— Мне видится ключ. По Библии ангелы тоже поднимались на «столпах огненных». Две тысячи лет это казалось чистой фантастикой, Пока американские солдаты не привязали к ногам ракетные цилиндры и не стали перешагивать на них реки. Потом из этих цилиндров родились наши сегодняшние ранцы. Как плоские батарейки для фонариков родились из отдельных круглых элементов… По Библии ангелы пугали землян «трубным гласом». А я позавчера пугал урумту твоим мегафоном. От Нур-Нура тоже было много шума. Столетиями помнят!
— И что ты выводишь из этих параллелей?
— Не я. Задолго до меня вывели. По курсу истории первобытного общества мы с тобой проходили в «Малахите» сенсационную публикацию. Ещё середины двадцатого века… «Боги приходят из космоса» — название запомнилось на всю жизнь! У нас многое получается точно по этой публикации. Она объясняла библейские чудеса инопланетными контактами. Так может, и Нур-Нур — всего лишь чей-то космонавт? Допустим, он откололся от тех, кто сжёг когда-то остров племени ра. Мог среди них отыскаться порядочный человек? Тянет это на рабочую гипотезу?
— А хронология тебя не смущает? Полтысячи с лишком лет от того атомного взрыва…
— На Земле, когда мы с неё улетали, жизнь в двести лет была обычной. Рекордсмены тянули на двести тридцать. Почему же земляки Нур-Нура и сам он не могут потянуть хотя бы на двести пятьдесят? А ведь в этом случае всё сойдётся.
— Надеешься найти подтверждение своей «рабочей гипотезе»?
— Скажем так: мечтаю!
…Розита нажимает кнопку и подводит итог:
— Ты сам поставил жирную точку в своём интервью. Теперь надо бы прослушать… Но мы это сделаем потом. А сейчас…
Она идёт к двери и решительно щёлкает задвижкой.
17. Утро прощания
— Сегодня разлетимся по разным материкам. А мы ведь ещё о стольком не переговорили…
— Неужели когда-нибудь мы переговорим всё, и останется молчать?
— Это было бы кошмарно! — Розита в ужасе мотает головой. — Это было бы концом.
— Надеюсь, такой конец нам не грозит.
— А какой?
— Никакого не хочу.
— И я. Но ведь мы ничего не решили.
— Ты хочешь, чтобы я вернулся?
— А ты хочешь, чтобы я пошла жить в твоё дикое племя?
— Может, прилетишь поглядеть? Репортаж сделаешь. Вдруг понравится? Рай в шалаше гарантирован.
— А в это время, — произносит Розита неожиданным, «угрожающим» басом, — налетят урумту и угонят меня в свои жуткие пещеры.
— Этого я как-нибудь не допущу.
— Если сам жив будешь… — Голос Розиты опять повышается до обычного контральто. — Теперь я всё время буду жить в страхе. Они же в конце концов поймут, что ты для них — главная помеха. И могут начать охоту персонально на тебя. У них нет отравленных стрел?
— Не знаю. Пока что я не позволил им стрелять.
— Надеешься, это навечно?
— Вечного нет ничего. Кроме моей любви к тебе.
— Не говори так! Пока я воспринимаю это как балагурство. А за тебя на самом деле боюсь. Ночью сегодня проснулась в холодном поту. От того, что поняла возможность персональной охоты на тебя… Ты уютно сопишь рядышком… Думаешь, почему я тебя разбудила?
— Я грешил на другое.
— С другим можно было бы и подождать до утра. Уже не горит… Просто я испугалась.
— По-моему, ты преувеличиваешь. Этому племени ещё очень далеко до понимания главной помехи. Им ещё надо усвоить, что я не бог, не Нур-Дур какой-нибудь, а вполне уязвимый человек. Там ещё не может быть понимания того, с чем они столкнулись.
