«Бойница», как называла Катя клетки с тонкой стенкой, вела прямо к одной из клеток соединительной ткани внутри цилиндра. В нее и попали путешественники. Их с силой втянуло туда. Борясь с течением протоплазмы, они пробирались из одной клетки в другую, чтобы достигнуть пористого сосуда.
Передвигаться в густой протоплазме часто наперерез течению не слишком-то удобно. Но зато как интересно наблюдать жизнь клеток!
— Так и снимал бы без конца! — твердил Виктор. — Боюсь, пленки не хватит. А где я смогу перезарядиться?
— В воздушной клетке листа.
— Отлично!
Наконец путешественники добрались до пористого сосуда. Он был внушительных размеров. Поры в его стенках были настолько широки, что через них свободно могла пройти голова в шлеме. Пришлось совсем немного расширить отверстие, чтобы влезть внутрь.
— Смотрите, ребята, не прислоняйтесь к порам: так присосет, что не оторвешь! — предостерег Тима. — В случае чего — цепляйтесь за край поры. Стенка в сосуде твердая, крючок соскользнет с нее, даже не поцарапает. Катя, предупреждаю, чтобы не вопила: как только мы попадем внутрь сосуда, нас понесет, как в лифте. Ну что же, ныряем?
Течение было не такое уж быстрое, но все же поначалу пришлось с ним побороться.
— Ой, не могу! — весело кричала Катя.
— Ничего, держись! — откликался Тима. — Постарайся приноровиться.
Сам он, отличный пловец, уже приспособился к движению жидкости.
Но вот путь пересекла наискось поставленная перегородка. Это была одеревеневшая пластинка с дырочками. Пройти через эти отверстия было нетрудно, и вся хитрость заключалась в том, чтобы изловчиться и на всем ходу угодить в одно из них. Тиме это не удалось — он ударился со всего размаха головой о преграду. Хорошо, что его защищал шлем. Тут наскочили на него и трое остальных. Получилась свалка. Никто не ушибся, и всем было весело. Виктор, смеясь, рассказывал, как его понесло было вверх ногами. Ван говорил, что ему с трудом удалось повернуться на бок. Катя уверяла, что она все время просто кружилась, как в вальсе.
— Сил нет, право же, мальчики! — весело щебетала она. — А в общем хорошо. Я люблю быструю езду. Между прочим, так нетрудно угодить прямо в стратосферу!
— Дальше листа не уйдем! Попробуем плыть, взявшись за руки, — предложил Ван.
Но едва он пролез в дырку перегородки, как его потащило вверх. Все четверо встретились лишь при следующей невольной остановке возле перегородки.
Снова и снова упирались путешественники в продырявленные стенки, снова веселились и хохотали, собравшись вместе; отдохнув немного, пускались дальше. Все шло хорошо, пока сосуд был прямым. Но вот он стал изгибаться, и путешественники начали ударяться о его стенки.
— Мы в шейке корня, потому и повороты! — крикнул Тима.
— А я думала, мы уже давно в стволе! — отозвалась Катя.
— Нет. Только переходим. Пожалуй, уже и перешли. Да.
Некоторое время в стволе поднимались спокойно, плавно. Катя просто наслаждалась.
Но вот снова раздался предупреждающий окрик Тимы:
— Осторожно! Поворот!
Ван, плывший следом за Тимой, не успел подготовиться и пребольно ударился плечом о стенку сосуда. Катя и Виктор проскочили благополучно.
Вскоре заметили, что сосуд принял наклонное положение.
Путешественники прибыли в ветку, нависшую над крышей лаборатории.
— Сделаем остановку! — предложил Тима. — Побродим внутри ветки, посмотрим, как она устроена. Здесь много молодых клеток, стенки у них тонкие — их легко резать.
Покинув пористый сосуд, путешественники очутились в одной из клеток. С точки зрения Кати, она ничем не отличалась от тех, через которые они шли в корне к центральному цилиндру.
Решили двигаться по направлению к коре. Путь лежал через клетки сердцевинного луча. Ван и Тима по размерам клеток, которые становились все меньше и меньше, определили, что находятся недалеко от камбия — образовательной ткани. Значит, недалеко было и до лубяных волокон, а за ними находилась первичная кора.
Путешественники дошли до молодых клеток камбия и пошли дальше.
Путь лежал через область вторичной коры. Здесь располагались лубяные волокна и ситовидные сосуды, по которым питательный сок идет от листьев к корню. Нигде в другом месте ствола, кроме как в области вторичной коры, ситовидных сосудов не встретишь.
