Главным, что осталось в сознании людей после речи Сталина, было напряженное ожидание перемен к лучшему.
Глава IV. Смоленск: первая неудача нацистской Германии в ходе «молниеносной войны»
Государственный Комитет Обороны, о создании которого Сталин объявил в своей речи от 3 июля, отвечал не только за ведение войны, но и за «быструю мобилизацию всех сил страны». Многие решения, принятые им в те критические дни, имели огромное значение. Они затрагивали всю область организации экономики военного времени, включая мобилизацию и эвакуацию целых отраслей промышленности, а также перестройку вооруженных сил.
В военной области Государственный Комитет Обороны решил несколько децентрализовать систему командования, разделив огромный фронт на три главных сектора, каждый со своим командованием. К.Е. Ворошилов был назначен главнокомандующим войсками Северо-Западного направления с подчинением ему Северного и Северо-Западного фронтов, а также Северного и Балтийского флотов, С.К. Тимошенко - Западного направления с подчинением ему Западного фронта и Пинской военной флотилии и С.М. Буденный - Юго-Западного направления с подчинением ему Юго-Западного и Южного фронтов и Черноморского флота. Членами Военных советов направлений были назначены соответственно А.А. Жданов, Н.А. Булганин и Н.С. Хрущев.
16 июля был восстановлен институт военных комиссаров. Эту меру поддерживал начальник Управления политической пропаганды Красной Армии Л.3. Мехлис.
На практике военные комиссары оказались источником трений, и осенью 1942 г. их снова упразднили.
В конце июня было также решено мобилизовать в армию членов партии и комсомола в качестве политбойцов. Каждому обкому или крайкому вменялось в обязанность мобилизовать в течение трех дней от 500 до 5000 коммунистов и передать их в распоряжение Наркомата обороны. Таким способом было мобилизовано 95 тыс. политбойцов, причем 58 тыс. из них были посланы в действую щук армию в первые три месяца войны.
Далее было решено создать в таких городах, как Москва, Ленинград, Киев, Одесса, Макеевка, Горловка и другие промышленные центры, народное ополчение. В дальнейшем части народного ополчения широко использовались для заполнения брешей не фронте, в частности при обороне Москвы, Ленинграда и Одессы.
Помимо ополчения в городах и деревнях создавались и другие формирования, такие, как боевые группы, которые без отрыва от производства изучали военное дело; были отданы приказы об организации противовоздушной обороны.
«Все граждане - мужчины в возрасте от 16 до 60 лет и женщины от 18 до 50 лет - в обязательном порядке привлекались к работе в группах самозащиты, формируемых на предприятиях, в учреждениях и домоуправлениях. Подготовка населения к противовоздушной и противохимической обороне возлагалась на Осоавиахим»[32].
Ряд важных постановлений, принятых в конце июня, касался организации партизанской борьбы в тылу врага, но, хотя сам принцип имел существенное значение, широкое партизанское движение в тылу у немцев развернулось значительно позже.
Пока Государственный Комитет Обороны разрабатывал эти планы и закладывал основы коренной перестройки экономики страны, положение на фронте оставалось катастрофическим. В начале июля в линии фронта образовались огромные бреши. Части «первого эшелона» Красной Армии понесли в первые недели вторжения такие ужасающие потери, что уже вряд ли могли считаться реальной силой. Надежда удержать новый оборонительный рубеж (который западная печать именовала «линией Сталина»), проходивший от Нарвы на Финском заливе через Псков, Полоцк и затем по Днепру до Херсона на Черном море, не оправдалась. Хотя людские резервы еще имелись, Красная Армия испытывала острый недостаток в вооружении всех типов.
В этой обстановке советское командование было вынуждено определить очередность задач, и оно решило приложить в первую очередь всемерные усилия, чтобы задержать врага на смоленско-московском направлении.
Смоленское сражение, если рассматривать его в перспективе, ознаменовало собой начало новой стадии войны, и с этих пор борьба между нацистской Германией и Советской Россией приняла совершенно другой характер. В районе Смоленска советским войскам впервые удалось остановить молниеносное наступление немцев хотя бы только на два месяца. Но тем самым маневренная свобода германского верховного командования, притом на направлении главного удара, нацеленного прямо на Москву, была сильно скована, а установленные им сроки, имевшие первостепенное значение, сорваны.
