Корнелиус: Комбург? Мне это что-то напоминает… Комбург?
Адель: Ну да, конечно, тот высокий юноша, брюнет, с матовой кожей, кудрявый, у него еще одна прядка…
Корнелиус: Хватит! Забудьте все эти прелести, душа моя! Он был на костылях, господин пастор?
Пастор: Да, действительно, когда только приехал.
Корнелиус: Ага, значит, это он! Несчастный! Несчастный парень. Встретимся с ним через десять дней.
Пастор: Встретимся? Но, господин граф, этот юноша еще не заплатил за витраж! То есть я хотел сказать… этот юноша хочет жениться на вашей сестре!
Корнелиус: Зачем? Он ведь богат? Комбурги…
Пастор: Очень богат! Мы проверяли.
Корнелиус: Ну так что же? Может, этот бедняга не в своем уме?
Адель: Не всегда!
Корнелиус: А вот и нет! Напротив! Всегда, каждый раз он ведет себя как умалишенный!
Адель: Невежа!
Пастор: Но я ничего не понимаю в вашей перебранке, дети мои! Что мне…
Корнелиус (перебивая его): В любом случае его стоит пожалеть. Из огня да в полымя! Откуда ему было знать, бедняге, что моя сестрица начнет перебирать и сортировать наши титулы и фамилии! Бедный мальчик: поехал укрепить свои косточки, чтобы почти сразу сложить их вперемешку в погребальную урну, а перед этим еще и отдал остатки здоровья и жизни моей же сестрице. Вот это не везет, так не везет! Ужасно не повезло этому юноше! А что же сестрица?
Пастор: Что, простите? Ваша сестрица?
Корнелиус: Ну… Она… довольна?
Пастор: Счастлива, господин граф!
Адель (поджав губы): Еще бы! Кто мог такого ожидать!
Корнелиус: А вас это задевает, а? Только подумать — вы и моя сестра кормитесь из одной кормушки! Ха! Ха! Ха! Но куда же они оба подевались?
Пастор: Они уехали вместе с Гансом Альбертом, доезжачим, выслеживать великую баден-баденскую волчицу. (Встает на цыпочки и воет.) У-у-у-у-у-у-у! У-у-у-у-у-у-у! У-у-у-у-у-у-у! (Потом внезапно замолкает, смутившись.)
Корнелиус и Адель смотрят на него.
Пастор (покашливая): Гм! Да, это она так воет… Волчица…
Корнелиус: Я так и думал. Волки редко пищат! Черт! Ну и положеньице! Моя собственная сестра, не успев обвенчаться, станет вдовой!
Пастор: Как? Почему?
Корнелиус: Я вызвал этого юношу на дуэль: представьте себе, он согрешил.
Пастор: Бог милостив к грешникам!
Корнелиус: Сразу видно, что вы не женаты, господин пастор! Ведь так?
Пастор: Нет, конечно! Что за странный вопрос, господин фон Бельдт? Католическая церковь и его святейшество Папа Римский для служителей…
Корнелиус: Хорошо-хорошо! Вот и не женитесь! Храните свой целибат!
Пастор: Разве у меня есть выбор, господин граф? Я настаиваю на том факте, что для нашего ордена безбрачие обязательно! Знайте, что…
Корнелиус (в бешенстве): Не знаю и знать не хочу! Плевать мне на это! Идите спать. Адель, думаю, для нас в этом доме найдется охапка соломы и место на полу! Приличные условия здесь положены только четвероногим.
Он быстро выходит. Адель остается в комнате.
Адель: Господин аббат, а этот юноша говорил вам что-нибудь обо мне?
Пастор (тихо): Нет, сударыня! Не тревожьтесь, он…
Адель: Почему я должна тревожиться? Что бы там ни было, скажу вам, святой отец, это такая возвышенная душа!
Пастор: Это несомненно, да, он очень славный! Святой Варнава…
Адель (не слушая его): И поверьте мне, романтические чувства в наше время еще не умерли!
Пастор (смущенно): Дитя мое, я вас не понимаю.
Адель: Неважно. Неважно! Я завтра же приду исповедоваться!
Пастор (в панике): Нет! Нет! Умоляю, госпожа графиня! В прошлый раз…
Она выходит вон. Он бежит следом.
Занавес.Сцена 5
Те же декорации. Чуть более позднее утро. Супруги в ночных рубашках и халатах зевают и покашливают в той же гостиной. Он раскладывает пасьянс, она ходит взад-вперед.
Адель: Бог мой, который час? Мы что, спали всего три часа? Вы когда-нибудь видели, Корнелиус, чтобы охота продолжалась так долго? Как вы думаете, не могло с ними приключиться какое-то несчастье из-за этой волчицы?