— Эти твои доводы — для меня поза-позавчерашней. А для меня сегодняшней — только страх за тебя. Что такое вообще любовь? Страх потерять любимого. Есть такое объяснение… Как раз за себя я не боюсь. Я неплохо стреляю.
— Это ещё помнится. В «Малахите» меня когда-то поразили результаты женских стрельб: Розита Гальдос — впереди всех!
— Ну, кто-то же должен быть впереди… Тебе тогда не всё ли равно было, кто?
— Ты права: тогда — всё равно. Просто ещё один штрих твоей космической недоступности.
— Может, хватит об этом? Тут мы, кажется, всё выяснили. Есть более актуальные темы.
— Милая! Ты же знаешь — я подписал с ними договор. Нарушу — они больше никому из землян не поверят. А к ним всё равно идти.
— К урумту — тоже. Уран нужен. Другого пока нет.
— Да хоть и к урумту… Есть другие желающие? Может, очередь выстроилась заменить меня?
— Ты зло шутишь.
— Стараюсь быть реалистом. Только реалисты могут найти выход.
— Выход? Значит, мы уже в тупике? Быстро… Впрочем, ладно — тупик, шалаш…
И она прижимается ко мне вся — от горячих пухлых губ до холодных пальцев ног.
…Перед выходом, уже одетый в дорожный костюм, я вызываю маму. Она сообщает последнюю новость: выходы урановой смолки спутник обнаружил вчера по всему нагорью над пещерами урумту. В этом минерале, как известно, всегда прячутся радий, полоний, актиний… На нашем материке найти урановую смолку до сих пор не удавалось.
Строить атомную электростанцию всё равно придётся. Каждый звездолёт привозит всё более совершенные проекты. До сих пор начало строительства упиралось в отсутствие урана. Теперь оно будет упираться в переселение племени бывших каннибалов. И ради их собственного спасения, и ради спокойствия окружающих племён, и ради нашей атомной — надо выводить их из пещер.
Куда? Как?
— Думай! — просит мама. — Ищи! Все будем искать. Авось, найдём.
Розита на прощанье вкладывает в карман моей рубашки две тоненькие микрофиши в прозрачном пакетике.
— Проектор в твоём вертолёте есть, — говорит она. — Поищи в кармашках по стенкам… И с ним десяток книг в микрофишах. По первобытному обществу. В том числе книга Давида Ливингстона. Отыскала её специально для тебя. Надеюсь, ты там выкроишь время для чтения. Как без книги нормальному человеку? А это, — Розита постукивает пальцем по прозрачному пакетику, — из другой оперы. Исторические новеллы. Моя земная библиотека… Прочти сперва хотя бы «Молитву чужому богу» и «Начало города». Хотела с тобой об этом поговорить, да не успела. О стольком ещё надо поговорить! — Розита вздыхает. — Успеем ли за целую жизнь?
Прекрасно! Она надеется на целую жизнь вместе! Чего ещё надо?
Мы идём в столовую, потом в хозяйственный склад, где кибер-кладовщик по моему требованию выкладывает на транспортёр из своих бесчисленных ящиков десять пачек крупных иголок и десяток небольших, самых примитивных перочинных ножей. Безо всяких штопоров и ногтевых пилок. Зато с колечками на рукоятке — чтоб можно подвесить на шею или к поясу. Всё это я рассовываю по карманам — для подарков купам. Чтобы стрелы у них были получше. Чтобы не следили завистливым взглядом за моим охотничьим ножом. Дарить им длинные охотничьи ножи пока рано. Пусть поучатся обращению с перочинными!
Теперь остаётся затребовать новый геологический молоток, несколько тюбиков витаминной пасты и хотя бы три мыслеприёмника. Однако с ними осечка. На экран вползает надпись: «Приёмников мыслей на складе нет».
Что ж, это вполне естественно. Туземцы сюда не забредают.
Розита, понаблюдав за моими хозяйственными заботами, спрашивает:
— Что ты думаешь привезти дочке вождя?
