Председатель нашел выход из положения.
— Пойдемте–ка, товарищи, в наши лагеря, — сказал он. — А то, может, вам и того — перекусить? А?
Это предложение было всеми принято с удовольствием. «Лагеря» помещались на дне оврага возле лесной речки. В кустах, разраставшихся на дне оврага, с трудом можно было заметить несколько повозок. Возле повозок жались мужичьи семьи.
* * *Поздней ночью Федор в сопровождении председателя ходил в местечко за сводками. В темноте, под мостком справа, на верхней балке он нашел две шифрованные бумажки. Взбираясь на мосток, он поскользнулся в сырой глине и чуть было не упал в речку. Отошли в лес версты на две, и там при свете спичек Федор прочел шифровки.
В первой бумажке говорилось:
«Восстание в уезде совершившийся факт. Все сов. и партработники и санаторцы арестованы, за исключением секретаря партийного комитета, тов. Шеенсона. Вас, тов. Федосеев, разыскивают всюду. Михеев жив и переброшен вместе со всеми арестованными в сумасшедший дом.
Все арестованные будут расстреляны после того, как в местечко прибудет штаб белой дивизии. Восставших в местечке около 2‑х тыс.
Николай».
Вторая шифровка была короче. В ней значилось:
«Штаб дивизии прибудет через два дня. В рядах восставших отсутствует дисциплина. Процветает пьянство и мордобой. Особенно в офицерской среде. Есть случаи изнасилования женщин и девиц. Крестьянство в массе недовольно поведением белых.
Николай».
— Хорошо. Очень хорошо, — прошептал Федор, когда прочел шифровку. — Наши дела, председатель, идут в гору.
Председатель шмыгнул носом и с уверенностью ответил:
— А как же иначе? Известно.
В становище они вернулись на рассвете, сильно уставшие. Легли спать на песке и сразу богатырски захрапели.
* * *Арон выполз из–под телеги, куда залез ночью, укрываясь от дождя. Посмотрел на часы, было 9 утра. Все небо заволокли серые пасмурные тучи. Дул ветер — раскачивались деревья и кустарники. Между телег в траве бегали полунагие ребятишки. У реки три бабы что–то полоскали. Где–то ржали лошади.
В стороне к откосу оврага два мужика рыли землю. Возле них стояло шесть человек и курили. Арон направился к ним. Подошел. Поздоровался. Попросил закурить. Закурить ему дали.
— Что делаете, товарищи? — спросил Арон, попыхивая собачьей ножкой.
— Да как что? Видишь, землицу роем. Только беда — всего две лопаты. Вот по очереди и роем.
— А почему бы нам шалашей не сделать? — предложил Арон. — Лесу много.
— И шалаши будем делать. Вон, послухай–ка… рубят… двое там рубят.
— Двое и восьмеро здесь, — прикинул Арон. — А на страже кто есть, товарищи?
— Как же, есть — ребятишки.
— Только?
— А тебе кого еще надобно?
— А где остальные пятеро?
— Ушли в село.
— То есть как ушли, зачем ушли?
— За лопатами.
— Вот дурачье! Да их там как мух переловят. И заставят выдать нас.
— Авось не переловят — огородами пройдут.
* * *Копавшие присели на краю ямы передохнуть. Отирали пот рукавами грязных рубах. Арон взял у одного из них лопату.
— А ну–ка, дай–ка я, товарищ, покопаю.
Крестьяне с удивлением посмотрели на него.
— Могешь, стало быть.
— Ха–ха, — засмеялся Арон. — Я, товарищи, и не то могу; смотрите–ка — кто лучше?
Арон принялся рыть. Твердая черная земля, точно мягкая студенистая масса, легко резалась лопатой. Крестьяне смотрели на Арона с удивлением.
— Здоровяк парень. Смотрись–ко, Ефим.
А Арон, не замедляя и не ускоряя работы, все больше и глубже запускал сталь лопаты в землю. Ему стало жарко.
— Работяга парень, — восхищались крестьяне. Он один уже за двоих наработал.
— Ты бы приотдохнул, парень.
— Ха–ха, — засмеялся Арон. — Я только что начал работу Я работу люблю.
— Молодца! Молодца!
Восемь крестьян долго с восхищением следили за работой Арона.
— Дарма что жид, а молодца, — восторженно вырвалось у одного из них.
— Не жид, а иудей, — поправил его рослый сосед.
— А то тоже жид!
— Эх, ты, недотепа: жид — это все равно, что…..
— А мне что же….. По мне что жид, что иудей — одно слово, — оправдывался первый. — А парень, ей одно слово, работничек. Другие, что из этих… из иудеев, больше по торговой части.
Арон оставил работу.