Корнелиус: Как бы не так! Ганса Альберта одного хватит на прокорм трем волчицам! А он за мою сестру даст себя сожрать не задумываясь! Меня больше волнует вот это… (Смеется, показывая на карты.) Я боюсь, что у меня на этот раз не сойдется!
Адель: Так передвиньте эту трефовую девятку вон туда… Вы даже пасьянс толком разложить не умеете!
Корнелиус: Оставьте в покое мои карты! Зато вы все умеете разложить, и не только пасьянсы! Чего я боюсь, учитывая время и дождь, так это что им пришлось где-то спрятаться, укрыться и что…
Адель: Что — «что»?
Корнелиус: Что на этот раз между ног у моей сестры окажется нечто совсем иное, нежели охотничий конь! Вот чего я боюсь и на что, впрочем, надеюсь, ибо это должно благотворно сказаться на ее нраве!
Адель (презрительно): Какая низость! Всегда одни низости! Решительно…
Корнелиус: Как вы это сегодня назвали? Низостью? Но она не лишена вкуса, а? Только не говорите, что вы не согласны!
Адель: Хватит. Это не смешно, переменим тему. Вы по-прежнему намерены убить этого бедного юношу?
Корнелиус: Да нет же, нет, дорогая Адель! Коли он так дорог моей сестре, я не стану стрелять в него.
Адель: Ах, как камень с души!
Корнелиус: Вам следовало бы испытать другие чувства! Вы должны бы, наоборот, быть уязвлены тем, что я приношу супружескую ревность в жертву братской любви. (Пауза. Он перебирает карты.) Слышите? Что это? Лошадь? Две? Три? Похоже, баден-баденской волчице не удалось сегодня закусить?
Дверь открывается. Ганс Альберт и Анаэ входят, поддерживая Фридриха, который находится в полуобморочном состоянии.
Анаэ: О боже, братец! Корнелиус, помогите нам. Осторожно! Этот юноша — мой друг, он очень дорог мне, уверяю вас. Здравствуйте, дорогая Адель! Положим его сюда.
Фридриха укладывают на диван.
Корнелиус (склонившись над ним): Он! Это он!
Анаэ: Он? Да кто же? Этот человек только что чуть не погиб за меня, Корнил… Корнелиус!
Корнелиус: Ах, да не называйте меня Корнилом! Ни при каких обстоятельствах! Не называйте меня Корнилом! Мне не восемь лет, да и вам тоже!
Анаэ: Да, правда, простите. Представьте себе, милый братец, этот юноша хочет на мне жениться. А ведь он очень богат! Он хорошего рода, благочестив и так далее и тому подобное, кроме того, он хорош собой, когда не такой бледный… Ох! Ганс Альберт, дайте-ка сюда греффа!
Ганс-Альберт достает из шкафа можжевеловку и дает выпить Фридриху. Тот содрогается и заходится кашлем.
Вот! Так-то лучше!
Фридрих (открывая глаза): Где я?
Анаэ: В безопасности! Среди своих!
Фридрих: Среди своих? Да? (Замечает Корнелиуса, вскрикивает и снова падает без чувств.)
Анаэ (с удивлением): Можно подумать, что на него так действует ваш вид, Корнелиус, или ваш, Адель?
Корнелиус: Нет, она тут ни при чем, впрочем, и я тоже. Этому юноше нечего опасаться. Я его НЕ ЗНАЮ. (Наклоняется к Фридриху и орет тому в самое ухо.) Я НИКОГДА ЕГО НЕ ВИДЕЛ!
Фридрих моргает.
Анаэ: Рог вам в бок, а кто говорит, что вы его знаете? Ладно, сядем, и я расскажу вам, что произошло. Поехали мы, значит, и долго гонялись за волчицей безо всякого толку, несмотря на Фридриха, который скакал как сумасшедший. Никогда такого не видела: взад-вперед, взад-вперед, и все галопом! Мы уже собрались возвращаться и были совсем близко от дома, у Лебяжьего пруда, в безопасности, как нам казалось. Мы спешились, Ганс Альберт стал поить лошадей, а мы с Фридрихом принялись… Что с вами, Адель, вы простыли?
Адель: Вовсе нет. Меня знобит от усталости.
Анаэ: Итак, он стал говорить мне о своих чувствах. Кстати… (Поворачивается к брату и шепчет.) Знаете, Корнелиус, вы никогда мне об этом не говорили, но это восхитительно!
Корнелиус: Что?
Анаэ: Флирт, ласки, поцелуи… Все такое…
Анаэ: Флирт, ласки, поцелуи… Все такое…
Корнелиус: Я не говорил вам об этом, потому… потому что не мне было вам об этом говорить. Это должна…
Анаэ: Да, знаю, это должна была сделать наша матушка, но она умерла. Одним словом, мы с ним стояли, прислонившись к стволу березы…
Адель: Боже мой!
