В Указе говорилось, что после Гражданской войны были выращены и воспитаны в советских условиях многочисленные командные кадры и что нынешняя война выдвинула «огромный слой новых талантливых командиров… Командиры Красной Армии доказали свою преданность нашей родине, приобрели значительный опыт… выросли и окрепли в военном и политическом отношениях». Далее в Указе отмечалось:
«С другой стороны, военные комиссары и политработники повысили свои военные знания… часть из них уже переведена на командные должности… многие же другие могут быть использованы на командных должностях либо немедленно, либо после известной военной подготовки.
Все эти… обстоятельства… свидетельствуют о том, что полностью отпала почва для существования системы военных комиссаров. Больше того, дальнейшее существование института военных комиссаров может явиться тормозом в улучшении управления войсками, а для самих комиссаров создает ложное положение.
Таким образом, назрела необходимость… установить полное единоначалие и целиком возложить на командира ответственность за все стороны работы в войсках…»
Итак, комиссары были превращены в «заместителей командиров по политчасти»; они также были офицерами, но имели обычно более низкое, чем командир, звание, и в их обязанности входили прежде всего политическое воспитание солдат, пропагандистская работа, забота о культурно-бытовом обслуживании в частях и т.д. Самое же важное заключалось в том, что они уже не могли больше вмешиваться в решения командира, тем более в решения оперативного характера.
Другой практической выгодой этой реформы явилось - после страшных потерь, понесенных армией с июня 1941 г., - достигнутое за короткий срок значительное увеличение командных кадров, в состав которых влились бывшие комиссары, в большинстве обладавшие практическим опытом войны.
Указ упразднял институт военных комиссаров и политруков (должности, соответствовавшие по званию командирам подразделений) и вводил «в соединениях, частях, штабах, подразделениях, военно-учебных заведениях, в центральных и главных управлениях НКО и учреждениях Красной Армии институт заместителей командиров по политической части».
Передовая «Красной звезды» от 11 октября отмечала неоспоримые заслуги многих военных комиссаров перед страной и армией и указывала, что во многих случаях комиссары брали на себя обязанности командиров, когда тех убивали или ранили. Многие такие комиссары были уже назначены на командные должности. Статья подчеркивала, что Указ фактически представлял собой последний этап уже давно происходившего процесса. Опуская все, что имело место в конце 30-х годов, а также с начала войны, статья доказывала, что новая реформа представляет собой всего-навсего ту же перестройку армии, на которой еще в начале 20-х годов настаивал Фрунзе. О Тухачевском, этом противнике «двоевластия в войсках», в статье не упоминалось.
Отдав должное преимуществам единоначалия, «Красная звезда» далее тем не менее утверждала, что новая реформа отнюдь не имела в виду снижение уровня политического воспитания и большевистской агитации в армии.
«Заместители командиров по политчасти обязаны… вести агитационно-пропагандистскую работу в частях… должны неустанно ковать железных защитников Родины, способных к самоотверженной, бесстрашной борьбе с ненавистными гитлеровцами».
В заключение в статье говорилось, что в ближайшее время Красная Армия получит 200 новых командиров полков и 600 новых командиров батальонов, подготовленных из числа бывших комиссаров.
Вместе с этой реформой была введена и новая форма одежды. Несколько позднее, в 1943 г., в дополнение к новой форме был издан целый кодекс правил поведения для офицеров. Все это, бесспорно, способствовало укреплению авторитета офицеров в глазах не только подчиненных, но и населения.
Часть пятая. Сталинград
Глава I. Сталинград. Рассказ Чуйкова
При изучении оборонительного этапа Сталинградской битвы важнейшим имеющимся у нас материалом для суждения и о чисто военных сторонах этого сражения, и о моральном состоянии русских была книга «Начало пути» генерала (ныне маршала) В.И. Чуйкова, который на всем протяжении осады Сталинграда был командующим 62-й армией. Изданная в 1959 г. книга Чуйкова была в то время наилучшим описанием этой сложной битвы. Это также одна из самых откровенных книг, написанных кем-либо из советских генералов.
Чуйков, занимавший до начала 1942 г. пост советского военного атташе в Китае, был послан на Сталинградский фронт в начале июля, когда немцы вели наступление через донские степи. Описывая отступление к Сталинграду, он рисует очень откровенную картину упадка духа как солдат, так и офицеров, включая представителей старшего командного состава.
«На станции Фролове мы встретили штаб 21-й армии. …Штаб… был на колесах: вся связь, штабная обстановка, включая спальный гарнитур командарма Гордова, - все было на ходу, в автомобилях. Мне не понравилась такая подвижность. Во всем здесь чувствовалась неустойчивость на фронте, отсутствие упорства в бою. Казалось, будто за штабом кто-то гонится и, чтобы уйти от преследования, все, с командармом во главе, всегда готовы к движению».