Вот впереди показались многогранные клетки первичной коры. Зеленые комки хлоропластов, ядро, слизистые нити протоплазмы, протянувшиеся в клеточном соке. Эти клетки совсем не были похожи на одревесневшие клетки древесинных сосудов. В клетки проникал солнечный свет. Потушили фонари, и прозрачная жидкость, прозрачные стенки засветились, словно изумруд.
— Эх, жаль, что пленка у меня не цветная! — сокрушался Виктор.
Дальше виднелись пробковые клетки корки — прочный защитный слой из мертвых клеток, наполненных воздухом. Соблазнительно было пройти туда, снять шлемы и подышать свежим воздухом, но пробковый слой толст и крепок — чтобы проделать вход, понадобилось бы много времени. Посовещавшись, решили возвратиться обратно.
Золотистые одеревеневшие клетки древесины обошли стороной — их крепкие стенки было тоже трудно прорезать.
В конце концов нашли нужный сосуд, и он «повез» их в лист. Подъема уже не было, потому что сосуд расположен горизонтально. Но течение по-прежнему подталкивало путешественников.
Наконец хлынул такой яркий поток желто-зеленых лучей, что путешественники даже зажмурились. Он лился со всех сторон, веселый, радостный.
Сосуд сузился. По-видимому, он проходил через черешок.
Путешественники попали в самый лист.
Зеленый лист
— Приехали! — объявил Тима. — Вылезайте!
Путешественники один за другим покинули свой «лифт» и, собравшись кучкой, остановились в одной из клеток листовой мякоти.
Стенки клеток были еще прозрачнее, чем в корне и в ветке. Путешественники видели, что делается у них под ногами и над головой.
Вот причудливо ветвятся тоненькие жилки. Вот наверху стоят ряды клеток, как частокол. Вдоль стен-столбов этого «частокола», на «полу», по «потолку» располагались зеленые шары хлоропластов; они медленно плыли, увлекаемые током протоплазмы вдоль стен клеток. Над «частоколом», как кровля, расположились продолговатые, плоские клетки кожицы листа. А над ними — наружная тонкая и плотная неклеточная пленка.
— Кутикула! — сказал Ван. — Нам ее почти не видно. Потом разглядим.
Путешественников окружали клетки неправильной формы, наполненные протоплазмой и хлоропластами. Своими концами они примыкали друг к другу то так, то этак. Плотной ткани не было — во многих местах оставались свободные пространства, заполненные воздухом. Это была губчатая ткань листа.
Туда и направились наши путешественники.
Там они сняли шлемы. Наконец-то можно дышать свободно, как обычно, без специальных приспособлений, трубок, баллонов. Это было удивительно хорошо. Как это раньше они не ценили! Путешественники сидели, поджав ноги; они наслаждались свежим воздухом, светом, радовались, что не было вокруг надоевшей жидкости, что можно было не плыть, а сидеть и разговаривать друг с другом не по радио, а просто так, как на Большой земле. Так называли они теперь Джохор.
Под прозрачным «полом» они видели плоские клетки нижней кожицы листа, заметно отличавшейся от верхней.
Некоторые клетки были попарно изогнуты дугой; они соединялись между собой концами дуг, а внутри между ними оставалась продолговатая щель.
— Вот они, устьица, — сказал Ван. — Их здесь видимо-невидимо.
— А поточнее? — спросил Виктор..
— В листе нашего клена — не знаю, — развел руками Ван. — А ты, Тима, знаешь?
— Н-нет… У липы, например, в одном листе их больше миллиона.
— Вот что, друзья: не знаю, как вы, а я не прочь немножко закусить. Никогда в жизни не была так голодна, как сейчас!
— Вчера ты то же самое твердила, — напомнил Ван.
— Ну да, конечно. Здесь появляется отличный аппетит! — засмеялась Катя.
В самом деле, следовало подумать об обеде. Путешественники ничего не ели с утра. Виктор было взялся за одну из питательных трубок, но Тима его остановил:
— Подожди. Сейчас устроим чай с булочками.
Виктор недоверчиво взглянул на Тиму?
— Какой еще чай? Разыгрываешь. Предупреждаю, я голоден, как шакал.
— Потерпи. Все голодны.
Тима открыл футляр, где лежал запасной радиомаяк, фонарь и еще какие-то инструменты. Он извлек оттуда нечто сплющенное, как бумажный фонарик, который вешают на елку, потянул за ободок — и получилось ведро. Тима вынул и крышку к нему.
— Нужно сходить к ситовидному сосуду, добыть сладкого сока. Кто пойдет? — спросил Тима.
— Нужно сходить к ситовидному сосуду, добыть сладкого сока. Кто пойдет? — спросил Тима.
Ван вызвался с охотой.
