Колёса у повозки, повизгивают [и] поют на разные голоса. Лошади, раскачивая боками, трясут лохматыми гривами. Они, как собаки с обрубленными хвостами виляют ими часто. Из ноздрей у них вырываются клубы белого пара. По снежной дороге летит пелена. Дорога едва различима. Жерди с пучками соломы, когда-то расставленные вдоль дороги, вырваны ветром и разбросаны в поле.
На передке колёсной фуры растопырив ноги, сидит ездовой. Шея у него замотана тряпкой, на спине под шинель подоткнут лоскут овчины. Ездовой клониться вперёд от встречного ветра. В одной руке у него связка вожжей, а в другой длинный хлыст.
Фельдфебель Пфайффер шеф и главный ляйтер обоза. Солдатам охраны он начальник и бог. Ни один из них не может возразить ему. Шагая сзади, они смотрят в его плечистую спину. Вот один солдат, падая, замахал руками, потерял равновесие, но успел вовремя присесть. А второй не удержался и упал на дорогу. Но он быстро вскакивает и бежит, чтобы занять своё место. Мелкий колючий снег летит вдоль дороги. Порывы ветра настолько сильны, что перехватывает дух. Лица у солдат сине-зелёные, губы распухли, на бровях налипшие шарики льда. Обуты немцы в короткие кожаные сапоги. Проходя по глубоким сугробам, они черпают снег голенищами. Ветер вырывает у них из-под ног комки снега, подхватывает их, бросает куда-то в сторону и превращает снежную пыль.
У немцев на ногах кованые сапоги с широкими голенищами. За голенищу можно засунуть гранату с длинной деревянной ручкой или лопату. Вообще-то странно, почему фюрер обул своих солдат в короткие сапоги. По русской зиме такие сапоги не годятся. Они как черпаки для снега. Сшиты они на совесть из толстой яловой кожи. Подошвы сапог оббиты стальными пластинами с шипами. На каблуках Золингеновские подковы. Но у добротных немецких сапог огромные недостатки.
Фюрер вероятно считал, что такой пары сапог солдату хватит, чтобы пройти по всей Европе. Но что было плохо. Головки имели очень малый подъём. Сапог обтягивал ногу. Немцы носили сапоги на тонкий носок. На ноге сапоги не болтались. По европейской брусчатке ходить в них было удобно. А для русской хляби и лютой зимы, они совсем не годились. Из-за этой мелочи солдаты фюрера обмораживали себе ноги.
Русский народ по морозцу и в лютую стужу надевал валенки или подвязывал веревочкой лапти и онучи. Не улыбайтесь. Лапти зимой — первейшая обувка! Я сам ходил однажды во время войны зимой в лаптях. И должен вам сказать, что в них удобнее и теплей чем в валенках. Важно портянки и онучи правильно намотать. |Онучи и лапти подвязанные по правилам веревочкой легкие на ногах.| В лаптях не идёшь, а плывёшь по зимней дороге. Под ногами не чувствуешь земли, ни где тебе не жмёт и веса никакого, легки как перышко гусиное. Советую попробовать, особенно зимой!
На Руси тогда бетонные дороги не строили. У нас, во многих небольших городах, досчатые тротуары были в ходу. Лужи и канавы стояли поперек улиц. Через них перебирались по брёвнышкам и дощечкам, брошенным в непролазную грязь. Россия, — это огромная земля, бескрайние просторы, дремучие леса и болота. Неприветливо и сурово встретила она пришельцев с Запада. Сгорбилось, согнулось, съёжилось от холода доблестное войско Фюрера, обмоталось грязным тряпьём с ног до головы.
Холод не щадил никого. Мы тоже жались и коченели. Только у немцев самый последний вшивый солдат всю зиму жил в натопленной избе, а мы лежали на ветру, на снегу и на лютом холоде. Сила духа была сильней у кого?
Наши победы давались нам невероятной ценой усилий. Немцам до зимы сорок первого года всё давалось легко. Война для них была приятным занятием. Немцев "жареный петух" в задницу клюнул зимой. У кого дух сильней, тот и выдержал!
Вслед за подводой шагает фельдфебель, сзади него, выбиваясь из сил, плетутся солдаты. За спиной у фельдфебеля ни один солдат не смеет пикнуть, что у него нет больше сил, что он окоченел на ветру и не может идти. Для них примером служит сам фельдфебель. Он не сидит в повозке, укрывшись брезентом от ветра и снега. Он идёт по дороге твёрдым шагом у всех на виду. В присутствии фельдфебеля ни один солдат не посмеет пожаловаться на свою судьбу. Они боятся роптать и быть недовольными. Кто не здоров или ослаб — такому место в пехоте. Повадки фельдфебеля солдаты усвоили.
