– Почему взлетел? – уточнила Нина, которая была взволнована не меньше Шушаны.
– Это значит, он с ума сошел, – объяснила Ирма.
– А он? – Шушана чуть кофе не пролила от волнения.
– Мужчина… что с него взять? Сделал вид, что оглох и меня не слышит. – Манана принялась обмахиваться веером.
– Почему ты его в покое не оставишь? – ласково спросила Жужуна.
– Он мой единственный сын! Как я могу его в покое оставить? – удивилась Манана. – Вот если бы у меня было два сына, тогда пожалуйста!
Жужуна покачала головой и улыбнулась.
– Нина, пойдем домой. – Манана наконец обратилась к ней. – Тебе сложно, что ли? Пожалей меня. Ты не представляешь, как я сюда ехала за тобой! Меня пять раз машина должна была сбить. Нет, шесть раз. Последний раз, когда я сюда дорогу переходила. Нино, ты мне сейчас очень нужна. Там Римма ругается, говорит, что я у нее свет ворую! Как ты уехала, она сразу начала мне претензии говорить. И забыла, что я ее белье стираю. Ты умеешь с ней разговаривать, она тебя любит, прошу, Нина, поговори с Риммой. Скажи, что я не ворую, а случайно у меня получилось.
– Манана Александровна, я вас очень уважаю, но я не могу так жить, – сказала Нина. – Если хотите, я поговорю с Риммой, но к вам я не вернусь.
– Ты плохо жила? Я к тебе плохо относилась? Ты плохо кушала? Или спала не на мягком? Разве Мераби не уступил тебе свою спальню? – ахнула Манана, но лицо продолжала держать. Нина с нескрываемым восторгом смотрела на свою свекровь. – Скажи, что ты хочешь? Я все сделаю! Хочешь ремонт? Сделаем! Хочешь готовить? Я буду есть твою еду! Что тебе еще не нравится? Я знаю – ты хочешь убрать зеркало в ванной! Я согласна! Прямо сегодня уберем!
– Дело же не в этом, неужели вы не понимаете? – подала голос Ирма, прервав речь Мананы, которую та наверняка репетировала. Манана не ожидала, что ее могут столь бесцеремонно перебить, поэтому вздрогнула и посмотрела на Ирму так, будто впервые ее увидела. Изобразила свою фирменную улыбку и снова повернулась к Нине.
– Что обо мне люди подумают? Что тебя из дома выгнала? Римма уже так подумала и всем рассказала. Поэтому и за свет мне скандал устроила. А что про моего Мераби сейчас думают? Зачем мне такой позор? Нина, пойдем, обещаю, я больше слова не скажу. Вот прямо сейчас замолчу!
– Да как вы не понимаете, Манана Александровна! – завелась Шушана, – она непроизвольно начала кричать, размахивать руками и зачем-то опять полезла вытаскивать несчастного Зэника из-под плиты. – Нина – молодая, ей мужчина нужен, а что ваш драгоценный Мераби? Он ее даже увлекать не начал! Как можно жить, когда мужчина рядом на тебя не смотрит? Я бы так и дня не прожила! Мой Ика на меня столько смотрит, мне и то – мало. А ваш Мераби? Нина что – стол для него? Или шкаф какой-нибудь? Она живет, бедная девочка, как птичка. Прав у нее никаких нет. Не замужем, убирает, готовит, все делает, и что? Вы ее в любой момент можете из дома прогнать! Конечно, она ушла! И я бы ушла! Нет, я бы не пришла! Мы же так старались, спальню Нине собрали, думали, что она любовь в вашем доме встретит. А Мераби где свои чувства показывает? Он другим их показывает или совсем не может показать!
– Не махай на меня, – попросила Манана, приклеив фирменную улыбку, – зачем ты так много размахиваешь руками? Когда ты вот так махаешь, я не понимаю, что ты говоришь. Я не могу слушать и следить за тем, чтобы ты не разбила вазу. Очень красивая ваза.
– Правда? А мне не нравится. Это золовка мне подарила. – Шушана с интересом посмотрела на вазу.