— Отлично. А я отправлюсь в другое место.
Мальчики натянули костюмы, шлемы и пошли «на охоту», как объявил Тима.
Катя и Виктор остались одни.
Виктор возился с кинокамерой. Катя ходила из угла в угол. После утомительного плавания хотелось размять немного ноги. «Пол» клетки был мягкий, пружинистый, скользкий. Катя раза два чуть не упала.
— Уж лучше сяду, — сказала она.
Виктор ничего не ответил. Он дулся на Катю, сам не понимая толком почему. Его раздражало то, что Катя весело болтает с Тимой, Ваном и совсем не обращает на него внимания.
Раньше было по-другому. Авторитет Виктора стоял высоко, а теперь…
Действительно, Катя, приглядываясь ко всему, что их окружало, часто задавала вопросы то Тиме, то Вану. Виктора бесполезно было спрашивать. Ведь он сам ничего не знал. Это было справедливо и потому больше всего злило. Говоря правду, он чувствовал себя совершенно беспомощным в этом странном, удивительном мире и брел словно с завязанными глазами, крепко держась за руки товарищей. В этом было что-то унизительное для его самолюбия.
— Виктор, почему у тебя такое недовольное лицо? — сказала Катя.
— Так… устал… — неохотно, сквозь зубы, бросил Виктор.
— Ты не раскаиваешься, что пошел с нами?
— Что это тебе взбрело в голову? Сделаю фильм…
— Да, ты ведь мечтал об этом.
Катя сидела на «полу», обхватив руками колени. Виктор молча перезаряжал кинокамеру, укладывая в особое отделение отснятую пленку. К ней он присоединил записную книжку Вана, заполненную до последнего листочка.
— Может, ты на меня сердишься, Виктор?
— Глупости!
— Мне показалось. Тогда улыбнись.
— Не умею по заказу.
— Нет, сердишься. Только не понимаю — почему?
Виктор ничего не ответил. Замолчала и Катя. Она обиделась.
Так сидели они в разных углах: Виктор — злой, Катя — надутая, когда вернулся оживленный Тима. У него в руках была груда хлоропластов. Он бросил их на пол и стал стаскивать шлем.
Он почувствовал в молчании, встретившем его, что-то неладное и пристально посмотрел на Катю. Перевел взгляд на Виктора.
— Что, поцапались?
— Нет, нет, что ты! — Катя поспешно кинулась собирать в кучу раскатившиеся зеленые комки. — Зачем ты их принес?
— Сейчас увидишь. Будем печь булки!
— Все фокусы! — недовольно сказал Виктор, разглядывая хлоропласт. — Есть хочется, а ты дразнишь, не велишь почему-то глотнуть концентрат.
— А ты послушался? — засмеялся Тима. — Не ожидал, не ожидал. Думал, назло мне все проглотишь.
— Глупо… — пробормотал Виктор и снова занялся своей камерой.
Тима уселся возле собранных в кучку зеленых комьев и стал разрезать их, вынимая оттуда какие-то бесцветные лепешки и палочки.
Катя помогала ему.
— Ты хоть объясни, что это?
— Крахмал.
— А что мы будем с ним делать?
— Есть…
Катя в недоумении вытаращила глаза и открыла было рот, чтобы задать вопрос, но Тима отмахнулся, заявив, что ему сейчас некогда.
Он разложил лепешки и палочки рядом, достал лучемет и стал облучать их синими лучами. Крахмал сморщился. Тогда Тима нажал другую кнопку, красную, и опять стал водить дулом лучемета по рядам крахмала.
Он работал сосредоточенно. Катя и Виктор молча следили за всеми его движениями, ничего не понимая.
В это время вернулся Ван с полным ведром сладкого сока. Он осторожно поставил ведро, подошел к Тиме и заглянул через его плечо:
— Что ты делаешь, Тима?
— Пеку булочки!
Между тем зерна крахмала под действием красных лучей стали шевелиться, вспухать, покрылись темной корочкой, как настоящая булка.
— Вот это здорово!
Ван с удовольствием потирал руки, предвкушая блаженный час, когда можно будет утолить зверский голод.
— Можете пробовать, только не обожгитесь! — заявил Тима. — Это меня отец научил. Он сказал, что с помощью лучемета можно сделать из крахмальных зерен нечто вроде булки. Мы с ним ели, мне понравилось. Не знаю, как вам.
Катя разломила горячую булочку — от нее так и валил пар — и стала дуть на нее, чтобы поскорее остудить. Потом недоверчиво сунула в рот кусочек. Пожевала. Подумала. Сунула еще кусок и в конце концов съела всю булку, аппетитно похрустывая корочкой.