Спустя несколько дней, двигаясь на запад, к Дону, он снова столкнулся с фактами, свидетельствовавшими о весьма низком моральном состоянии войск.
«Я видел, как люди двигались по безводной сталинградской степи с запада на восток, доедая последние запасы продовольствия, задыхаясь от жары и зноя. Когда их спрашивали: «Куда идете?…» - они отвечали бессмысленно - все кого-то искали обязательно за Волгой или в районе Саратова».
Не лучше были настроены и некоторые генералы. Генерал Гордов, командовавший 21-й армией, был назначен командующим 64-й армией, а Чуйков - его заместителем. Впервые они встретились вечером 19 июля в штабе 64-й армии.
«Это был седеющий генерал с усталыми и, казалось, ничего не видящими серыми глазами, в холодном взгляде которых можно было прочесть: «Не рассказывай мне об обстановке, я все знаю, но ничего не могу поделать, коль так сложилась моя судьба».
Настроенный пораженчески, Гордов отдал приказ, чтобы только часть его армии удерживала позиции в излучине Дона, а резервы были оставлены на восточном берегу реки. Чуйков критически отнесся к этому решению, но, замечает он, генерал Гордов «не любил выслушивать предложений подчиненных».
Тем не менее через каких-нибудь несколько дней Гордов был вызван в Москву и получил назначение на еще более высокий пост - командующего Сталинградским фронтом. Чуйков остался исполняющим обязанности командующего 64-й армией. 25 июля войска под его командованием вошли в соприкосновение с немцами у Нижне-Чирской, в юго-восточном углу излучины Дона. Описав ожесточенный двухдневный бой, во время которого было уничтожено много немецких танков, а немецкие войска также понесли большие потери от огня «катюш», Чуйков рассказывает далее, как немцам все же удалось прорвать оборонительные линии русских в излучине Дона. Он пишет, что у них не было больше танков и он послал несколько батальонов морской пехоты, чтобы закрыть брешь.
«Казалось, что нам все же удастся остановить противника и закрыть образовавшийся прорыв, но тут в войсках началась паника. Возникла она не на фронте, а в тыловых частях. В медсанбаты, в артпарки и в обозы частей, которые находились на правом берегу Дона, кто-то сообщил, что немецкие танки находятся в двух-трех километрах. Этого… сообщения в ту пору было достаточно, чтобы тылы в беспорядке устремились к переправе. Эта паника по неведомым мне каналам передалась и войскам на фронт.
Чтобы остановить массы людей и повозок, устремившихся к Дону, я направил на переправу находившихся около меня работников штаба и своего заместителя по артиллерии генерал-майора Броута. Но все было напрасно и поздно: авиация противника заметила большое скопление людей и машин у переправы и начала их бомбить.
Во время этой бомбежки были убиты генерал Броут… и другие офицеры штаба армии».
К ночи немцы разрушили мост, но одна стрелковая дивизия и несколько других небольших частей еще оставались в излучине Дона. То, что произошло дальше, было весьма типичным примером недостатка согласованности в действиях советского командования. В отсутствие Чуйкова начальник штаба 64-й армии отдал войскам армии приказ отойти за Дон. Возвратившись в штаб и узнав об этом, Чуйков пришел в ужас и немедленно отменил приказ, который мог вызвать новое беспорядочное бегство и панику, особенно ввиду отсутствия всяких переправ в этом районе. Войска успешно окопались в излучине Дона и к концу трехдневных упорных боев сумели ликвидировать прорыв.
Генералы во всем мире всегда с кем-нибудь сводят счеты, и Чуйков в этом отношении не исключение. На протяжении всей книги он противопоставляет хорошие войска плохим войскам, хороших руководителей - плохим руководителям. Так, когда в разгар боев в излучине Дона он узнал о том, что генерал Колпакчи снят с поста командующего 62-й армией и на его место назначен генерал-лейтенант Лопатин, это отнюдь его не обрадовало:
Генералы во всем мире всегда с кем-нибудь сводят счеты, и Чуйков в этом отношении не исключение. На протяжении всей книги он противопоставляет хорошие войска плохим войскам, хороших руководителей - плохим руководителям. Так, когда в разгар боев в излучине Дона он узнал о том, что генерал Колпакчи снят с поста командующего 62-й армией и на его место назначен генерал-лейтенант Лопатин, это отнюдь его не обрадовало:
«В прошлом кавалерист, генерал Лопатин последнее время командовал армией, которая при отступлении к Дону так рассеялась по степям, что ее очень трудно было собрать… Полный, белокурый и внешне очень спокойный генерал Лопатин встретил нас на командном пункте хорошим обедом и заверил, что 62-я армия не может и не будет выполнять директиву начальника штаба фронта, так как… боеприпасы не подвезены… Настроение у Лопатина, как я почувствовал, было далеко не уверенное… У него было сомнение, удержатся ли на правом фланге армии его части, находящиеся в полуокружении».
