Я спотыкаюсь на ровном месте.
— Гала! Даже не вздумай! Какой меч? Да я покалечусь сразу же, и это будет на твоей совести, так и знай!
— Покалечишься — не страшно, вылечу, — рассеяно отвечает та. И спохватывается. — Постой-ка! Что, так плохо? Совсем ничем не владеешь? А как же тебя угораздило раптора кокнуть?
И приходится мне рассказывать обо всём в подробностях. Я выкладываю и про нелепую схватку, которая для меня закончилась благополучно только по случайности, и про то, как позорно бежала от зверя, и лишь сходство девичьего голоска с голосом моей дочки заставило повернуть назад, и про железный прут из чужой ограды, и, наконец, про то, как вообще сюда попала. А потом повторяю то же самое, только в хронологическом порядке.
За это время мы успеваем вернуться в дом и осесть на кухне. Гала уже поставила на плиту чайник, положила Норе какой-то кашки, выставила из массивного буфета на стол большие керамические кружки и несколько баночек с мёдом — судя по цвету, разного вида. Низкий стол придвинут к большому угловому дивану, устланному пёстрыми лоскутными ковриками, и то, что столешница почти вровень с диваном — удобно; и то, что от плиты и уходящей в стену небольшой печи-голландки веет теплом и покоем — хорошо, правильно, по-домашнему. А полки на Галиной кухне не только с посудой, есть среди них и книжные, подальше от печного угла. С такой кухни и уходить не хочется, и необходимость в других комнатах отпадает, если только ты не одна живёшь…
Гала была одна. Одинокая женщина всегда почувствует такую же.
Утро наступает окончательно, и хозяйка, поморщившись от слишком яркого света, приспускает штору на окне. Я давно скинула и плед, и ветровку, но Гала так и остаётся в свитере. Люди подобной конституции часто зябнут. А скорее всего, ей просто неможилось: и тени под глазами обозначились, и то и дело потирала висок, как от головной боли. Ничего удивительного: полночи провозилась с раненой девочкой, а потом, должно быть, сразу же взялась за меня. Было у неё хоть немного времени, чтобы поспать?
Она расспрашивает обо мне, о семье, о работе, о том, что мне нравится, и от чего стараюсь отвертеться, какими были обстоятельства моего рождения и рождения дочек, живы ли родители… Выпытывает моё настоящее имя, хмыкает. Заваривает и, наконец, разливает душистый травяной чай. Суёт мне кружку под нос.
— Определи состав.
— Душица, — тотчас отвечаю. А что гадать-то, я же видела, какие травки с пучков, развешанных вдоль печки, она отщипывает. — Мелисса, лимонник. — Принюхиваюсь. — Зверобой, немного багульника, календула, шалфей. И какая-то ягода чувствуется.
— Ягоду и не узнаешь, она местная. Молодец. Хоть в чём-то молодец.
— И о чём это говорит? — я заедаю обидное «хоть в чём-то» ложечкой мёда. — Мёд каштановый?
— Он и есть. — Гала наклоняет над своей розеткой банку, через край неспешно переваливается тягучая душистая струя. Я уже напробовалась, до сих пор во рту ощущается лёгкая терпкость со специфической горчинкой. Из-за неё каштановый мёд не все любят, а вот мне он по душе. — Говорит лишь о том, что со временем из тебя может получиться неплохая травница. — Она подхватывает остатнюю каплю чайной ложкой, завинчивает крышку на банке. — Неплохой способ заработать себе на кусочек хлеба с маслом, но и только. Подойдёт как запасной вариант. А мы ищем нечто большее. — Со вкусом отхлебывает из своей чашки.
— И? — тороплю я.
Красиво изогнув бровь, она не спеша облизывает ложку. Вздыхает.