Уф, жарко, — сказал он, разогнул свою могучую спину и разжал свои пудовые кулаки.
— Жарко.
Мокрая рубаха прилипла пластом к спине Арона. Он подошел к крестьянину — босоногому и без шапки. Крестьянин имел загорелое веснушчатое лицо, окаймленное рыжей бородой веером и копной рыжих волос на голове.
— У тебя, дядя, — сказал Арон ласково, — борода побольше моей, а разум, не в обиду будет сказано, с наперсток. Вот что.
— Да ты не сердись на него, мил человек, он тебя жидом назвал по необразованности, — вступился за рыжего его длинный сосед. — Это он от необразованности.
— Да кто тебе сказал, что я сержусь? Я просто говорю, что надо уметь людей различать. Вот что я говорю. Жид — это глупое слово. Помещики да цари выдумали.
— Это правильно.
Арон похлопал рыжего по плечу. Улыбнулся.
— Чего сердиться? Пусть дураки сердятся. А у кого есть закурить, товарищи?
— У меня. У меня возьми, — сразу предложили трое кисеты.
* * *Опять двое мужиков взялись за лопаты, а остальные уселись на земле возле Арона. Солнце пробилось сквозь тучи. Далеко в небо шли стены оврага, поросшие густым кустарником и травой. Красные глинистые пласты стенок оврага чередовались с серыми песчаными прослойками и на солнце отливали кровью. По голубому небу плыли сотни легких, желтоватых облачков. От земли шел пар. Пахло теплой землею и зеленью.
— Эк его парит, — сказал рыжий мужичонко. — Скоро и ржицу убирать бы! Эх! Эх!
— Да, уберешь, — угрюмо обрезал его лысый в сединах крестьянин. — Тут самим бы прибраться.
— Ничего, — успокоительно заметил Арон. — Не робей, дядя. Белые здесь долго не продержатся. Поверь мне. Те из крестьян, что теперь помогают им, завтра в три шеи погонят их. За белыми помещик и урядник идут. А те по головке вашего брата не погладят. Землю отберут и перепорют.
— Так–то оно так… Что грех таить, не больно уж и Советская власть–то по душе нашим крестьянам пришлась, — угрюмо проговорил седенький старичок. — Ежели бы не этот случай, так и я бы к ним пошел. Вот те свят крест.
— Да, большая прижимка была, — подтвердили другие. — Большая. Да что и говорить — грабеж средь бела дня был.
— Э, да что у вас было, расскажите, товарищи? — попросил Арон.
— Разговор коротенек, — буркнул рыжий. — Грабил упродкомиссар нас — чтобы ему ни дна, ни покрышки.
— Не по совести делал. У кого хлеба было вдоволь, кто взятку давал — у того не брал, а у бедняка — под одно зерно. Вот у меня.
— Знамо дело, — подхватил седенький старичок, — землицу мы получили. А через кого? Через Советскую власть. Это правильно. Это мы понимаем. Только где же закон, чтобы бедного обижать? Это не того. Вот, что плохо.
— Да, упродкомиссар — мошенник, — вскричал Арон.
— Знамо дело, мошенник. Вор, — подхватили все мужики.
— Вор.
— Так надо было бы донести на него в уезд.
— И в уезд думали донести. Только вот грех случился — пришли эти белые. А и стали бы слушать в уезде–то?
— Стали бы, — отрезал Арон. — Стали бы. Значит, упродкомиссар у вас недавно орудует?
— Три недели всего–навсего. А народ весь смутил. Такая стерва. Паршивая овца все стадо портит.
— Ну, а теперь вы как же думаете быть?
— Чего тут думать — домой итти надо. Хлебушка спеет. Ох, ты ж, господи!
— А если не пустят?
— Тогда, стало быть, помирать будем.
— Э! А подраться за свое добро нет охоты у вас, товарищи, или страшно?
— Страшно? Эх, ты — а еще коммунист — чего нам страшно? У нас семьи есть — им есть, пить надо. Не страшно, молодец, а мало нас. Народу мало.
— Это ничего, что мало. Скоро много будет. Я знаю. Сила к нам идет на подмогу большая. Поверьте. Да и у них уже грызня началась между собою. А мы понемногу тут будем орудовать. Живыми–то в руки не дадимся. Так ли, товарищ?
— Чего там! За себя постоим, дело известное.
— А Советская власть придет, ваше вам, товарищи, вернется. Все вернется, до зерна. За это я вам поручусь хоть головой!
— Спасибо тебе на добром слове, — сказали в один голос крестьяне. — Хороший ты парняга. Да нам хоша бы к себе по домам добраться, а там ничего не надыть.
— Доберемся.
— Дай–то бог…..
* * *Перед вечером к Арону подошел председатель. Арон лежал на траве и баловался с детьми.
