Письма те были на итальянском, на коем Валя знала лишь «грацио, синьор» да «ариведерчи». Может, именно поэтому до адресата они не доходили — всё равно, мол, не поймёт! — а собирали их и дотошно изучали на Старой площади или поблизости — на Лубянке. Вероятно, они и сегодня хранятся в тамошних архивах второй половины сороковых годов.
Отец Вали в своих наставлениях был ещё более краток — по-военному:
— Здесь вокруг все — шпионы, — сказал он дочке ещё в первый приезд и в первый же день. — Соответственно себя и веди!
— Все без исключения? — изумилась Валя.
— Нет, с исключением, — уточнил отец. — Кроме меня и мамы.
Во второй приезд Вали он напомнил об этом неумолимом обстоятельстве и, как на Старой площади, особо предупредил насчёт влюблённого официанта — очень, кстати, красивого и вежливого парня.
— Неужели он тоже? — как и на Старой площади, простодушно усомнилась Валя.
— Со стопроцентной гарантией! — заверил отец. — Иначе никак не попал бы в эту столовую на эту работу.
Правда, чей шпион, не уточнил. Может, и сам не знал?
Воспитанная такими наставлениями, московская студентка, понятно, держалась замкнуто. И тот разговор с хирургом был случайным, мимолётным. Простая дань вежливости: недолго стояли рядом на какой-то официальной церемонии и приблизительно знали друг про друга, кто есть кто…
Во второй свой приезд в Тирану Валя застала душераздирающий финал истории, первые события которой тихо и незаметно начались за несколько месяцев до того.
У профессора-итальянца вдруг стали умирать пациенты. И все как на подбор — итальянцы. Сами напрашивались к нему на операцию, порой по совершенно пустяковому поводу, умирали вскоре после неё и оставляли юридически оформленное завещание: похоронить на родине, в родном городе или посёлке.
Из Албании увозили через море гробы, с ними уезжали на похороны близкие родственники, и никто, понятно, не возвращался. А из-под скальпеля блистательного хирурга выходили всё новые и новые покойники-соотечественники.
В конце концов на эту странность обратили внимание и заменили у профессора часть ассистентов. А ими были только итальянцы.
Однако с ассистентами-албанцами профессор быстро отказался работать.
— Они не понимают меня, — заявил он. — И ничего не умеют.
Ему вернули прежних помощников, но первый же после этого покойник был тайно вскрыт перед отправкой в Италию. В зоне операции обнаружили фирменный банковский слиток золота. Он-то и стал причиной смерти.
В следующем покойнике нашли точно такой же золотой слиток.
На этом операции профессора закончились, и начались допросы. Профессор не отпирался. Да и на квартирах ассистентов нашли такие же золотые слитки с итальянским банковским клеймом.
Это оказалось не украденное золото, а государственное, итальянское. Таким вот чудовищным путём возвращалось оно в разорённую войной Италию из разорённой войной Албании. А в албанских горах его поспешно спрятали в ту пору войны, когда в Италию с юга ворвались союзники, а с севера — германские оккупанты. Золото спрятали от тех и других, поскольку Албания ещё была оккупирована итальянской армией. Вернуть же его после войны в Италию нормальным путём возможности не возникало.
И, разумеется, никому из знающих эту тайну не пришло в голову поделиться спрятанным золотом с Албанией, тоже ограбленной до полной нищеты. Когда своя страна в глубокой беде, несчастья чужой страны воспринимаются плохо. Тем более той страны, которая держит тебя в положении интернированного.
Ведь интернированные — те же пленники. И часто способны на любые крайности.
Такой вот тут образовался клубок неразрешимых противоречий.
Историю эту услыхал я в двадцать лет, и для меня она стала первым свидетельством того, что современный патриотизм бывает не только советским, как внушали мне с детства. Обнаружилось вдруг, что и представители других, не советских народов, других общественных формаций тоже готовы — не в далёком прошлом, а сегодня! — добровольно и бескорыстно идти на смерть даже ради такой малости, как золото для своей обедневшей родины.
Непонятной только осталась мне позиция самого хирурга. Неужто не понимал он, высоколобый, что для нормального государства граждане всегда дороже золота? Сохранятся граждане — золото они добудут!
Впрочем, нынешняя наша действительность дарит так много примеров аналогичного живодёрского «патриотизма» за чужой счёт, что тот давным-давно расстрелянный профессор перестаёт казаться явлением редкостно чудовищным и совершенно противоестественным.
* * *Новелла эта, со своей безоглядной отчаянностью интернированных, буквально врезалась по живому в то, что узнал я меньше чем через час.
Утренние известия жёстко читал в этот день Омар. Видимо, Розита не решилась… Всё-таки не женское дело говорить о таких вещах.