— И пока не находим. Предварительные результаты не очень-то радуют. Вот смотри, — Гала отставляет чай, загибает палец: — Насчёт того, что вчера тебя амазонкой называли, не обольщайся. Люди любят привычные ярлыки вешать. Увидели тебя с копьём — всё, амазонка. Им и невдомёк, что материнский инстинкт сработал: ты дитя спасала, любая мать в таком состоянии врага на части порвёт. А вот если предложат тебе: ещё раз на раптора сходишь? Добровольно, прямо сейчас? Вооружат как следует, хоть пикой, хоть мечом, кольчугу выделят ни чета вчерашней, может, и помощника дадут — и скажут: зарубишь ящера в капусту — и прямой наводкой топай к себе, на Землю! Пойдёшь?
Мёд вдруг кажется мне абсолютно безвкусным.
— А ещё есть варианты? — угрюмо спрашиваю. — Или только так?
— Вот-вот. Если скажут, что только так — ты, может, и пойдёшь, но без особой охоты. Нет в тебе «упоения в бою у чёрной бездны на краю», не воительница ты. Это раз. Магия тебе чужда абсолютно. Два. — Она загибает второй палец. — Иначе шарахнула бы по ящеру файерболом или чистой энергией, заодно полквартала разнесла бы. В момент катарсиса маги-новички, даже слабые, выбросов силы не контролируют.
Она задумывается. Тянет руку за спину, не глядя, открывает ящичек комода, извлекает и плюхает на стол тяжёлый серебряный портсигар, а затем и большую морскую раковину. С некоторым опозданием до меня доходит, что это пепельница: хоть она и помыта, и начищена, а всё же слабый запах табака хранит. Гала вещает дальше:
— Знахарство, ведовство и целительство, как производные от магии, так же для тебя закрыты. Псина у тебя умница, но не фамильяр. Ты её не чуешь абсолютно, хотя она тебя с полумысли ловит, просто разбалована, так что ты и не друид, и не оборотень. Это три.
Одно радует — не оборотень…
— Общение с духами и потусторонним миром исключается; у реки крутились несколько русалок, ты их даже не заметила. В транс так и не вошла, а проснись в тебе дар — никакие воспоминания о доме не отвлекли бы. Стало быть, не спирит, не гадалка, не потенциальный некромант. Четыре. — Она тряхнула получившимся кулаком. — И вот смотрю я на тебя, такую бесталанную, и думаю: как ты здесь выживешь вообще?
— Га-ала, — тяну я. — Так всё плохо? Что же делать-то? И почему назад нельзя? Просто назад? Ведь я здесь совершенно лишняя, кому я тут нужна?
Отодвинув окончательно пустую чашку, она взирает на меня с жалостью, подперев щеку ладонью. Нора тем временем в очередной раз впустую вылизывает посудину, напивается из близстоящего ведёрка с водой и, подумав, плюхается мне на ноги. Шумно вздыхает и закрывает глаза.
— Очень не люблю читать новичкам эту вводную лекцию, — говорит вдруг ведунья. — Но что поделать, придётся. Чтобы не было этих бесконечных «отчего» и «почему», давай-ка, я вывалю на тебя всю инфу сразу, а ты по ходу пьесы задавай вопросы, но только безо всяких истерик типа «не может быть». Потому что многое из того, что ты слышишь, будет страшно, неприятно и нежелательно к пониманию.
Она раскрывает портсигар с монограммой на крышке и, чиркнув длинной толстой спичкой, зажигает свечу.
— Люблю от свечки прикуривать, назло всем приметам. — С жадностью затягивается и, как мне кажется, сдерживает кашель. — Ну, слушай. Вначале было Слово.
Я теряю дар речи. Гала от души хохочет.
— Не пугайся, это я для небольшой разгрузки. Получилось ведь! Давай сначала.
Свеча мигает синим, огонёк сжимается, выправляется.
— Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Сейчас уже трудно сказать, что первично: новая Близзардовская игрушка, по подобию которой начал формироваться наш Мир, или идея Мира, населённого монстрами и приснившегося однажды в страшном сне джентльменам Адаму и Пирсу одновременно. Это вопрос из серии: что было раньше — курица или яйцо? В любом случае, здесь тебе многое окажется знакомым. И в том числе — персы, для которых новая специализация — не что иное, как условие выживания.