У господина фельдфебеля отвратительная манера. Услышав гнусный ропот и невнятное бормотание, |, если он в хорошем настроении, спишет тебя на передовую. А если он не в духе| он ни о чём не спрашивает, двумя пальцами молча отстёгивает крышку кобуры, волосатой лапой достаёт пистолет и, презрительно сплюнув, не целясь стреляет в живот. Пусть часа два похрипит, пока испустит последний дух. Смерть от пули в живот самая тяжелая и мучительная.
Говорят, что на счёт недовольных и неустойчивых элементов, потенциальных дезертиров, есть особый секретный приказ ставки Гитлера.
Снежная пыль летит по дороге. Лица солдат осунулись и побелели. Дорога под ногами, как живая. Белые полосы снега шуршат и дышат, и летучей дымкой куда-то уходят из-под ног. Резкий колючий ветер хлещет в лицо. Нестерпимой болью ноют колени. Поперек дороги дымят высокие сугробы. Ноги приходиться вскидывать коленями к груди. Снежная пыль застилает глаза. Впереди ничего не видно. Ветер налетает с такой силой, что трудно дышать. Очередной порыв ветра налетает сзади, закидывает на спину полы шинелей. Солдаты давно выбились из сил, а пройдено всего ничего, они не прошли половины. Ноздри забиты снегом. Из носа всё время сырость течёт. Рот открыть нельзя. Слова нельзя сказать. Дыхнёшь через рот, не успеешь дух перевести, а напор холодного воздуха уже достаёт до желудка. Да и какой смысл на таком ветру говорить о чём-то вслух. Зачем знать рядом идущему твои мысли и помыслы. Снег забирается в рукава, проникает вовнутрь, хватает за рёбра. Лютая стужа не щадит никого.
Не только короткими сапогами наградил своих солдат бесноватый Фюрер, солдатская шинелишка из зелёной "хольцволе"[127] продувается насквозь. Ветер, снег и мороз слились в одно ревущее чудо. Неудержимая дрожь пробегает по телу.
Прошло то время, когда в начале зимы многие сотни и тысячи, получив обморожение, отправлялись в Германию. Теперь это считалось, как членовредительство.
Господин фельдфебель идёт и совершенно не горбится. Он идёт за повозкой, месит ногами снег под собой. Посмотреть на него со спины, это плотная и сильная фигура. У него непреклонная воля. Он не может спокойно смотреть, когда перед ним появляются слюнтяи и нытики.
Майор Зайдель приказал ему утром быть в деревне Никольское и он не имеет права опоздать туда хотя бы на час. Он имеет приказ забрать в деревне скот, пополниться фуражом и не останавливаясь следовать с обозом и скотом на Старицу.
Солдаты устали, выбились из сил, растянулись по дороге. Фельдфебель резко останавливается, делает поворот головы, смотрит назад, солдаты мгновенно улавливают его недовольство. Он сверлит их взглядом, стиснув зубы. Солдаты, не дожидаясь его окрика, срываются с места и бегут, догоняя его. Он не кричит и не машет руками. Он сверлит каждого колючим презрительным взглядом. Рука лежит на кобуре. Попробуй не рванись! И они, как подхлёстнутые бичём, бросаются вперёд. Он с первого дня их приучил к этому взгляду.
Но вот фельдфебель недовольно повел головой. На лице недовольная ухмылка и сожаление — Ни одного не ухлопал!
Вскидывая вверх колени, черпая широкими голенищами снег, солдаты догоняют повозку. Он молча отворачивается. Он слышит за спиной тяжёлое сопение и глубокие вздохи солдат. Он презирает их.
Лучшие солдаты Фюрера умирают за Великую Германию. А эти недоноски и свиньи несут службу в тылу. Намотали себе на шеи грязные тряпки. На солдат не похожи. На эту нечисть противно глядеть. Среди этого сброда ни одной достойной личности.
Попади обоз в засаду или наткнись на русских, разбегутся, как зайцы, эти вшивые вояки. За ними смотри, да следи! Они и в плен готовы переметнуться.
Что делает там тощий ефрейтор, которого он, фельдфебель поставил сзади к приказал подгонять солдат. Приглядеться к нему, так он тоже сгорбился и плетётся в хвосте, как шелудивая собака. Зачем таким уродам присваивают звания, почему их держат в тыловых частях. Всё не так. Всё не нравиться господину фельдфебелю. Настроение отвратительное. Ноет душа. На дороге должно что-то случиться. Вот почему он шагает вразмашку и со злостью поддаёт комья снега сапогом.
Впереди на козлах покачивается широкая спина ездового. Вот он откидывается назад, запрокидывает свой длинный хлыст и кончик хлыста пролетает у фельдфебеля у самого носа. Фельдфебель вздрагивает, останавливается и недовольно рычит. Ездовой оборачивается, смотрит на господина фельдфебеля и пытается угадать, чем собственно недоволен его господин. Ездовой улыбается. В оттопыренные щелки рта видны его редкие прокуренные зубы.