– У тебя собака? У нее есть глисты? – поинтересовалась Манана, увидев Зэника, которого Шушана чудом вытащила из-под плиты за задние лапы.
– Что? Нет, глистов у него нет. У него есть инфаркт, нервный тик и несчастная судьба!
– А врачам ты его показывала?
– Конечно, показывала! Я его так показывала, как Тенгизика не показывала! Только они не могут диагноз поставить. Бедная собака совсем голодная ходит, ничего не ест. Я Ику так не кормила, как Зэника кормлю!
– Как твои дети? Как Ика? – вежливо поинтересовалась Манана.
– Очень хорошо. Тенгиз на гитаре учится. К Русико ходит, – с воодушевлением начала рассказывать Шушана.
– Русико? Она еще мучает детей? У нее нет артрита? Странно. – Манана поджала губы.
– Манана, перестань, ты Русико еще с музыкальной школы не любишь. Я тоже тебя не люблю со школы – и что делать? Приходится любить!
– Да, ты права, Жужуна, – кивнула Манана. – Я Нину тоже не люблю, но люблю! Скажи ей, пусть идет домой. Мне одной страшно возвращаться – Римма меня уже во дворе караулит. И ведь не стыдно – как на моей машинке стирать, так пожалуйста, а как свет на два лари, так ей жалко. Да я порошка на нее истратила больше! И вот, я опять потратила деньги у турок – купила тарелку для фруктов. Зачем мне? Когда Нина была рядом, я себя лучше в руках держала. Мне нужно платье новое, а я тарелку купила. Очень красивая тарелка. Нино, дочка, пойдем домой, я тебе тарелку покажу, и ты мне скажешь – она тебе нравится или нет.
– Что ты сделала со светом, я не поняла? – спросила Жужуна.
Странно, что Римма так долго молчала. Наверняка дожидалась своего звездного часа. Манана ничего не могла с собой поделать, когда видела какую-нибудь блестящую вещицу. Особенную страсть она испытывала к кухонной утвари – полотенцам, подставкам, салфеткам, корзиночкам. Спустить деньги на пятнадцатую тарелку для фруктов, имея при этом в шкафу антикварное блюдо, от которого у Нины на глаза наворачивались слезы, это было в стиле Мананы. Свекрови нравились современные предметы интерьера – яркие, чересчур белые, с цветами и птичками, от которых на километр веяло праздничной пошлостью. Нине оставалось только удивляться тому, что Манана настолько равнодушна к настоящим произведениям искусства, которые громоздились у нее на полках. Так вот при этом Манана была достаточно прижимиста, если не сказать жадна, в том, что касалось бытообеспечения. Война с Риммой за лампочку в коридоре длилась годами. Манана, заходя в подъезд, включала лампочку соседей и часто забывала ее выключить. Свою лампочку она экономила. Встречаясь с Риммой, она делала вид, что так ей и надо – соседка хамоватая, некультурная, а про мужа ее вообще лучше не говорить. И вообще, что им, света жалко? Свое маленькое воровство Манана считала безобидной шалостью и даже – законным правом. У Риммы хоть муж есть, а ее Каха давно лежит в могиле. Она вдова, и ее надо пожалеть. Как уже знала Нина, Манана с Риммой иногда неделями не разговаривали, но это ничего не значило. Римма могла молча зайти, молча же поставить таз с бельем для стирки и уйти. И Манана точно так же, молча, возвращала ей таз с чистым бельем.
«Ее муж возит тачки. Она стрижет в парикмахерской. Плохо стрижет. Но она мне в лицо тычет, что они честно живут, честно зарабатывают, своим трудом, а я вроде как нет, – объясняла Манана Нине. – У ее мужа дед был князем, а он тачки возит. Я лучше голодать буду, чем так унижаться. Надо всегда помнить, откуда твои корни. Муж Риммы с моим Кахой дружил, лучшим другом был, а сейчас Каха хоть в Пантеоне, хорошо лежит, а Риммин муж стал дикой деревней». «Почему вы так говорите? Если он работает грузчиком, это не значит, что он опозорил фамилию», – вступилась за соседа Нина. Она прекрасно знала, что Манана никогда не была в настоящей «дикой деревне», из города никуда не выезжала и предпочитала вообще дальше центра не выбираться. Так что в ее представлении в деревнях все мужчины возили тачки. Прямо их хлебом не корми, дай тачку повозить. «Я знаю, что нехорошо так думать, но ничего не могу с собой сделать. Как начинаю думать, так обязательно очень гордой становлюсь», – говорила Манана.