— Доберемся.
— Дай–то бог…..
* * *Перед вечером к Арону подошел председатель. Арон лежал на траве и баловался с детьми.
— Ребята новые пришли — принять, что ли?
Арон вскочил на ноги:
— Да вы–то лучше сами знаете, принять или не принять. Я здешних людей не знаю.
— Ребята тебе старшим велят быть, так что ты уж, тово, сам разберись.
— Ага! Мм.
Арон сразу вошел в новую роль.
— Много пришли–то?
— Сорок человек и восемь баб.
— Откуда будут?
— Из «Васенки» — по суседству.
— Оружие есть у них?
— Почти что нет; кажись, восемь ружей есть.
— Ну что же, надежных прими; подозрительных — тех не принимай. Только ты смотри, председатель: ты мне помогать будешь, а то я ни–ни — ни за что.
— Ладно. Так прислать к тебе старшого — а эти новые пусть шалаши рубят, что ли?
— Ну, да. Постой, председатель. У вас солдаты из унтеров есть?
— Как не быть — унтер есть.
— Пусть и он ко мне придет. Ну, ступай.
Арон радовался тому, что в среде крестьянства всего на второй день после восстания есть такой большой приток в партизаны. «Ведь страда на носу, а из деревень по 40 человек бегут; не от хорошей жизни бегут, — размышлял он. Хорошо. Прекрасно».
* * *Пришел председатель и молодцеватого вида парень в сапогах, лет под 25.
— Вот и старшой и унтер, — сказал председатель.!
— Меня прибывшие к вам прислали, товарищ командир.
— Так. Что это у вас в «Васенке» произошло? Чем это вас так обидели золотопогонники?
Парень в ответ быстро затараторил:
— Никак невозможно терпеть. Безобразия. Насильничества совершают. Грабят — безвинных рубят и стреляют. У которых родителев сын в красной армии — то беспременно ограбят дом, а стариков изничтожат. Многих показнили так. А вот вчерась вечером новые пришли — чистое зверье — казаками прозываются. Оборванные, вшивые. Бабам и девкам проходу не дают. Невтерпеж стало — такие стервецы — на детей малых лезут. Но вот мы, которые вот пришли значит, спуску им не давали. Я своими руками двоих, тово, дубиной оглоушил. Вот.
Парень замолчал.
— 40 человек вас?
— 48 человек, из них 8 баб.
— А провиант есть?
— С нами 27 телег — всякого есть.
— А оружие есть?
— На половину наберется.
— Как тебя зовут, товарищ?
— Иваном.
— Ну, вот что, Ваня: ты в армии служил, чай? Кажется, унтер.
— Три года в пехоте — на позициях.
— Караул выставить надо, Ваня, — так, чтобы четверть людей в расходе была. Понимаешь?
— Так точно.
— Товарищ председатель, ты их там расположи. А если кого в лесу встретят, препроводи сюда. Всех чужих задерживать. Часовых всех хорошенько вооружить. Вот, Ванюша, мой помощник — товарищ председатель: в случае чего, обращайся к нему.
— Это я председатель, — сказал председатель, указывая на свою грудь.
— Понимаем, — ответил молодец.
— Ну, так ступайте — делайте свое дело, — приказал Арон.
Председатель и Иван быстро пошли и скрылись в кустарниках.
«Хорошо. Очень хорошо», — повторял Арон.
* * *Через час пришел Федор. Арон все события дня рассказал ему подробно. Федор одобрительно покачал головой.
— Молодец! Смотри, Арон, власть из своих рук не выпускай. Мы с этим отрядом дело раздуем. Я сегодня же передам моим информаторам в местечко, чтобы они факт существования отряда использовали в нашу сторону. Это, братец, нетрудно сделать. Стоит только сказать в местечке, что неподалеку от белых в лесу стоит красный партизанский отряд — как к нам польется целый поток добровольцев, да и на белых это будет действовать разлагающе. А дня через два мы налет сделаем. Сами дадим о себе знать. Да и кстати нужно теперь во что бы то ни стало освободить своих из заключения. Я это предприятие беру на себя. Ты мне только дашь с десяток молодцов, а в общем ты, братец, молодчага — хвалю.
* * *Всю ночь и следующий день Арону на давали ни спать, ни отдохнуть. То и дело часовые из лесу приводили в лагерь вооруженных и невооруженных крестьян, бежавших из своих деревень. Они шли и поодиночке, и целыми десятками. Но с семьями приходило мало.
К вечеру второго дня Арон насчитывал в отряде целых сто двадцать шесть человек; из них больше половины было вооружено. «Хорошо наградила оружием деревню демобилизация 17 года», думал Арон.