16 июля передовые части фон Бока достигли пригородов Смоленска, где натолкнулись на небывало сильное сопротивление. До сих пор они встречали лишь отдельные очаги сопротивления и сравнительно небольшие части, героически и самоотверженно отстаивавшие каждую пядь земли. На этот раз они натолкнулись на решительное сопротивление на сплошном и относительно широком фронте.
Командование Красной Армии было полно решимости не пускать врага дальше. Оно ввело резервы на широком фронте от Великих Лук до Мозыря, которые своими контратаками успешно задержали наступление немцев. Хотя сам Смоленск пал, в районе города продолжались тяжелые бои, и всю вторую половину июля и весь август немцам не удавалось прорвать фронт, прочно стабилизировавшийся примерно в 30-40 км восточнее Смоленска, по линии Ярцево - Ельня - Десна.
Немецкие и советские источники расходятся в вопросе о том, какая сторона имела численное превосходство в людях и в технике во время Смоленского сражения. Генерал Гудериан, например, ссылается на «большое численное превосходство русских в танках». Учитывая тяжелые потери, ранее понесенные русскими, это представляется весьма маловероятным, хотя надо иметь в виду, что после такого глубокого и быстрого продвижения по вражеской территории многие немецкие танки, возможно, вышли из строя. В какой-то мере должен был сказаться износ техники, и, кроме того, коммуникации к этому времени были настолько растянутыми (да еще в стране с плохими дорогами), что запасные части и горючее, возможно, прибывали на фронт слишком медленно или в недостаточном количестве.
Во всяком случае, такие количественные сравнения зачастую вводят в заблуждение (делаются ли они в разгар боев или задним числом), и мы не видим нужды подробно разбирать здесь противоречивые утверждения обеих сторон. Однако в период Смоленского сражения в пользу русских действовали три фактора. Во-первых, боевой дух советских войск был теперь гораздо выше, чем раньше: мысль, что они сражаются не в далекой Белоруссии, а буквально на дороге в Москву, оказала важное психологическое воздействие. Во-вторых, советская артиллерия, являвшаяся почти единственным оружием, с помощью которого Красная Армия могла сражаться как с танками, так и с авиацией, была значительно лучше немецкой. В-третьих, огромное военное, а еще больше психологическое значение имело появление в советских войсках сокрушительных минометов - «катюш». Маршал А.И. Еременко писал впоследствии:
«Новое оружие мы испытали под Рудней… 15 июля во второй половине дня непривычный рев реактивных мин потряс воздух. Как краснохвостые кометы, метнулись мины вверх. Частые и мощные разрывы поразили слух и зрение тяжким грохотом и ослепительным блеском. Эффект одновременного разрыва многих десятков мин превзошел все ожидания. Солдаты противника в панике бросились бежать. Попятились назад и наши солдаты, находившиеся на переднем крае вблизи разрывов (в целях сохранения тайны никто не был предупрежден о намеченном использовании этого оружия)»[33].
Советское командование также ввело в бой некоторое количество современных самолетов, поэтому превосходство немцев в воздухе уже не было таким полным, как в первые три недели войны. Но независимо от численного превосходства той или другой стороны главное было в том, что Красной Армии удалось замедлить, а потом и остановить германский блицкриг восточнее Смоленска, а это имело ряд важных последствий.
С точки зрения русских, это были отчаянные арьергардные бои, но достаточно большого масштаба и достаточно затяжные, чтобы дать передышку Советскому Главнокомандованию. «Смоленская линия» была щитом, позволившим советским армиям перегруппироваться и подтянуть резервы для обороны Москвы.
С точки зрения немцев, сопротивление русских в районе Смоленска впервые нарушило планы их командования, а вызванная этим задержка поставила перед ним серьезную стратегическую проблему.
4 августа, когда тяжелые бои вокруг Смоленска продолжались уже около трех недель, Гитлер созвал совещание в ставке группы армий «Центр» в Новом Борисове. По словам присутствовавшего на этом совещании Гудериана, Гитлер считал главной задачей захват Ленинграда. Он еще не решил, что будет на очереди потом - Москва или Украина, но склонен был как будто бы выбрать последнюю… Он надеялся овладеть Москвой и Харьковом к началу зимы. Но в тот день никаких решений принято не было[34].