— Ленточки возьму. Может, и ножик ей дать? Не могу придумать, что допустимо ещё?
— Нож — совершенно не женский подарок! — Розита взмахом руки как бы отметает эту мысль. — Лентами ты, наверно, уже обеспечил всё племя. Возьми ей зеркальце. Наверняка этого у неё нет.
Набираю на клавиатуре карманное зеркальце. Оно приезжает ко мне на транспортёре прямоугольным — для бритья. Женское, по-моему, должно быть круглым. Но, надеюсь, Лу-у этой тонкости не заметит.
Зато замечает Розита и молча усмехается.
И вот уже ранец за плечами, и последний поцелуй на дорожку — долгий, горький.
— Думай там не только о судьбе людоедов, — тихо просит Розита. — Но и о нашей с тобой судьбе. У нас всего одна жизнь. Можно прожить её счастливо и не мыкаться по холодным чужим постелям. Компьютеры нам не помогут, только собственные извилины…
Нажимаю кнопку, поднимаюсь над жилой железобетонной дугой Нефти, над башенными кранами по её краям, и Розита, всё уменьшаясь, машет мне рукой. Через полчаса вертолёт ремонтников увезёт мою любовь в Город.
Иду под тучами на запад, к морю, и всего одна мысль стучит в висках: «Я не один! Со мной Розита! Я не один! Со мной Розита!»
Ничего невозможного, кажется, теперь для меня нет — всё по плечу! Придумать бы только, как устроить нам совместную жизнь!..
Уже над холодной голубовато-серой морской водою, над проливом Фуке, разделяющем два материка, догоняет меня тонкий, высокий, почти детский голосок:
— Сандро! Сандро! Это Сумико. Я знаю, ты был в Нефти. Жаль, не пришёл в нашу радиостудию. Я ждала! Если нужна тебе топографическая карта новой территории, позови. Я приду. Хоть на время, хоть навсегда. Моя волна — триста восьмая.
— Сандро! Сандро! Это Сумико. Я знаю, ты был в Нефти. Жаль, не пришёл в нашу радиостудию. Я ждала! Если нужна тебе топографическая карта новой территории, позови. Я приду. Хоть на время, хоть навсегда. Моя волна — триста восьмая.
— Спасибо, Сумико! — отвечаю я. — Ты не боишься, что тебя услышат?
— Мне всё равно.
— Прощай, Сумико! Я не забуду тебя!
Что ещё могу я сказать этой прелестной маленькой женщине, чужой жене, которая терпеливо лечила мои ожоги после кошмарного взрыва на буровой, а потом плакала и неизвестно за что целовала меня на пустынном Плато ветров? Лечила как старшая, целовала как младшая, как девочка юная — чисто, безгрешно и беспричинно.
Что вызвало тот её минутный порыв, до сих пор мне не ясно. Но ведь и я ему поддался… Как когда-то страшно давно и далеко, ещё на Земле, с пухленькой Линой, которая в конце концов рассердилась и обозвала меня юным старичком.
Видно, в любви надо идти до конца. Иного женщины не понимают.
Тогда, на Плато ветров, совсем не думалось о возрасте маленькой Сумико. А ведь она — со второго корабля, «Риты-2». Их волна — триста восьмая. Наши волны — после шестьсот пятидесятой. Лет на шесть она меня постарше. Но я — седой, а она — как девочка юная. Незаметен её возраст.
Где же было мне заметить в «Малахите», что Розита — чуток постарше меня? Да и какое это имеет значение?
Любила бы!
18. Богатые мы люди!
