнение. Американская вера в свободу и справедливость — своего рода глубоко укоренившееся «религиозное верование», истово исповедуемое закоренелыми же безбожниками. Оно укоренилось настолько глубоко, что выпутаться уже невозможно. А если вы усомнитесь в этой «религии наизнанку» и начнете задавать вопросы, то немедленно вызовете вспышку истерии либо навлечете на себя обвинения в антиамериканизме или «ненависти к Америке». Такие обвинения сами по себе довольно любопытны и многозначительны, поскольку вряд ли могут звучать в демократическом обществе, блюдущем свободу и справедливость. Подобное звучит лишь в откровенно тоталитарных обществах. Ну конечно, и здесь — в Соединенных Штатах. Здесь их принимают как нечто вполне естественное.
Волнения в Соединенных Штатах Америки
Кембридж, штат Массачусетс
(17 января 2012 года).
Вы как человек, которого интересует использование языка в политических целях, должны оценить иронию того, что слова «оккупировать» и «оккупация», имеющие отрицательное значение, используются сегодня в положительном, одобрительном смысле членами так называемого Оккупационного движения.
Это, конечно, весьма самобытное словоупотребление, ставшее невероятно ходким. Сегодня слово «оккупация» означает захват чего-либо ради достижения неких любезных нашему народу целей. Захват общественных мест игриво именуют «оккупацией». Откровенно говоря, я бы никогда не подумал, что такое может случиться. Сейчас зарождается еще одно движение под названием «Оккупируй мечту». Оно было создано представителями различных ответвлений Оккупационного движения и теми лидерами движения за гражданские права, кто еще барахтается на поверхности, — например, Бенджамином Чавесом[17]. Мечта, о которой они толкуют, — не та мечта, о которой люди беседуют меж собой в день памяти Мартина Лютера Кинга, и не плоская мечта о равных и справедливых гражданских правах. Настоящей мечтой Мартина Лютера Кинга было покончить с войной, покончить с повседневными людскими страданиями, а не только добиться равных гражданских прав, что само по себе было довольно сложно.
С того сентябрьского дня 2011 года, когда началось движение «Оккупируй Уолл-стрит», в обществе все чаще обсуждаются такие понятия, как «неравенство доходов», «концентрация богатства», «доходы топ-менеджмента», «бедность», «безработица».
Мысль об 1 % и 99 % действительно стала в обществе довольно распространенной. Оккупационному движению удалось затронуть чувства, ощущения и переживания, что спрятаны под самой поверхностью, — и вывести их на поверхность. Затем, неожиданно, все это взорвалось. Очень интересно, к примеру, перелистать Financial Times, наиболее влиятельную деловую газету в мире, и с удивлением обнаружить: она глядит на Оккупационное движение с большой симпатией — симпатизируя при этом не далеким целям этого движения, о них даже не заикаются, но его ближайшим целям. Ныне свободно используют многие образы и символы Движения — и делается это с полнейшим дружелюбным сочувствием.
Конечно, одновременно с этим предпринимаются невероятные по размаху попытки оклеветать и подорвать движение, которое называют «политиканством зависти». Почему бы тебе, олух, не умыться и потом не поискать работу? Это, несомненно, производит некое желаемое воздействие. Но все же Оккупационное движение зародило искру, и это изменило саму суть обсуждений ключевых проблем в стране — так же, как и тональность этих обсуждений.
Но, как и в любом другом деле, лидерам этого движения следует сначала хорошенько подумать, а потом уж действовать. Тактика захвата общественных мест оказалась невероятно успешной. Великолепная была тактика, и не только потому, что подобным образом намного легче привлечь внимание к какой-либо проблеме, но еще и постольку, поскольку возникала общность людей — невероятно важная вещь в таком обществе, как наше, ведь сегодня оно разобщено донельзя. Нынешние люди очень одиноки. Они сидят перед телевизором. Ты уже больше не можешь, как говаривали в старое доброе время, «посудачить и посплетничать с соседом» — это нынче не принято. Разобщай и властвуй! — таков основной нынешний политический прием, старый как мир. Одним из самых осязаемых достижений Оккупационного движения — станем для краткости звать его членов «оккупантами» — является то, что им удалось собрать людей вместе и создать функционирующие, свободные, демократические общины, где имеется все: общие кухни, библиотеки, медицинские пункты и свободные общие собрания, позволяющие людям свободно говорить и спорить. «Оккупанты» создали крепкие связи и взаимоотношения, которые, если сумеют сохраниться, смогут в будущем значительно повлиять на общество.
Но любая политическая тактика имеет свой срок жизни. Некоторое время она остается действенной, а затем результаты начинают ухудшаться. Это неизбежно. Поэтому очень важно на определенном этапе, возможно даже сейчас, спросить себя: не миновало ли время для «оккупационной» тактики? А не стоит ли затеять нечто новое — например движение «Оккупируй мечту»? В бедных районах Нью-Йорка и Бостона, а также других городов, где живут преимущественно представители этнических меньшинств, появилось движение «Оккупируй район». Люди собираются вместе для того, чтобы решать свои общие внутрирайонные проблемы. Они берут пример с главного Оккупационного движения, развертывающегося в городском центре, говоря: «Сделаем подобное и в своем районе». Вот это действительно важно.
Думаю, хорошо бы усвоить уроки Туниса и Египта, а также опыт самих Соединенных Штатов, относящийся к тридцатым годам XX века. Если рабочее движение в стране не вернется к жизни и не станет ядром всех новых общественных движений, то, полагаю, далеко такие движения не уйдут. Вернуть рабочее движение к жизни — при взгляде на сегодняшние США эта задача может, конечно, показаться невыполнимой, и в то же время условия для ее реализации не намного хуже, чем были в тридцатых годах. Не забывайте: к двадцатым годам американское рабочее движение, дотоле очень боевое и довольно успешное, почти полностью уничтожили.
Красная угроза и рейды Палмера[18] сокрушили рабочее движение, а также всякую свободную мысль; возникло новое американское мышление: дескать, бурная история кончается, настала эпоха утопий и пора нам завладеть миром! Нечто подобное наблюдалось и в начале девяностых. Но рабочее движение воскресло из пепла. Если обратиться к истории и вернуться в двадцатые годы, можно узнать: приезжие из других стран, включая консервативно настроенных людей, ужасались, видя, как обращаются с рабочими в Америке, насколько незавидное у них общественное положение. Ничего подобного не происходило ни в одной другой промышленно развитой стране. А в тридцатых годах рабочее движение в Америке возродилось, был создан Конгресс производственных профсоюзов США, по всей стране начались сидячие забастовки. Это может произойти вновь. Предпосылки для этого в американском обществе есть.