Анаэ: Милая Адель, ступайте же лягте в постель, если вам нездоровится!.. К стволу березы, как вдруг на тропинке, сверху… Подождите, я сейчас покажу вам, чтобы было понятнее… (Берет стулья и расставляет их парами по гостиной, воссоздавая сцену.) Вот! Тут — Ганс Альберт с лошадьми… (Ставит три стула.) Тут — тропинка, тут — овраг, тут — ясень и мы с Фридрихом. (Ставит [рядом с собой какой-то предмет].) И вдруг между нами и поляной — налитые кровью глаза! Кабан-одиночка! А мы прижаты к оврагу…
Корнелиус (со знанием дела): Крупный?
Анаэ: Мммм! Четверть тонны!
Фридрих, приоткрыв глаза, оборачивается к ним, садится на диване и слушает.
Ганс Альберт — по ту сторону. А у нас даже нет оружия! Кабан разъярен, может быть из-за моих рыжих волос или еще бог знает почему, опустил рыло, вздыбил холку, роет землю, переминается с ноги на ногу, пыхтит, представляете?
Фридрих закатывает глаза и снова откидывается назад.
Адель (в ужасе): Бедный мальчик! Вы же убиваете его своими жуткими описаниями!
Анаэ: Оставьте! Оставьте! С ним все будет хорошо.
Корнелиус: Ну, дальше-дальше! Что же кабан?
Анаэ: Кабан брызжет слюной, но пока только смотрит на нас. И тут этого юношу, который, сам того не зная, до сих пор стоял на коленях между мной и им, удивляет неподвижность моего взгляда и невнимание, с которым я слушаю его горячие речи, он оборачивается и видит кабана.
Адель склоняется над [Фридрихом, который] побледнел еще больше.
Корнелиус (в возбуждении): И тогда зверь бросается на вас, черт побери! Или не бросается?
Анаэ: Погодите! Погодите! Этот юноша высвобождается из моих объятий. Разумеется, он мог бы встать, топнуть ногой, повертеть в воздухе курткой, чтобы попытаться переключить внимание зверя на себя. (Двигает стулом.) Но я была совсем рядом, а значит, таким образом зверь мог убить нас обоих — просто затоптать!
Корнелиус (в возбуждении): Это точно, еще бы, да! Махать курткой в такой ситуации — это либо в овраг, либо всмятку!
Анаэ: И что, вы думаете, он делает? Он вскакивает на ноги, но тут же делает вид, что спотыкается, и ложится у моих ног, между мной и зверем.
Корнелиус: Черт побери! Это же надо! Разлегся перед зверюгой?
Анаэ: Именно. Лежит, не шелохнется, ни один мускул, ни одна ресница не дрогнет, как бы без чувств. Зверь подходит, обнюхивает его, толкает рылом, ищет, чем бы поживиться, и, разочаровавшись, разворачивается и убегает. А он все не двигается, лежит, весь как на ладони, такой уязвимый. Так проходит добрых две минуты, а?
Ганс Альберт: По крайней мере одна добрая минута — это точно.
Анаэ: Затем он поднимается, и мы уезжаем. Однако чувствительность и воображение этого юного рыцаря столь же пылки, как и его душа. Когда на обратном пути я рассказала ему, в каком состоянии оказался наш бедный покойный братец, после того как вот эта тварь выпустила ему кишки… (Показывает на висящую на стене кабанью голову.)
Корнелиус: Не эта, а вон та, сестрица!
Анаэ: Нет, эта.
Корнелиус: Да говорю вам, та…
Анаэ: А я говорю вам — эта. Я круглый год живу среди этих зверей и прекрасно знаю их и их историю.
Корнелиус (посмеиваясь): Они что, сами вам их рассказывают на ночь, свои истории?
Анаэ: Какой вы глупый, Корнил! Вот вам! (С силой несколько раз ударяет его кулаком по плечу.)
Корнелиус (в бешенстве): Не называйте меня Корнилом ни при каких обстоятельствах! (Дергает ее за волосы.)
Анаэ: О боже! Что за грубиян! Говорю вам — эта! (Со всей силы лупит его по ребрам.)
Адель: Хватит! Перестаньте! Не устраивайте тут драку! (Берет руку Анаэ и соединяет ее с рукой Фридриха.)
Занавес.Сцена 6
Та же гостиная месяц спустя. Десять часов утра, весна. Фридрих фон Комбург, бледный, в шелковом халате, полулежит в шезлонге. С победным видом входит Анаэ в охотничьих сапогах и шляпе. Выглядит она лучше прежнего. Она наклоняется к Фридриху, вернее, бросается на него.