Исхлестанные ветром лица солдат стали землистого цвета. От тугой боли в глазах и безысходности у солдат выступают слезы. Они скатываются и тут же замерзают на щеках. Ветер выхватывает из-под ног потоки сыпучего снега.
Один раз хлебнув русской зимы, если они останутся живы, на всю жизнь запомнят страшную Россию.
Солдаты идут подгоняемые ветром. Через некоторое время холод и адские муки пройдут, появиться чувство пустоты и безразличия. Да-да! Это неизбежно придёт. Не важно, что ветер и снег летят с новой силой. Важно улучить момент присесть куда-нибудь за сугроб, закрыть глаза и не о чём не думать. На тяжелые веки навалиться сон, как благодать, как избавление. В сугробе забудешь "Фатерлянд" и родных, окружающий мир больше для тебя не существует. Солдат будет брыкаться, если его снова поставить на ноги. |Его вынули из сугроба, отругали, выпихнули на дорогу, на ветер, на снег. Ноги у него не гнутся, идти он не может|. Те, кто успел заснуть в снежных просторах России ушли из жизни без мук и без сожаления. Ни страха, ни горечи при этом человек не испытывает. Засыпали многие, и наши и немцы. Зима не щадила ни тех, ни других. |У тех, кто погибал от пули или осколков, смерть на холодный чудный сон не была похожа.|
Фельдфебель Пфайффер был закаленный валка. Он побывал во многих местах. Но такой адской зимы и проклятой дороги он никогда на себе не испытал. Его резал ветер и снег, ему было тоже невмоготу, но он терпел и не подавал виду.
Как случилось так, что немецкая армия в России зимой оказалась раздетой. Он видел русских пленных, на них грубые и толстые шинели надетые поверх ватников и ватных штанов. На каждом солдате валенки, зимняя шапка и байковые рукавицы.
Пленных запирали в сарай, занесенный снегом, сутками не кормили и они там сидели, как в натопленной избе. Что это за народ? Немцы такого выдержать не смогли.
У солдат фюрера под каской летние пилотки. Уши примёрзали к стальным ободам. Немецких солдат отправляли на фронт в полной экипировке. Сапоги им мерили на один носок по подъёму ноги. Каски примеряли по округлости черепа, чтобы они не болтались на голове. Набивать тряпье под каски было некуда. На русскую зиму никто не рассчитывал.
Пока фельдфебель думал о касках и сапогах, от обоза отстали двое солдат. Солдат хватились поздно. У фельдфебеля глаза полезли на лоб, когда ему доложили. Он хотел что-то сказать и затряс головой.
Замыкающим шёл шелудивый ефрейтор. Он по своим обязанностям должен был следить и подгонять солдат. Ефрейтор не выполнил свой долг. Он пойдёт под суд, как только они прибудут в Старицу. Младшего по чину фельдфебель Пфайффер не имел права расстрелять, как солдата. Фельдфебель Пфайффер с удовольствием приведёт приговор в исполнение. С великим чувством и достоинством он пустит ему первую пулю, не целясь, в живот. Это его долг перед нацией, Фатерляндом и Фюрером. Это он умеет делать. С этими вояками по Европе ещё можно было идти, a для войны в России они не годились. Духом слабы. Здесь нужны железные нервы и истинный Германский неистовый дух. А таких как он, фельдфебель, в армии остались единицы.
Обоз медленно подвигается по дороге. Лошади надсадно храпят. Ветер рвёт из-под ног сыпучий снег. Зачем они здесь, зачем сунулись в эту Россию. Сидели бы дома в своих пивных, пили пиво, играли в карты, читали газеты. Бросит кельнер на стол картонные кружочки, подвигает их пальцем, наведёт симметрию, не успеешь закурить, а потные бокалы с пивом уже стоят перед тобой.
Здесь, на летучей снежной дороге о жизни страшно подумать. К горлу подкатывается твёрдый ком. Хочется кричать, вопить, что нет больше сил. Хочется одно — сесть куда-нибудь в снег и заснуть. Грязные тряпки, как холодный удав, намотаны вокруг шеи. Канун Рождества, а немецкая армия драпает на Запад.
Зло подергивая застывшей от ветра щекой, фельдфебель поглядывает на дорогу. Справа и слева пылит белое поле. Жалкое и печальное зрелище видит он. Замотанная тряпьём цивилизация плетется, как шелудивая стая полудохлых собак. Скорей бы добраться до деревни Никольское, тёплого жилья, позабыть про дорогу.
— "Матка давай млеко! Матка давай яйки! Матка давай курка!".