Остальную часть дня Чуйков провел, кружа под непрерывной бомбежкой по донским степям, в поисках «потерявшихся дивизий» Лопатина. Тем временем командующим 64-й армией был назначен генерал Шумилов, а Чуйкову было приказано явиться за распоряжениями к Гордову в Сталинград. 1 августа в Сталинграде он вошел в кабинет Гордова. Еще несколько дней назад крайне удрученный, тот выглядел теперь совершенно иначе.
«Настроение у Гордова было веселое, даже шутливое. В разговоре с Хрюкиным он чувствовал себя так уверенно, что казалось, вот-вот разгромит… фашистов.
- Противник увяз в наших оборонительных позициях, - говорил он, - и теперь его можно уничтожить одним ударом…
Вспомнив напрасные розыски в степи дивизий, которых там не было, я сделал вывод, что командующий фронтом обстановки на фронте не знает. Он принимал желаемое за действительное и не знал, что из района Цимлянская через Котельниково на Сталинград надвигается новая угроза - удар большой силы.
Генерал Гордов не стал слушать моего доклада, мою попытку доложить ему о положении дел на фронте он оборвал.
- Я не хуже вашего знаю положение на фронте, - заявил он».
Полный плохих предчувствий, Чуйков вернулся на фронт, но переправиться через Дон уже не смог: фактически вся территория в излучине Дона была к этому времени захвачена немцами.
Говоря об отсутствии связи между советскими частями, которые вели бои в излучине Дона, Чуйков приводит следующий пример: 33-я гвардейская дивизия 62-й армии в течение нескольких дней удерживала немцев на узком участке фронта. Она сражалась почти буквально до последнего человека и успела уничтожить или вывести из строя не менее 50 немецких танков. А в это же время соседние дивизии решительно ничего не делали, «чего-то ожидая». Очень скоро они были атакованы крупными немецкими силами, которые прорвали их позиции. Таким образом, героическая оборона 33-й гвардейской дивизии была фактически напрасной.
К тому времени, когда 62-я армия отошла за Дон, она понесла тяжелые потери и нуждалась в значительных подкреплениях.
Вернувшись 2 августа на фронт, Чуйков убедился, что положение резко ухудшилось. Крупные немецкие силы, обойдя с фланга главные силы советских войск, форсировали Дон в районе Цимлянской и, захватив Котельниково, широким полукругом стали продвигаться к Сталинграду с севера, через Плодовитое и станцию Тингута, расположенные в калмыцких степях. Во многих местах против частей Красной Армии были брошены мощные авиационные и танковые соединения. Так, двумя днями позже воинский эшелон, разгружавший на станции Котельниково свежие пополнения из Сибири, был атакован немецкими самолетами и танками. Потери были очень велики.
Однако, несмотря на тяжелые потери, советскому командованию удалось создать линию обороны на реке Аксай. 6 августа советские войска нанесли несколько успешных контрударов немцам и румынам.
«В результате боя 6 августа противник понес большие потери… Мы захватили восемь орудий, много винтовок и пулеметов, - рассказывает Чуйков. - Я убедился, что войска, собранные мною при отступлении, не потеряли боевого духа, дрались хорошо: в атаку ходили дружно, всякие попытки врага восстановить положение встречали без паники и стойко. А это было самым главным».
Далее на восток, в Абганерово и Тингута, куда была переброшена 64-я армия, немцам также не удалось прорваться. В этот же день Чуйков с радостью узнал, что Еременко сменил Гордова на посту командующего Сталинградским фронтом (хотя впоследствии отношения между Чуйковым и Еременко несколько испортились).
Наступление немцев на Сталинград с юга и с юго-запада замедлилось, однако впереди советские войска ждали другие трудности. Большой склад боеприпасов к югу от Сталинграда был разрушен немецкими бомбардировщиками, и в скором времени войска начали ощущать серьезную нехватку боеприпасов. Но, несмотря на все это, они более недели удерживали позиции на реке Аксай. Однако, поскольку немцы обходили все эти войска с востока, им было приказано отойти на север, к следующему естественному оборонительному рубежу - реке Мышкова, примерно в 60 км к югу от Сталинграда. Во время этих боев, между Доном и Волгой, фактически уже на окраинах Сталинграда, советские войска, несмотря на все поражения, понесенные ими в излучине Дона, начали воевать, как редко воевали раньше. Чуйков приводит многочисленные примеры того, как солдаты, отчаянно сопротивляясь противнику, обвязавшись гранатами, бросались под немецкие танки. Свежие пополнения, которые лишь недавно влились в 62-ю и 64-ю армии, «приобрели опыт, закалились и возмужали». Немецкий план - прорваться к Волге и одновременно окружить как 62-ю, так и 64-ю армию - провалился. Этим двум армиям суждено было вынести на своих плечах основную тяжесть боев за Сталинград.