Первые же биолёты, примчавшиеся в этот день на рассвете в Заводской район с утренней сменой, остановились перед цепочкой из трёх отрубленных голов, которые были разложены поперёк шоссе. Одна из них принадлежала Марату Амирову. Две другие — усыплённым урумту, которых увезли в вертолёте с Западного материка Бруно, Джим и я.
Предшествовали этому стремительные события в течение двух суток. Диких охотников, уже излеченных от лейкоза и обученных безопасному отоплению жилищ, перебросили в племя ра — за невестами. Марат представил их как своих друзей из-за моря, которые хотят дружбы с племенами ра и гезов и для этого готовы взять в жёны местных девушек. Чтобы племена подружились. Чтобы для гезов и ра всегда был родственный кров на другом берегу моря. Расчёт казался простым: кто же не захочет иметь верных друзей и родню в дальних краях?
Легенду эту загодя изложили и в племени ра и будущим гостям этого племени. Урумту радостно с нею согласились. Им были обещаны уже обжитые хижины из супердека, в которых лежали подаренные им вещи: посуда, одежда, пилы, бусы, ленты и зажигалки. Эти хижины оставалось лишь подцепить к вертолётам да перенести к родным пещерам. В вертолёте — новая семья, под вертолётом, на тросах — её хижина. И непременное условие: жить в этих хижинах со своими жёнами, не передавать их в коллективное пользование.
Быстрые урумту выбрали себе невест за день. Видимо, душевные качества девушек были вне сферы их интересов. А самим девушкам, как обычно, показалось, что за морем жизнь будет получше. Извечное свойство женской натуры…
К вечеру «женихи» сообщили Марату, что готовы отправляться с невестами домой. Марат передал это в Город, и на утро был обещан вертолёт. Однако ждать его урумту не стали: ночью исчезли из селения, угнав каким-то образом с собою не только своих невест, но и ещё двух чужих жён.
На рассвете в селении поднялся переполох. Разгневанные брошенные мужья собрали погоню. Марат сообщил об этом в Город, и приготовленный для молодожёнов вертолёт тоже отправился на поиски. Но охотники-ра, неплохие следопыты, настигли беглецов раньше. Похоже, заморские «друзья» Марата на первом же привале привычно насиловали свою добычу. С них озлобленные мужья снесли головы нашими топорами. А вернувшись в селение, видимо, снесли и голову Марата. Подробности этого пока неизвестны. Обезглавленные и брошенные у кострища в лесу трупы урумту вертолётчики нашли и привезли в Город.
Как выяснилось, бежали «женихи» строго на северо-восток, будто на родном материке — из селения ту-пу. Откуда мы их и забрали… Видимо, по звёздам ориентировались неплохо. А что судьба забросила их на другой материк, — понятия, похоже, не имели. Их путь был направлен к нашему пустынному и холодному Плато Ветров. В этом углу на Западном материке и находились их пещеры.
Поскольку Марат на вызовы не отвечал, спешно собрали экспедицию в космических скафандрах, чтобы вывезти его из селения. Но отрубленные головы нашли раньше, чем экспедиция вылетела.
Вот, собственно, и всё, что узнал я в то утро из радиопередачи.
Днём Розита сообщила мне, что экспедиция, которую возглавил Фёдор Красный, уже привезла тело Марата в Город. Вождя племени Фёдор не увидел, он спрятался. А жену Марата — Даю — отвезли по её просьбе к родителям, в селение гезов. В Город она лететь не захотела, ибо никогда там не была. Дая рассказала, что всё самое страшное произошло неожиданно и быстро. В палатку Марата вломились с топорами сразу со всех сторон, и включить защиту он не успел.
К вечеру Розита снова вызвала меня.
— Сегодня в девятнадцать по нашему, — сказала она, — как обычно, известия. А после них — выступление Евгения. Он только что записался и ушёл. Непременно послушай! Лучше — запиши! Он говорит страшные вещи. В том числе и про тебя. Видимо, это начало того, о чём я когда-то предупреждала. Помнишь?
Предупреждала она меня только об одном: у Женьки есть какой-то план государственного переустройства. С органами безопасности… И, чтобы обнародовать его, Женька ждёт подходящего момента. Розита рассказала об этом в звездолёте, в одну из безумных наших ночей.
К вечеру Розита снова вызвала меня.
— Сегодня в девятнадцать по нашему, — сказала она, — как обычно, известия. А после них — выступление Евгения. Он только что записался и ушёл. Непременно послушай! Лучше — запиши! Он говорит страшные вещи. В том числе и про тебя. Видимо, это начало того, о чём я когда-то предупреждала. Помнишь?
Предупреждала она меня только об одном: у Женьки есть какой-то план государственного переустройства. С органами безопасности… И, чтобы обнародовать его, Женька ждёт подходящего момента. Розита рассказала об этом в звездолёте, в одну из безумных наших ночей.
Неужто теперь бывший одноклассник мой решил, что подходящий момент настал и лучшего не дождаться?