— Вкусно! — прищелкнула она языком.
А Тима в это время хлопотал над соком. Он достал из кармашка пояса какую-то баночку, высыпал часть ее содержимого в ведро, и жидкость тотчас же вспенилась. Тогда он облучил ее. Пена осела. Сок стал прозрачным. Из ведра повалил пар.
— Чай готов! — торжественно объявил Тима. — Особый сорт, кленовый. Давайте кружки.
Ведро поставили посередине, разложили булочки, и началось пиршество. Скоро подобрали все до крошки.
— Сыты? — заботливо осведомился Тима.
— Ух, — ответил Ван, — даже отяжелел! Спасибо зеленому листу! Накормил и напоил.
— Он всегда нас кормит, — сказал Тима. — Всех на земле кормит. Без зеленого листа и нас с вами не было бы! Вот какие дела!
Зеленый лист!
«Ни один растительный орган не испытал на себе человеческой несправедливости в такой степени, как лист… — говорил знаменитый русский ученый Климент Аркадьевич Тимирязев, всю жизнь посвятивший исследованию зеленого листа. — В течение веков, до конца прошлого столетия, человек упорно отказывался видеть в нем прямую пользу. Тогда как польза корня, как органа питания, цветка и семени, как органов размножения, была неоспоримо признана за ними с незапамятных времен, лист продолжал пользоваться легкомысленной славой пышного, но бесполезного наряда… А между тем… можно сказать, что в жизни листа выражается самая сущность растительной жизни, что растение — это лист».
Зеленый лист! Он делает бессмертной жизнь на Земле!
В мире много секретов и загадок. Человек постепенно разгадывает их одну за другой, вырывая у природы ее сокровенные тайны. Он постигает сложнейшие явления и отвечает на бесконечные: «как, что и почему?»
Тысячелетиями люди видели солнечный свет и были уверены, что он белый. Но вот знаменитый английский ученый Ньютон поймал солнечный зайчик, пропустил его сквозь трехгранное стекло — призму — и нашел, что солнечный луч — это смесь семи основных цветов: красного, оранжевого, желтого, зеленого, голубого, синего и фиолетового.
Теперь это знает каждый школьник. Знает он и то, почему мы видим разные предметы окрашенными в разные цвета. Знает, что лист растения потому нам кажется зеленым, что хлорофилл отражает зеленые лучи солнечного спектра и именно они-то и попадают в наш глаз.
Спектральный анализ хлорофилла открыл нам очень важную тайну работы зеленого листа. Какую? Об этом будет сказано немного позднее.
А сейчас поговорим о том, какую роль играет зеленый лист в нашей жизни.
Почему мы стараемся озеленить города и поселки? Это известно каждому: растения очищают воздух — они поглощают углекислоту и выделяют живительный кислород.
Но об этой очень важной функции зеленого листа узнали не так уж давно. Было время, когда для ученых совсем не ясен был вопрос: откуда в воздухе берутся неиссякаемые запасы кислорода?
Мы дышим: вдыхая кислород, мы выдыхаем углекислый газ. Горят дрова, уголь, при горении также поглощается кислород и выделяется углекислый газ.
Куда же девается «испорченный» воздух? Откуда вновь и вновь появляется кислород? Ведь никаких запасов, как бы ни были они велики, не хватило бы при таком расходе. А между тем незаметно, чтобы состав воздуха менялся, перенасыщался углекислым газом. Его всегда немного в воздухе — сотые доли, и в кислороде нет недостатка. Кислорода вполне хватает миллиардам живых существ, населяющих нашу планету.
Над этим вопросом задумывались ученые. Для того чтобы разгадать тайну, они ставили опыты.
В стеклянную банку, где на донышке была налита вода, они ставили огарок свечи и прикрывали ее стеклянным колпаком. Воздух извне туда не мог проникнуть, края колпака были погружены в воду.
Свеча горела не долго. Она потухла, потому что под колпаком исчерпался кислород, а новые порции его не поступали. Воздух под колпаком насытился углекислотой.
А если вместо свечи под колпак поместить растение, что с ним будет? Ученые подозревали, что в процессе очищения воздуха участвуют растения. Но это еще нужно доказать.
Несколько дней стояло в воде под колпаком растение и не только не увяло, но напротив — продолжало развиваться. Что же произойдет, если теперь зажечь под колпаком свечу? Долго ли она будет гореть?
Огонек светил долго, пока не сгорела вся свеча.
Что же произошло? По-видимому, воздух под колпаком в присутствии растения изменился. Свеча при горении насыщала его углекислым газом, который, надо думать, поглощало растение, выделяя необходимый для горения кислород.