– Когда это ты, Манана, успела так испугаться, что Римму боишься? – ухмыльнулась Жужуна. – Я же помню, как ты зонтиком ту – как ее звали? – избила и все испугались, кроме тебя!
– Что ты такое говоришь? Опять сплетничаешь? – воскликнула Манана, но было видно, что ей приятно.
– А Каха тогда как испугался? Так испугался, что даже ростом уменьшился! – продолжала Жужуна, почувствовав, что Манана готова поддержать эту тему и даже будет рада, если Нина посмотрит на нее другими глазами.
– Нино, это такая история была! – воодушевленно начала рассказывать сваха. – Весь город только о нашей Манане и говорил. Да несколько лет только об этом и сплетничали И когда она в своей роскошной чалме где появлялась, все женщины по углам прятались, такими ничтожными себе чувствовали!
– Не надо так говорить, Жужуна, ничего такого не было, – скромно сказала Манана, но даже отложила сумку и взяла в руки чашку кофе. Подруги смотрели на нее во все глаза, и Манане нравилось такое внимание. Жужуна же, как опытный психолог и знаток человеческих душ, заливалась соловьем.
– Как звали эту кекелку? – обращалась она будто к Манане, но «играла на публику».
«Кекелка» – нелестное прозвище для молодых девушек, которые не знали меры в нарядах и украшениях, молодящихся женщин и прочих дамочек дешевого, но яркого свойства, – звали Ликой. Она с гордостью носила жемчужное ожерелье, подаренное Кахой, что явно указывало на их связь. Но этого ей было мало. Она появлялась в ожерелье там, куда Каха приходил с Мананой. Лика дефилировала мимо, трогая ожерелье, сверкая стразами и глазами.
– Скажи ей, чтобы она не делала мне глаза, – вежливо попросила мужа Манана.
– Кто это? Я не знаю, кто это! – Каха замахал руками и принялся бегать вокруг жены кругами. В тот вечер они пришли в театр слушать оперу. На Манане было ее лучшее вечернее платье, роскошный, еще бабушкин, палантин, вышитый павлинами, и серьги с изумрудами, которые очень гармонировали с павлиньими хвостами. Бедный Каха пытался снять с жены палантин, бегал за шампанским, смотрел на билеты так, будто не знал этот зал как свои пять пальцев. Лика между тем продолжала променады и стрельбу глазами. В конце концов она не выдержала и подошла. Как только смелости хватило?
– Здравствуйте, – поздоровалась она с женой своего любовника.
Манана изобразила фирменную, приклеенную улыбку и отвернулась, облив подошедшую девушку презрением. Целый таз презрения на нее вылила, так все потом говорили. Каха замахал руками, подбежал к Лике, потом вернулся к жене и опять бросился к любовнице. Супруга стояла спокойно, обмахивалась веером, и всем сразу стало понятно – где эта Лика и где она, Манана.
– Ты сейчас похож на бойцовского петуха, – сказала она мужу, не дрогнув ни одной мышцей. Даже губами она шевелила так, будто чревовещала, а не говорила. – Если я на тебя дуну, ты улетишь. Помни об этом.
– Что ты такое говоришь? Я клянусь, не знаю, кто это! – кричал Каха.
Манана отсидела первое отделение оперы, нашла исполнение ужасным и собралась домой. Каха заявил, что поют гениально, и попросил разрешения остаться на второе отделение. Мимо опять прошла Лика, которая изо всех сил буравила Манану взглядом.