В течение следующих 20 дней в районе Смоленска шли тяжелые бои с переменным успехом, но, когда 23 августа Гитлер созвал новое совещание, предложение Гудериана сосредоточить все силы для наступления на Москву было отклонено. Гитлер окончательно решил нанести основной удар по Украине и Крыму, заявив, что сырье и сельское хозяйство Украины имеют жизненно важное значение для продолжения войны. Что касается Крыма, то это был «советский авианосец для нанесения ударов по румынским нефтепромыслам», и поэтому его надо было ликвидировать. «Мои генералы, - заявил он, - ничего не смыслят в экономических аспектах войны». Но хотя Гитлер по-прежнему считал, что и по этому новому плану Москва может быть захвачена до наступления зимы, Гудериан понимал, что теперь это было почти невозможно, и потому был очень недоволен решением Гитлера - по крайней мере так он говорил после войны. Позже он назвал «роковой ошибкой» решение Гитлера двинуть две армии и танковую группу на юг, вместо того чтобы предпринять концентрированное наступление на Москву.
Хотя советские источники отвергают как фантастические утверждения немцев, будто в ходе Смоленского сражения они захватили 384 тыс. пленных, более 3 тыс. танков и более 3 тыс. орудий, все же Красная Армия понесла, несомненно, тяжелые потери. В «Истории войны» говорится, что со стороны советских войск 32 тыс. человек пропало без вести и что они потеряли 685 танков и 1178 орудий[35]. Тем не менее Смоленское сражение явилось одним из поворотных пунктов войны. Красная Армия остановила германский блицкриг и заставила Гитлера изменить свои планы. Кроме того, оно оказало большое воздействие на боевой дух Красной Армии. Если вначале на советских солдат производила ошеломляющее впечатление мощь германской армии, и особенно количество танков, то к концу июля многие бойцы научились применять против танков такое оружие, как гранаты и бутылки с горючей смесью, и панический страх все больше уступал место здоровой ненависти к фашистам. Очень способствовали поднятию боевого духа первые награждения медалями и орденами, хотя и не такие щедрые, как впоследствии. После Смоленского сражения около тысячи человек были награждены орденами и медалями, а семи присвоено звание Героя Советского Союза.
Глава V. Москва в начале войны
Я приехал в Советский Союз 3 июля 1941 г., через двенадцать дней после начала германского вторжения. Маршрут моей поездки из Лондона в Москву был таков, какой возможен только в военное время: вместе со второй партией сотрудников английской военной миссии я вылетел и Инвернесс, затем на Шетландские острова и оттуда на летающей лодке «Каталина» - в Архангельск, преодолев все расстояние за один 16-часовой скачок. Последние несколько часов мы летели над обширной необитаемой тундрой Кольского полуострова. Потом, пролетев над Белым морем и портом Архангельск, мы сели на реке Двине, в нескольких километрах южнее Архангельска. В составе этой второй партии военной миссии (первая, во главе с генералом Мейсоном Макферланом, вылетела в Москву несколькими днями ранее) были два сотрудника министерства внутренних дел в мундиpax полковников, специалист по борьбе с пожарами, который вез в Москву переносный насос - распылитель для тушения зажигательных бомб, и специалист по бомбоубежищам.
Нас принимали на борту парохода полковник и два очень любезных майора, а потом в течение вечера к нам присоединились и другие офицеры. Некоторые упоминали о выступлении Сталина по радио в тот самый день и выражали мнение, что война будет очень долгой и трудной, но что СССР в конце концов победит. Один из майоров заверял меня, что противовоздушная оборона Москвы настолько хороша, что город, вероятно, никогда не подвергнется бомбардировкам, и что то же самое можно сказать о Ленинграде.
Все они живо интересовались Англией. Любопытно, что и полковник и оба майора проявляли особый интерес к Рудольфу Гессу, который, как видно, их несколько беспокоил. Они читали речь Черчилля и говорили, что она очень обрадовала русских, хотя им известно, что Черчилль был одним из главных «вдохновителей интервенции» во время гражданской войны. Но при всем том, спросил один из майоров, вполне ли я уверен, что предложения Гесса отклонены? Очевидно, сами они еще сомневались в намерениях Англии и Америки.