Адам и Пирс? Знакомые фамилии, но никак не могу припомнить.
Тонкие пальцы Галы простукивают папироску. На запястье блестит чешуёй изумительной красоты татуировка: малахитовая ящерка спит, обвившись вокруг руки и уронив головку на собственный хвост.
— По образу и подобию? — медленно говорю. — Постой… Да, вспомнила: Адам и Пирс — основатели компании Близзард, это ж я на сайте Дьяблы читала! А при чём здесь они? Погоди, выходит, этот мир — воплощение компьютерной игрушки? Что за ерунда!
Гала пресекает мой монолог лёгким движением руки.
— Договорились же — никаких «не может быть» и так далее! Просто прими как факт, что я тебе говорю, легче будет свыкнуться. У нас об этом далеко не самые последние умы спорят. Одни за то, что якобы коллективное мышление игроков-фанатов вызвало к жизни новообразование среди миров, которых, как тебе известно, бесчисленное множество и которые плодятся воображением писателей, режиссёров и разных психов. Другая версия — что информация из нашего мира, сформированного, устоявшегося во вселенной, вдохновила джентльменов, которых я назвала, на создание игрушки. Но факты таковы: в этом мире, как и в одной из самых популярных на Земле игр действуют те же персонажи, существуют похожие локации, бродят монстры, идеально заточенные под каждого игрока. Раздаются и выполняются квесты. Получаются бонусы. Там — как здесь, здесь — как там, и не спрашивай меня, почему. Конечно, есть и различия: игра обновляется гораздо медленнее, а у нас — жизнь с её реалиями и отступлениями, расхождения ты увидишь сразу. Но суть одна: раз ты сюда попала — ты играешь. Твой главный бонус — портал домой.
— Это значит… У вас тут маги, некроманты и друиды? — ошеломлённо говорю. — Настоящие? Вот на какие способности ты искала? И… и… варвары здесь, и эти, как их…
— И эти тоже. Причём с разветвлением умений. Можешь встретить друида-стихийника и друида-оборотня… Впрочем, их здесь зовут оборотниками. Есть маги и магини со своими школами по конкретным стихиям, есть амазонки-копейщицы, лучницы и фуризонки. Продолжать?
Какое-то время молчу.
— Зачем вам вообще это всё нужно? — наконец говорю. — Вы что, тоже в свои ролёвки играете?
Гала стряхивает пепел в ракушку.
— Если бы ролёвки, голуба, разве я штопала бы тут каждого второго попаданца? Думаешь, нам самим это нравится? Слушай, однако, дальше пойдёт собственно лекция.
Наш Мир, как и многие миры, представляет собой энергетически замкнутую систему. — Ведунья изображает руками некую сферу. — Мир-вампир, который не может сам производить энергию. А кушать-то хочется. Приходится воровать. Он закидывает щупальца в соседние миры, там и кормится. Обитатели этих миров интересуют его только с одной точки зрения: сколько в них дармовой энергетики. Это и есть его жратва, то, чего он сам производить не может: энергетика душ, выложенная на алтарь Игры С Большой Буквы.
Если ты, как выражаются, подсела на Дьяблу, ВарКрафт и тому подобную дребедень — серьёзно так подсела, на профессиональном геймеровском уровне — всё: на тебе сигнальный маячок нашему Миру: я вся твоя! И он присасывается. Иногда на чуть-чуть — если у человека здравое чувство меры, он посидит у экрана в охотку и вовремя свернётся. Но чаще Мир припадает к жертве всерьёз и надолго. Не видела ни разу, как тот, что за экраном сидит, есть-пить отказывается, жуёт, что под руку попадётся, общается только в чате с такими же шизанутыми? Ему игра и папу, и маму затмевает, и друзей, и реальную жизнь, в конце концов. Вот такого Мир рано или поздно высасывает досуха, а под конец и оболочкой закусывает. Телом. К себе перетягивает. И тут начинается самое интересное.