Возле северных озёр спокойно и безлюдно. Пасмурное небо, серый день, тишина и множество ослепительно белых точек внизу — неподвижных и движущихся, на воде и по берегам. Птицы здесь — любое племя прокормит! Не захотят урумту уходить из этих благословенных мест!.. Несчастья своего они не понимают и очень нескоро поймут. А счастье — вот оно, плавает и бегает. Всем понятное! Гарантированная сытость! Да тёплые пещеры… Да тёплая вода в них… Задал нам этот материк задачку! Не было забот…
Хотя, собственно, не материк задал, а ошибка легендарного Нур-Нура.
Только ошибка ли? Ведь худо-бедно от людоедства он всё-таки целое племя излечил. Пусть и безумной ценой! Так сказать, варварские средства борьбы против варварства. Мне ли, русскому человеку, удивляться?
Какую же цену придётся теперь заплатить нам, чтобы излечить это несчастное племя ещё и от последствий нур-нурова «лечения»?
Ах, как хочется найти где-нибудь реальные, а не мифические следы этого человека! Верится, что был он всё-таки человек, а не плод воображения дикарей.
Обо всём этом думалось, пока шёл я на юг над лесами, речками и пустошами. Людей внизу на этот раз я не видел. Зато над этим тихим зелёным материком, как второе солнце, плыло прекрасное лицо Розиты. Оно нежно улыбалось и согревало бездонными тёмными глазами, и пухлые пылающие губы шептали на весь мир: «Как мне сладко с тобой! Ах, как сладко!»
Что же будет с нами, прекрасная моя, если я уже не могу туда, а ты не хочешь сюда? Что же будет с нами? Неужто любовь наша, едва родившись, уже обречена?
…Всего четыре дня назад летел я над этими местами и не видел серьёзных рек. Самой крупной казалась та, возле которой поставили своё селение купы.
А сейчас таких речек насчитал я два десятка — и сбился. Вчерашние ручьи, порой незаметные под кронами деревьев, сегодня разлились широко, вольготно, заполнили поймы, образовали немало достойных прудов и озёр.
Племя купов теперь жило, по сути, на полуострове. Как и предсказывал Тор, пойма Кривого ручья и болото в его устье стали озёрами, а сама река залила низкий южный берег и расширилась почти втрое. Остров, где всего три дня назад спасались женщины и дети, теперь едва высовывался из воды.
И только к западу от селения, сколько хватало взгляда, тянулись нетронутые водой леса.
Заглянул я и на полянку, где стоял вертолёт. Ничего с ним не случилось — как стоял, так и стоит.
И белые палатки из парашютных куполов у северного края селения — тоже на своём месте. И клейкая плёночка, которой запечатал я вход, не сдёрнута, не подвёрнута, не разрезана.
Значит, меня ждали.
И даже больше — обо мне, оказывается, позаботились. По всему периметру палатки положены в два слоя куски свежего дёрна. И вокруг палатки Тора — то же самое. Такими же слоями дёрна — это я ещё раньше заметил! — «обёрнуты» и все хижины в селении. Ветер не задует, вода не затечёт, змеи не заберутся… Просто и удобно!
И ведь всё это — голыми пальцами, крепкими ногтями! Лопаты для купов ещё не вынуты из вертолёта. Не до них было!
«Тун эм! — сказал я себе. — Отблагодарю! Кого только? Всех?»
Не успел я смотать рулончик клейкой плёнки и открыть вход в палатку, как рядом возникла Лу-у. Мыслеприёмник уже был у неё на голове.
Отрез красного сатина тоже был на ней — прожжённый и зачернённый в нескольких местах, с отчётливыми жировыми пятнами…
Глядя на него, я сообразил, что забыл в Нефти про английские булавки для местных модниц. Придётся им ещё подвязываться лианами, пока снова не полечу на материк. Список, что ли, завести? Память уже подводит. Ладно хоть модницы и не ведают, какого удобства лишились…
Ну, раз уж Лу-у рядом, пришлось и мне, не заходя в палатку, натянуть мыслеприёмник и выудить из кармана бритвенное зеркальце.
— Посмотри сюда, — сказал я Лу-у, — и ты увидишь себя.