Все вокруг только и обсуждали этот треугольник. Обсуждали так громко, что певцы сами себя на сцене не слышали. Все восхищались Мананой, ее выдержкой и прекрасными манерами, ее знаменитым олимпийским спокойствием. Лику сочли дерзкой, пошлой, невоспитанной и пришли к выводу, что эту кекелку не то что в оперу, в город нельзя пускать.
– Где были глаза Кахи? У него что, помимо запора, еще и слабоумие? Он ослеп и ничего не видит? – слышалось со всех сторон.
Манана покидала оперу с ровной спиной, обмахиваясь веером и небрежно держа сумочку. Каха семенил за ней. Где-то позади маячила Лика, рвавшая на груди ожерелье. Их проход по центральной лестнице стал сенсацией – все гадали: Каха уйдет с женой или останется с любовницей на второе отделение. Даже артисты вышли из гримерок и не спешили на сцену, чтобы посмотреть, чем все закончится. Поскольку Каха дошел до конца лестницы и вернулся, потом опять спустился, все зрители собрались в фойе, а второе отделение пришлось задержать. Каха три раза метался по лестнице.
– Ты что, собираешься на Олимпийские игры? – не дрогнув губами, спросила Манана. – Если ты еще раз побежишь по лестнице, у тебя или понос откроется, или инфаркт стукнет. И я даже не знаю, что для тебя будет лучше.
Каха прирос к месту. Он стал ниже ростом и покорно посеменил за женой к дверям. Но вдруг эта девица, эта нахалка, у которой не было никаких достоинств, кроме молодости, закричала: «Каха!» Все собравшиеся в фойе замерли и ждали ответа. Мужчины не без интереса смотрели на Лику и с некоторой завистью и солидарностью – на Каху. Женщины, которых было большинство, восхищались тем, как Манана спокойно поправила палантин на плечах, как элегантно обмахнулась веером, как улыбнулась всем сразу и никому в отдельности. Если бы Манана стояла на сцене, ей бы начали аплодировать, вне всяких сомнений. Но она стояла внизу, у самых дверей, и не знала – побежит ли ее Каха за своей любовницей или откроет дверь ей, жене. Манана замерла в ожидании – открыть дверь самой было ниже ее достоинства. И тут Каха закричал. Все свидетели этого грандиозного события, можно сказать, представления века, впоследствии удивлялись тому, как он посмел вообще закричать, как он посмел закричать так громко и как Манана не испепелила его взглядом в тот же момент.
– А если это страсть?! – завопил Каха. – А если любовь?!
– Каха, я тебя умоляю, если у тебя сейчас запор, я сделаю тебе клизму, если у тебя понос, я дам тебе лекарство, только не говори мне про любовь! Если твой бедный кишечник сейчас отвечает за твой бедный мозг, то не нужно всем об этом знать, – спокойно ответила Манана, обмахиваясь веером. – Посмотри на нее: это я двадцать лет назад. Это не копия, это подделка. Через пять лет она будет выглядеть хуже, чем я сейчас. Зачем ты так унижаешься? Если тебе нужно молодое тело, которое не умеет себя вести в обществе и у него такой нос, что я бы из дома не вышла, так я ничего не имею против! Но если ты говоришь про любовь, то я тебе напомню, где твое место! А твое место сейчас в уборной в моей квартире!
Каха немедленно сдулся. Он открыл дверь и держал ее, пока Манана выходила на улицу. Странно, что она не сорвала овации.
Но эта беспардонная девица совершенно не знала приличий. Она вела себя так, как ни одна из любовниц Кахи себе не позволяла. Несмотря на перенесенный позор, после которого она должна была испариться, исчезнуть, умереть, заболеть экземой или уехать в свою деревню, эта дамочка заявилась к Манане домой. Та заперла дверь на все замки и выключила свет – сделала вид, что дома никого нет. Лика покричала под дверью, что у них с Кахой любовь настоящая, что он ее любит больше, чем Манану, что жена должна его отпустить к ней и еще что-то про настоящие чувства.