— Что?
— Мир — вернее сказать, местный Демиург — развлекается. Он же перетащил к себе профессионала, для которого экстрим, игра — это уже наркотики, случись что — эти парни и в раю спросят: а кто желает пройтись в команде? Он делает из попаданца какого-нибудь Героя. Перса. Наделяет его навыками — в произвольном порядке, чтобы было интересней, и заставляет играть. Раздаёт квесты и Миссии, луты и награды, меняет локации и природные условия, усложняет уровни. Общие для всех этапы таковы: три Квеста проходных и один Финальный. Пройдёшь Финал — считай, отработал энергию на свой перенос, а заодно и Мир потешил, иди теперь на все четыре стороны. Если финальный квест не осилишь, но останешься жива — зависнешь здесь навсегда. Неудачники ему неинтересны, ты пополнишь собой запас местного населения и своими знаниями из другого мира, глядишь, ещё какую-нибудь пользу принесёшь.
— Ерунда какая-то! — шепчу я. У меня вдруг начинают трястись губы. Гала предостерегающе поднимает палец.
— Второе предупреждение! Не дёргайся и дослушай.
Отчего-то у неё никак не получается затушить окурок, наконец, она просто испепеляет его взглядом. Кажется, ещё немного — и вспыхнет стол, так полыхают её глаза.
— Хочешь вернуться? — Она наклоняется ко мне. — Сыграй с Ним. Развлеки Его. Пройди Миссию.
Нервно тащит новую папироску подрагивающими пальцами. Змейка на запястье пульсирует багрянцем, хотя совсем недавно была зелёной. Нора, обеспокоенная повышенными интонациями, вскакивает и косится на меня: всё ли в порядке? Я нетвёрдой рукой глажу её по голове.
— Извини, — вдруг говорит Гала. — Потому и не люблю это объяснялово. Как вспомню, скольким уже все мозги продолбила, и себе тоже, и даже не знаю — дошли они до Финала, те, кто согласились, или сгинули по дороге. Только о тех могу рассказать, кто в квест не пошёл. Здесь тоже жить можно, и нормально жить, ты это усвой.
— Давай дальше, — прерываю. И машинально тяну папироску, хотя завязала ещё во время беременности. Гала бросает мне через стол зажигалку.
— На каждый квест, в том числе и Финальный — десять дней, — говорит уже спокойно. — Итого сорок. Сороковник, на местном жаргоне. Пройдёшь Финал — выйдешь к своему порталу, и свободна от всех обязательств. Возвращайся, куда захочешь и к кому захочешь. Не пройдёшь… этот вариант я уже осветила.
Табак слишком крепок, и я закашливаюсь.
— Не затягивайся сильно, ты к таким не привыкла, без фильтра-то. Надо было раньше тебя предупредить… — Гала тушит окурок, тянется за новой папироской, но, подумав, кладёт её обратно. С треском захлопывает портсигар.
— Мне нельзя оставаться, — тупо говорю я. — Нельзя. Какой Сороковник? У меня дети одни, я же тебе говорила, нет у нас больше ни бабушки, ни дедушки, никого из родни вообще! Ты представляешь, что с ними будет? Они несовершеннолетние ещё! Ведь, не ровён час, по детдомам раскидают или по опекунам, это при живой-то мне!
— Не боись, всё предусмотрено. Наш Мир чрезвычайно гуманен. — В последнее слово ведунья вкладывает достаточно желчи. — Твои стенания по оставленным в прошлой жизни обязательствам не должны мешать в квестах. Какой из тебя игрок, если ты, вместо того, чтобы, к примеру, артефакт ценный добыть, голову ломаешь, в порядке твой бизнес или не угнали ли машину, что ты посреди дороги оставила перед самым порталом? Вот чтобы ты стопроцентно знала, что без тебя твой мир не рухнет, что ты вернёшься — и будто бы и не уходила, для этого с тебя уже снята копия и отправлена назад. Вместо тебя — тутошней.