Она посмотрела и удивилась. Но не зеркальцу!
— Кто это? — спросила она.
— Ты.
— Такая старая?
— Ты совсем молодая.
— Я знаю, что молодая. Но тут, — она показала в зеркальце, — совсем старая.
Я вынул из ранца моток красной ленты, а из кармана — перочинный нож, отсёк кусок ленты, осторожно снял с головы Лу-у мыслеприёмник, связал лентой в пучок на затылке пышные нечёсаные и жёсткие волосы и снова надел поверх них лёгкую пружинящую дугу аппарата.
И подумал: «Расчёску надо было для неё взять!»
Открылись лоб, щёки и шея девушки. И она показалась куда моложе и красивее.
Лу-у не сопротивлялась, не мешала мне, замерла.
— Посмотри теперь, — сказал я.
Она взглянула в зеркало, улыбнулась, одобрила:
— Теперь я молодая. Что это? — Она помахала зеркальцем.
— Мире, — назвал я.
На английском «зеркало» произносится короче, чем на русском. Поэтому именно английское «mirror» вошло в «глобу». А учить купов предстояло прежде всего «глобе».
Лу-у повторила новое слово, но глядела при этом не на зеркальце, а на ножик. Её удивило мгновенное превращение его из предмета непонятного — в понятный и необходимый.
Я отдал ей и зеркальце и ножик, показал, как открывать и закрывать его. Ошиблась Розита: перочинный нож пришёлся девушке по вкусу больше, чем зеркало.
Вокруг стояли голенькие ребятишки и глядели, выпятив животы. От ближнего костра следили за нами две старухи. Знакомый седой старик сидел между хижинами возле знакомого громадного валуна и терпеливо отбивал кремнёвые наконечники. На минутку и он прервал свою работу, взглянул на нас очень пронзительными глазами, усмехнулся и снова застучал камнем по камню. Других мужчин в селении я не видел. Женщины, сновавшие между кострами и хижинами, вроде бы нас не замечали.
— Где Сар? — спросил я.
— На охоте, — ответила Лу-у. — Все мужчины на охоте. Они должны убить ка. Разлив загнал в наши леса много ка.
Лу-у приложила к мыслеприёмнику пальцы рожками. Значит, «ка» что-то вроде оленя.
В палатке моей всё было нетронуто. Как положил, так и лежало. В непокрытое ведро с водой налетела пыль. Для питья вода теперь не годилась.
Сняв ранец, я заглянул в палатку Тора. Голенькие малыши бегали и сидели в ней, кидались друг в друга грязными пластмассовыми мисками из мешка подарков. А сам опустевший мешок серой кучкой валялся у входа. Дальний сегмент палатки был застлан сплетённым из лиан полом. Что-то вроде плетёной корзины, развёрнутой строго горизонтально. Может, палатку начали готовить к заселению?
Подумалось, что в моей палатке пол пока земляной и даже не утоптанный. Хорошо бы застелить его хоть чем-нибудь из «мебельного» контейнера, который дожидается в вертолёте. Четыре контейнера там с цифровыми замками — мебельный, инструментальный, продуктовый и «подарочный» — для купов. Да ещё в карманах по стенкам много чего наложено. И поверх контейнеров насыпаны банки консервов, бутылки с водой и соком, одеяла, пакеты с полотенцами и постельным бельём. А между контейнерами втиснута сложенная геологическая палатка. Бездна добра! Разобраться бы в нём, пока разлив сдерживает агрессивную активность урумту. Ведь спадёт вода — и наверняка бывшие каннибалы снова рванутся в эти места. Обставить бы до их визита своё бунгало, обследовать подступы к племени ту-пу да познакомиться бы с его вождём. Какой уж он там ни есть, мне с ним общаться.
Сколько же спокойных дней разлив мне отвесил?
…А начать, наверное, лучше с транспортировки из вертолёта самого необходимого. Пока светло…