Каха в этот момент лежал в спальне с клизмой и никак не мог повлиять на процесс. В том смысле, что он не мог встать с постели и кинуться к своей возлюбленной.
– Он никогда своим ходом в туалет не ходил! – хмыкнула Манана, пока Жужуна, сделав передышку, пила кофе. – У него два состояния было. Или запор, или понос. Чаще запор. Поэтому ему голова отказывала – он все другим местом чувствовал. И не тем, каким нормальные мужчины. Что? Что вы на меня так смотрите? – Манана обратилась к Нине и Ирме, которые сидели с раскрытыми ртами. – Я сохранила его честь, он в Пантеоне лежит! И пусть скажет за это спасибо!
Так вот, Каха страдал с клизмой, Манана спокойно пила кофе, Лика билась в дверь и кричала. Соседки столпились на лестничной клетке – всем было интересно, что будет дальше. Но ничего не произошло – Манана так и не вышла, чтобы выдрать этой девице клок волос. Так что Лика еще немного побилась в дверь и удалилась ни с чем.
Но она оказалась не только наглой, но еще и настырной. Как только земля от ее настырности не разверзлась! Это же надо так себя не держать! Так позориться! И как она вообще посмела тягаться с Мананой? Тут уже даже соседки встали на сторону законной жены. А любовница – ну просто всякий стыд потеряла – начала Манану преследовать. Караулила ее у подъезда, попадалась ей на глаза в магазине, звонила по телефону и все рассказывала про то, какая у них с Кахой неземная любовь!
– Вы не хотите знать правду! Я вам расскажу! Он только меня любит! А вас не любит! – вопила Лика, не стесняясь людей. Манана, обмахиваясь веером, разворачивалась и молча уходила. – Вы должны со мной поговорить! Я вам все расскажу! Мне Каха такие слова говорил, какие вам никогда не говорил! Он все равно со мной будет! – кричала ей вслед Лика. Манана даже не оборачивалась.
– Почему не поговоришь с ней? – спрашивала Римма. – Пусть уже скажет, что хочет, и успокоится. Надоела совсем. Такой плохой пример нашим дочерям показывает! Прогони ее уже один раз!
Но Манана решила прогнать Каху.
И однажды, когда он пришел с работы домой, она просто не открыла дверь и выключила свет.
– Манана, открой, – умолял Каха под дверью.
Но она не сочла нужным даже ответить мужу.
– Хоть вещи мои отдай! – попросил Каха.
Манана конечно же не ответила. Каха ушел ни с чем. К любовнице он не пошел, а несколько дней жил в театральной гримерке, о чем Манане регулярно докладывали все, кто мог, – коллеги, соседки, Маечка с Лялей и даже продавщицы в магазине. Каждый день Каха приходил домой и умолял Манану его пустить.
– Хорошо, я тебя пущу. – Она открыла дверь. – Но только один раз.
Каха целовал руки жены и клялся в вечной любви. Вот только Лика, которая конечно же была в курсе, что Каха вернулся домой и чуть ли не по крышам бегает, чтобы с ней не столкнуться, не успокоилась. Когда Манана застала мужа у телефона – он, тяжело дыша, что-то шептал, – Каха покрылся нервной испариной и, увидев жену, бросил трубку, словно ошпарился, Манана не выдержала.
Она давно знала, где живет эта девица. Естественно, в районе, в который приличные женщины не заходят. Ужасный район. Манана вызвала такси и отправилась туда. Войдя в Ликину квартиру на первом этаже, она молча, не дрогнув бровью, избила ее зонтиком, причем сильно. Прямо по голове била. Лика так опешила от нежданного визита, что не сопротивлялась и не защищалась. Излупив любовницу мужа, Манана спокойно вышла на улицу и вдруг остановилась – ей показалось, что она еще недостаточно выпустила пар. Тем же зонтом она побила все стекла в квартире. Не просто трещины сделала, а так разбила, что осколки в дальнем конце двора еще спустя полгода находили. Откуда только силы взялись? После этого она раскрыла веер, села в машину – таксист все это время ее ждал – и поехала домой…