За окном по-прежнему стояла белая ночь. В сумерках рисовались силуэты елей на крутых песчаных берегах реки. Комаров было видимо-невидимо. Мы поспали часа два, после чего нас доставили на моторных лодках на некоторое расстояние вверх по реке и затем машиной до аэродрома. В 6 часов утра солнце стояло уже высоко в небе. Мы шли к самолету по колышемой ветром траве и полевым цветам. Это был большой «Дуглас», и в течение трех-четырех часов мы летели, казалось, над сплошным, нескончаемым лесом. Затем в Рыбинске мы пересекли Волгу и, пролетев еще некоторое время над более густонаселенной местностью, достигли пригородов Москвы.
Москва выглядела, как обычно. На улицах толпился народ, в магазинах все еще было полно товаров. По всей видимости, недостатка в продуктах питания не ощущалось: в первый же день я зашел в большой продовольственный магазин на Маросейке и был удивлен широким выбором конфет, пастилы и мармелада. Люди все еще покупали продукты свободно, без карточек. Молодые москвичи в летних костюмах отнюдь не выглядели бедно одетыми. На большинстве девушек были белые блузки, на юношах - белые, желтые или голубые спортивные майки или рубашки на пуговицах и с вышитыми воротниками. Люди жадно читали наклеенные на стенах плакаты, которых, надо сказать, было множество: советский танк, давящий гигантского краба с усами Гитлера; красноармеец, загоняющий штык в горло огромной крысы с лицом Гитлера. «Раздавить фашистскую гадину!» - гласила подпись под этим плакатом. Потом - обращение к женщинам: «Женщины, идите в колхозы, замените ушедших на фронт мужчин!» На многих домах были вывешены полосы «Правды» и «Известий» с полным текстом речи Сталина, и повсюду толпы людей перечитывали ее.
Москва была охвачена настоящей шпиономанией, возможно, что это отчасти объяснялось содержавшимся в речи Сталина предостережением против шпионов и «диверсантов». Казалось, что люди всюду видели шпионов и парашютистов. Ехавшие со мной из Архангельска сержанты английской армии в первый же день пережили очень неприятное приключение. С аэродрома они отправились в Москву на грузовике с багажом миссии. На углу одной из улиц их остановила милиция. Вокруг собралась толпа, удивленная незнакомой английской формой, и кто-то воскликнул: «Парашютисты!», после чего толпа стала волноваться и кричать. В результате сержантов отправили в отделение милиции, откуда их в конце концов вызволил один из сотрудников посольства.
По разным поводам производилась проверка документов, и было совершенно необходимо иметь их в порядке, особенно после полуночи, когда для хождения по городу требовался специальный пропуск. Нерусская речь немедленно вызывала подозрение.
Особую бдительность проявляли женщины из вспомогательной милиции. Как-то вечером я шел по улице Горького вместе с Жаном Шампенуа[36], как вдруг женщина-милиционер закричала на него: «Вы почему курите?!» - и приказала немедленно потушить сигарету: она вообразила, что он, может быть, подает сигнал немецкому самолету!
Весь день по улицам проходили, обычно с песнями, солдаты. Формирование ополчения было в полном разгаре. В эти первые дни июля десятки тысяч людей, в том числе много пожилых, являлись добровольно на сборные пункты (один такой пункт помещался в Хохловском переулке, напротив дома, где я жил) с узелками или чемоданами. Там добровольцев сортировали - причем некоторых отвергали - и направляли в учебные лагеря.
В остальном в Москве было довольно спокойно. Люди на улицах иной раз шутили и смеялись, хотя, что весьма показательно, лишь очень немногие открыто говорили о войне.
Мавзолей Ленина я нашел закрытым, и двое часовых с винтовками без лишних слов велели мне проходить мимо. Внешне жизнь, казалось, шла обычным порядком. Четырнадцать действовавших театров были, как всегда, переполнены; в ресторанах и гостиницах людей было по-прежнему набито битком.
При всем том Москва готовилась к воздушным налетам. Уже 9 июля вдоль трамвайных путей начали разъезжать грузовики, с которых производилась раздача мешков с песком. На этой неделе я написал статью о налетах на Лондон и о принятых англичанами мерах предосторожности. Она была сразу же напечатана в «Известиях», вызвала большие толки и даже некоторую полемику о том, следует ли тушить зажигательные бомбы водой, что я считал неправильным. Мой рассказ о воздушных налетах на Лондон обсуждался тем более широко, что в период действия советско-германского договора советская печать мало писала о бомбардировках, которым подвергалась Англия.