У немецкого солдата полный и необходимый запас русских слов:
— "Матка. Давай-давай. Яйка. Курка. Млеко. Шпикк. Цап-царап!".
Обоз спустился в лощину. Дорога круто повернула на бугор. Сюда ветер и снег не долетают. Снег несется и пылит где-то там за бугром.
Но, вот зафыркали лошади, и люди заторопились. До солдат долетел запах жилья и гари. Через некоторое время показались крыши домов. Ездовые заёрзали на передних сиденьях. Они замахали руками, показывая в направлении деревни. Солдаты подняли головы, разогнули спины. Они жадно смотрели вперёд, обшаривая глазами снежное пространство. Они уже не чувствовали летучего холода, они забыли о нём. И каково же их было удивление и глубокое разочарование, когда обоз вошёл в деревню и, не останавливаясь, проследовал дальше в Никольское.
Вот собственно и весь рассказ, который в своих показаниях изложил нам пленный немец. Ещё одно обстоятельство нужно бы уточнить. Когда я спросил пленного куда девался второй немец, он пожал плечами и ничего не ответил. Отстали от обоза они вместе, а куда тот ушёл? Я остался на дороге, — добавил он. Вот собственно и всё.
Через двое суток нас сменила, подошедшая по дороге, стрелковая рота. Мы забрали пленного и отправились в батальон. Я думал меня похвалят за пленного, но в |штабе полка с Максимовым| батальоне опять вышел неприятный разговор.
— Мне надоело всё время быть перед вами виноватым! — сказал я.
— То это не так, то кому-то не угодил!
— Ладно! Иди, получай пополнение!
Я разыскал в тылах полка маршевую роту, прибывшую накануне. В роту мне дали ещё полсотни солдат. Так что громкое название стрелковая рота, состоящая из полсотни [новобранцев] и шести обстрелянных солдат, вполне реальная боевая единица в наших условиях на фронте. Через неделю я получил ещё десяток и стал ударной силой полка.
Глава 11. Передовая и тыл
Декабрь 1941 — январь 1942 годаВидно судьбе было угодно, чтобы из многих тысяч павших, в живых остались редкие одиночки. Они сохранились, для памяти об этой кошмарной и тяжёлой войне.
Мы несли большие потери и тут же получали новое пополнение. Каждую неделю в роте появлялись новые лица. |Разве запомнишь все их фамилии. Разве в таком потоке людей солдатские фамилии запомнишь? Запомнить в памяти можно было не больше десятка, тем более, что голова у ротного занята совершенно другим. Тут и война, и немцы, и самое важное полковые начальники. Кто из них, кто? Трудно было сказать.
А про солдат, что сказать? Среди вновь прибывших попадались крестьяне, старики и мальчишки. Бывали и городские мелкие служащие, счетоводы и учителя.
— Эй, старшина! Позови мне учителя и того из городских, — счетовода! Да скажи, пусть составят ротные списки, на вновь прибывших вчера солдат! Звонили из штаба, там ротные списки потеряли!
Но основную массу прибывающих составляли деревенские жители, безграмотные мужички, с бескрайних просторов России. Военному делу они не были обучены плохо, солдатские навыки им приходилось приобретать непосредственно в боях. К линии фронта их вели поспешая. По дороге они прислушивались и оглядывались по сторонам. Им нужно было успеть попасть на передовую к раздаче пищи, как им объясняли.
И как только они, гремя котелками, в темноте появлялись на самой передовой, то тут же под вой и грохот снарядов начиналось их шествие обратно в тыл. Не успев хлебнуть из общего котла и отведать солдатской похлёбки, не оглядевшись, где тут война, а где тут харчи выдают, они обмотанные бинтами ковыляли в обратную сторону.
До санроты доходили не все. Одни тут же, на передовой или в пути падали замертво. Другие, получив ранения, были довольны и рады, что в первый же день легко отделались от войны.
Обычно во время боёв состав стрелковой роты не превышал полсотни штыков. Редко когда бывало на десяток, на два больше. Но и этого количества человеческих жизней хватало на несколько дней, лишь на неделю. Для нас, для окопников, война велась не по совести и не по человеческим правилам. В противоборстве немцы имели всё, а у нас, как известно были одни штыки и винтовки. Это была не война, а побоище. Но мы лезли вперёд, немцы не выдерживали нашего тупого упорства, бросали деревни и отступали на новые рубежи.|
Разве в таком потоке людей запомнишь их фамилии? Своих солдат часто в лицо не знаешь!
Среди вновь прибывающих красноармейцев были в основном деревенские жители. Попадались среди них и городские служащие, самые мелкие чины.
— Эй, старшина! Позови того учителя и счетовода! Скажи им, пусть снова составят списки на последнюю партию прибывших! Звонили из штаба, там ротные списки потеряли!