Днище оврага запестрело телегами, шалашами, босоногими, волосатыми людьми. Горели целыми днями костры (по ночам Арон запрещал зажигать что бы то ни было в стоянке). Шумела людская речь, резвились в песке и у быстрой речки нагие ребятишки.
* * *Когда стемнело, пришел Федор. Он ходил к местечку.
— Ну, братец, наших–то в местечке не то завтра, не то послезавтра стрелять будут. В местечко приехал штаб белой дивизии и целая казачья бригада. Вчера они не разделались с нашими потому, что ждут с фронта пленных красноармейцев. Генерал решил заодно рассчитаться. Ты, братец, выборку произведи сам 8‑ми человек из ребят. Нужно, чтобы они были похрабрее и хорошо вооружены. Завтра вечером двинемся налетом. Освободим товарищей, я же сейчас пойду в местечко. Нужно узнать, что делать. Я написал агентам, чтобы они все подробности узнали через Феню — ты не забыл ее? Нет. А я — то, братец, забыл, и только теперь на счастье вспомнил. Кстати, пошли ко мне сейчас же председателя, он со мной пойдет в местечко.
— А мне можно с тобой итти?
— Ты тут, братец, управляйся получше, а там я и без тебя справлюсь. Ну–ка, ступай, давай председателя, да не забудь завтра к вечеру выслать к местечку 8–10 человек часам к 7‑ми, да смотри — вышли их часа за 3 раньше: дорога большая, как бы не опоздали.
* * *Еще в 4‑ом часу утра Федор в сопровождении председателя подошел к мосту. Председатель слазил под мост и положил в условленное место срочный приказ Федора. В приказе предлагалось немедленно информатору Николаю связаться с сестрой милосердия Феней, узнать, где Михеев, как к нему проникнуть. В приказе предлагалось устроить панику в местечке в момент налета.
Кругом было сыро, темно и тихо. Под мостом булькала вода, переливаясь через небольшую плотину.
— А теперь, председатель, нам надо облюбовать такое место, чтобы из него можно было незамеченно наблюдать за штабом и за больницей.
— Они почитай–что в одном доме. Рядом.
— В этом–то и беда. Кругом площади пусто. Улица широченная и всего две постройки казенных.
— Есть там и крестьянские домишки. Подле церкви. А церковь в 50 шагах от больницы. Там мой племяш живет.
— Надежный?
— Ничего. Свой человек.
— Так вот что, председатель: ты пойди и предупреди его. Прямо к нему нельзя. Небось, офицеры на постой стали.
— Идем прямо; у него домишко есть недостроенный. Рамы, двери и крыша не достроены — досками заколоченные, а с потолка–то ход есть. Вот оттуда можно смотреть в щелку. И незаметно.
— Ага, Ну! тогда пойдем.
— Только ты потише там, председатель. Да постой. Вот что. Я в этот недостроенный дом заберусь один и буду сидеть там целый день до темноты. А ты отсюда пойдешь к мостку, подождешь ребят — к вечеру они явятся. Заберешь под мостом донесение, захватишь ребят с собой и вместе с ними валяй сюда. Понял?
— Как не понять.
— Только ты их сперва где–нибудь оставь в стороне, поблизости, а сам придешь ко мне. Понял?
— Понял.
— Ну, идем. Только куда ты?
— Огородами пойдем. Спокойнее. — Федор без разговоров пошел за председателем.
Через несколько минут перед ними выросла черная неуклюжая масса построек.
— Пришли. Погоди тут.
Председатель исчез в потемках. Долго кругом было тихо. Федор зарядил браунинг. Открыл кобур нагана. Прислушался.
Вблизи послышались приглушенные голоса. Захрустел песок под ногами.
— Товарищ, где ты? Ступай сюда.
Федор отправился на голос и в темноте увидел председателя с молодым парнем.
— Идем скорее, — шепнул председатель. — Племяш там лестницу ставит.
— А это кто? — спросил Федор.
— Это евоный сынок. Только ты помолчи.
Прошли двором среди темных построек. Как видно — в хлеву, замычала корова, заблеял барашек — и вновь все стихло. Вышли на улицу. На противоположной стороне стал виден могучий корпус больницы, светящийся сотнями окон. Немного в стороне от больницы помещался небольшой дом в один этаж, но ярко освещенный.
— Это штаб, — шепнул парень Федору.
— Ага! Хорошо.
На востоке небо стало светлеть. Кругом закукурекали петухи.
— Поспешай, товарищ, вот сюда.
Председатель тащил Федора к темному срубу с заколоченными дверями и оконными отверстиями. Над срубом вместо крыши торчали стропила. В теневой стороне сруба прислонилась лестница; возле нее стоял одетый в полушубок бородач.