Гитлер приказал захватить Сталинград 25 августа. 23 августа, в этот поистине трагический день, немцы прорвались к Волге севернее Сталинграда на 8-километровом участке. В тот же день 600 самолетов совершили налет на город, в результате которого погибло около 40 тыс. мирных жителей.
«Огромный город, протянувшийся на пятьдесят километров вдоль Волги, был объят пламенем. Все вокруг горело, рушилось. Горе и смерть вошли в тысячи сталинградских семей».
Многие тысячи жителей бежали на другой берег Волги. Однако Чуйков подчеркивает, что как военные, так и гражданские власти были полны решимости любой ценой отстоять Сталинград. К северу от города немцы не смогли расширить свой клин; на юге 64-я армия все еще оказывала сопротивление их попыткам прорваться к Волге.
Однако в последующие дни нажим немцев все усиливался. «Войска 62-й и 64-й армий с тяжелыми боями отходили на последние позиции, к Сталинграду.
Дороги были забиты населением. Колхозники, рабочие совхозов отходили целыми семьями, целыми хозяйствами. Они стремились к переправам через Волгу, угоняли с собой скот, увозили хозяйственный инвентарь…»
В течение последней недели августа и первых десяти дней сентября немцы рвались к Сталинграду со всех сторон, несмотря на упорное сопротивление Красной Армии. У немцев было значительное превосходство в вооружении, и прежде всего в самолетах. К 10 сентября они прорвались к Волге южнее Сталинграда, близ местечка Купоросное, отрезав 62-ю армию от 64-й. В результате 62-я армия оказалась запертой внутри неправильной немецкой «подковы», северный конец которой подходил к Волге у Рынка, а южный конец - у Купоросного, километрах в 30 вниз по течению реки. В тот период немецкая авиация совершала до 3 тыс. боевых вылетов в день, тогда как советская - едва ли больше 300 вылетов. Не располагало советское командование и сколько-нибудь значительными танковыми силами.
«Противник прочно удерживал превосходство в воздухе. Это угнетало наши войска больше всего, и мы лихорадочно думали над тем, чтобы выбить из рук врага его козырь… Часть зенитной артиллерии была разбита врагом, и ее остатки отошли на левый берег Волги, откуда они могли прикрывать реку и узкую полосу вдоль правого берега. Поэтому фашистские самолеты с рассвета и дотемна висели над городом… и над Волгой».
К 10 сентября моральное состояние войск все еще было очень низким.
«Боевые потери, отходы, недостаток боеприпасов и продовольствия, трудности с пополнением людьми и техникой - все это отрицательно влияло на моральное состояние войск…»
Военный совет и Политотдел 62-й армии проводили в войсках пропагандистскую работу, чтобы поднять их дух. Примерно в это же время Военный совет Сталинградского фронта издал свой знаменитый приказ: «Враг должен быть разбит под Сталинградом!» Это воодушевило всех офицеров, солдат и политработников 62-й армии.
Глубина немецкой «подковы» была в разных местах различной. Если не считать выступа в районе Орловки на севере, западный конец которого находился примерно в 18 км от Волги, остальная часть полосы обороны 62-й армии на 13 сентября, то есть до первого крупного немецкого наступления на сам Сталинград, имела глубину в среднем около 8 км. Главными ориентирами, если считать с севера на юг, были Рынок (к северу от которого немцы 23 августа прорвались к Волге), поселок Спартановка, далее поселок Сталинградского тракторного завода и сам этот завод, расположенный ближе к Волге; затем поселок завода «Баррикады» и сам этот завод, к востоку от него, также на берегу реки; к югу, также на реке, был завод «Красный Октябрь» и немного юго-западнее - рабочий поселок, к югу от которого находился знаменитый Мамаев курган, самая большая возвышенность в районе Сталинграда, за которую на протяжении нескольких месяцев велись ожесточенные бои. Мамаев курган, по существу, служил границей между индустриальным северным районом Сталинграда и торговой, административной и жилой южной частью города с ее двумя вокзалами, Домом Красной Армии, универмагом и другими зданиями, прославившимися во время последующих этапов битвы.