Анаэ: Ах вот он, вот он! Мой серенький волчок, мой лисенок, мой бельчонок! Ну какой же он миленький, какой хорошенький! (Осыпает Фридриха поцелуями, но он не шелохнется.) Вы принимали утром ваши лекарства, Фридрих? А в полдень гоголь-моголь с портвейном не забудете принять, а? Если я еще не вернусь?
Фридрих: Конечно, дорогая, конечно!
Анаэ: Вам надо поправляться, мой дорогой, мой прекрасный супруг! Я уезжаю, но у меня тяжело на душе, и это все из-за вас, с тех пор как вы показали мне иные игры, иные скачки, благословленные Господом и самой Венерой! Ах! Фридрих, я стольким вам обязана! Как могла я так долго жить без мужчины — без вас! Как мне наверстать упущенное время?
Фридрих: Мы стараемся, как можем, дорогая!
Анаэ (с любовью в голосе): Знаю, милый! Знаю! Но временами вы чувствуете себя раздавленным, разве нет? Обессиленным, измученным — ведь так?
Фридрих (робко): Ну-у-у-у, разве что чуть-чуть, иногда, на рассвете, я… конечно… э-э-э-э…
Анаэ: Нет! Нет! Все время! Какая ответственность для юноши! Разбудить огонь, сокрытый под золой, раздуть яркое пламя там, где прежде все было так тускло!
Фридрих: Тускло… Тускло… Тускло…
Анаэ: Кроме волос, конечно! Они пылали еще до вашего появления. Они ждали вас, мой супруг, мой пылкий любовник, мой спаситель, мой распутник, мой… мой…
Фридрих: Да-да-да-да! Да… э-э-э-э-э… то есть… это, Анаэ… А что, если нам попробовать по утрам немного поспать, чуть-чуть, например, где-то между пятью и восемью часами? Ну, знаете, просто поспать? Закрыть глаза и спать! Спать!
Анаэ: Спать? Мне? Как я могу спать, когда ваша чернокудрая голова покоится на соседней подушке?! Когда это сильное тело, такое дерзкое, горячее, полное жизни, необузданной мужской силы, лежит рядом! Спать?!
Фридрих: Конечно-конечно… Но вот только… я… я боюсь… как бы мне не утратить эту силу, любимая. Я похудел! Пощупайте: одни ребра!
Анаэ: Покажите! Покажите мне! (Хватает его поперек туловища, но Фридрих пытается вырваться.)
Фридрих: Ну, в общем, они торчат… Того и гляди проткнут мне [кожу] и…
Анаэ: А мне сердце! О эти ребра! Пронзая твое тело, они пронзят и мое сердце!
Фридрих: Понимаете, они еще и болят, и мне трудно дышать. Когда я скачу верхом, у меня даже кружится голова: перед глазами какие-то огни, и…
Анаэ: Я тоже вижу их в ваших глазах, мой волчонок! Ну а пока съешьте гоголя-моголя с портвейном. Я еду на ферму Фоссенкхерт, это в десяти лье отсюда.
Фридрих: В десяти лье? Правда?
Анаэ: Ну да, в десяти! Но не тревожьтесь: я загоню десять лошадей, чтобы поспеть обратно к обеду.
Фридрих: Нет-нет, не надо… Будьте осторожны, любимая. Не спешите, поклянитесь, что не будете скакать слишком быстро!
Анаэ: Хорошо! Я поеду потихоньку. И если я не успею присоединиться к вам за столом, то разделю с вами послеобеденный сон, хорошо? (Громко хохочет.)
Фридрих: Знаете, возможно, мой друг Венцеслав приедет из Вены, и мы… мы… то есть я… я хочу показать ему имение, аббатство… и…
Анаэ (направляясь к выходу и посылая ему воздушные поцелуи): Все, что вам будет угодно!
Она выходит. Фридрих берет газету, в изнеможении прикрывает ею лицо и глубоко вздыхает. Снаружи слышны голоса, затем радостный возглас Анаэ.
Коня! Скорее! Я спешу!!!
Фридрих снова закрывает глаза, потом, пошатываясь, идет выпить стаканчик греффа. Затем снова ложится и погружается в полусон. Входит Венцеслав, за ним пастор. Венцеслав оторопело смотрит на трофеи, замечает Фридриха и склоняется над ним.
Венцеслав (обращаясь к пастору): Он помолодел и в то же время постарел.
Пастор (тоже шепотом): Это от счастья, сын мой.
Венцеслав: Я рад снова повидаться со стариной Фридрихом и, конечно же, познакомиться с его супругой.