— Как это? Клон, что ли?
Гала морщится.
— Не клон. Мир называет их Проекциями. У каждого, если ты знаешь, есть Эго, личность, душа — называй, как хочешь — и вот эту сущность Мир как бы раздваивает. Представь, что портал — это зеркало. Ты проходишь сквозь него, на какую-то секунду сливаешься со своим отражением, а затем вы меняетесь местами: ты-настоящая идёшь дальше, ещё не зная, что попала в мир иной, ты-Проекция возвращаешься домой. Это несколько упрощённо, но сам механизм пока объяснить невозможно. Твои дети все эти сорок дней будут бок о бок жить с проекцией, с Ванессой-второй.
— И даже не заметят разницы? — недоверчиво спрашиваю.
— Не-а. — Гала встаёт, перемещает остывший чайник на плиту. — Вы ж с ней одно и то же. Пример с зеркалом — только пример, на самом деле она абсолютная твоя копия, и не только телесная: в мыслях, в чувствах, в привычках это всё ты. И на работе она за тебя отчёты будет делать, и с детьми нянькаться, и, если у тебя назначен день свадьбы, запросто замуж выскочит, не переживай. Просто в твой сороковой день — как раз после Финала — она исчезнет, и ты займёшь её место самым естественным образом. Ну, память только тебе не пересадят, так что придётся как-то объяснять временную амнезию. Да, напомню, этот вариант прокатывает в случае прохождения Финала в твою пользу. А если проиграешь — Мир найдёт способ, естественный, как проекцию ликвидировать: сердечный приступ, пьяный водитель, кирпич на голову… К чему такие сложности? Да чтобы какие-то там причинно-следственные связи не нарушались, на которых завязано развитие твоего мира, чтобы не было эффекта бабочки, как у Брэдбери. Поняла? Ты молчи, молчи, усваивай, мне в этом месте нарочно приходится болтать подольше, чтобы вы, зелень, могли обдумать всё как следует. Вот, значит, как… Побеждаешь — домой. Не побеждаешь — остаются твои дочки сиротами.
У меня тоскливо ноет под лопаткой. Я смотрю, как свивается в кольца табачный дым, как отклоняется в сторону сквозняком… Будто у меня нет другого занятия.
— Почему — я? — наконец, спрашиваю. — Блин, какой банальный вопрос… Гала, в самом деле, я-то почему тут оказалась? Я ж не геймер, хоть игры и люблю, но мне хватает и получаса, и то раз в неделю. Нет во мне ни азарта, ни тяги к приключениям, и навыков никаких нет, не гожусь я в Герои, хоть ты тресни. Я трусиха, я… толстая, в конце концов, мне и лет-то уже сорок с хвостиком, ну какие квесты? На кой я здесь?
— Вот, — говорит проникновенно Гала. — Именно этот вопрос я себе задаю уже полдня. И, знаешь что? — Она выдерживает паузу. — По всему выходит, что тебя — такой, какая ты есть — здесь быть не должно. Не знаю, почему.
— Гала, что же мне теперь делать?
Она постукивает по столу костяшками пальцев. Смотрит задумчиво в окно. Потом на меня.
— Раз уж ты так непременно хочешь вернуться — выход у тебя только один. Через Сороковник. И решить, принимать тебе его или нет, нужно прямо сейчас. Потому что счётчик тикает и твой второй день в самом разгаре.
Глупость какая. Какая глупость. И я в это верю?
— Я принимаю, — говорю онемевшими губами. — Что? — переспрашиваю, потому что Гала зрит так, будто это не я, а лягушка какая-то заговорила человеческим голосом. — Я принимаю этот ваш чёртов Сороковник. Если только это действительно единственный выход.