— Помню. Всё помню! — ответил я Розите. — Он будет говорить от имени Совета или от своего?
— Он член Совета.
— Его уполномочили?
— Насколько я знаю, Совет не собирался. Не успели ещё. Но ведь любой может высказать в эфире своё мнение и свои предложения. У нас пока свобода слова. — Я слышал, как Розита хмыкнула. — В том числе и ты можешь. Потому и сказала: запиши! Захочешь ответить, тут же передадим.
— Доказывать, что я не верблюд?
— Ты можешь ничего не доказывать. Ты не спорь — запиши! Пригодится! Речь идёт об устройстве нашего общества. Ты его член. Я не ошиблась?
— Ты никогда не ошибаешься. Ты всё делаешь безупречно. И всегда вовремя.
Розита помолчала, потом тихо укорила:
— Нашёл время и место…
И отключилась.
Проглотил я этот вполне справедливый упрёк и невольно вспомнил, как в «Малахите» Марат бесшабашно отмахнулся от книги супругов Стивенсонов «Жизнь на Самоа». Она значилась у нас в том же дополнительном списке, что и «Ноа Ноа» Гогена. Но начиналась скучновато — с дотошных дневниковых записей Фэнни Стивенсон о том, как она со своим мужем Льюисом, автором бессмертного «Острова сокровищ», создавала усадьбу на острове Уполу в океанийском архипелаге Самоа.
— Скукотища это! — сказал тогда Марат. — Времени жаль! Столько интересного прочитать не успеваешь…
А мы с Бирутой прочитали. Мы были старательными курсантами. Потому и попали сразу в первый состав. А Марат со своими «вольностями» угодил сперва в дублёры.
Кончалась скучноватая поначалу «Жизнь на Самоа» жестокой туземной войной на архипелаге, в которой безнадёжно больной писатель Стивенсон всё пытался примирить воюющие стороны.
Сами же «стороны» вели счёт своим «подвигам» по числу отрубленных топориками голов. Снимали головы раненых «врагов» и, случалось, даже «вражеских» женщин. И приносили их своим вождям в корзинах — ради начальственной похвалы или награды.
Происходило это в самом конце благополучнейшего девятнадцатого века, под неусыпным оком трёх колониальных держав, опекавших тогда архипелаг Самоа — Германии, Англии и США. Три консула могущественных держав долго не могли примирить двух крошечных местных вождей. Много голов там поснимали…
С тех пор, видно, и засело во мне глухое предубеждение к топорам в руках дикарей. А Марат себя от этого избавил…
Бог мой! От скольких же, возможно, несчастий избавила и меня и местные племена дальновидная Розита своей книгой исторических новелл! Ведь наверняка не знала она, что прочитал и что НЕ прочитал Марат в «Малахите»! Насколько я помню, они там не откровенничали друг с другом. Но как жутко сказалось непрочитанное Маратом на его собственной судьбе!..
Похоже, какие-то общие и, может, даже самые главные закономерности жизни, которые я постигаю сейчас трудно, медленно, через пень-колоду, в прелестной голове Розиты уложены давно, прочно и в идеальнейшем порядке. Иначе как удавалось бы ей столь многое знать наперёд?
Пожалуй, стоит послушаться её — записать Женьку. Вдруг на самом деле пригодится? Я тут впереди ничего конкретного не вижу — мутно всё. А Розита что-то различает.
Пока я готовил магнитофон, чистую кассету и, на всякий случай, листок бумаги — вспоминал, как благородные самоанские туземцы, лишь после смерти Стивенсона понявшие его роль в прекращении их бессмысленной войны, прорубили сквозь непроходимые джунгли Дорогу Скорби к вершине горы, на которой писатель просил похоронить своё тело. На той горе нет памятника — просто мраморная плита со стихами самого Стивенсона. Но памятником стала сама Дорога Скорби.
Протопают ли когда-нибудь здешние племена хотя бы узенькую тропинку к моей могиле?
56. Остановим беспредел! Выступление Верхова по радио
— Дорогие земляне! Братья и сёстры мои! Случилось ужасное: погиб Марат Амиров. Погиб мученической смертью. Вы слышали это сегодня уже дважды. Говорить об этом особенно тяжко мне…
В динамике раздалось бульканье. Оно означало, что Женька волнуется и наливает в стакан воду. Все должны были услышать и понять его сдержанное волнение.
— Мы с Маратом жили в соседних дворах, — продолжал Женька, — учились в соседних школах, занимались в соседних лабораториях одного детского центра. Были друзьями детства. Он был талантливым историком, удачливым археологом и уже к концу школы стал специалистом по первобытному обществу. Потому и попал в «Малахит». Все вы по себе знаете, как легко туда попасть… А здесь вначале погибла жена Марата, потом он сам…
Опять послышалось бульканье. Женька смачно глотал воду: успокаивал нервы.
— Доколе мы должны это терпеть? — вдруг закричал он. — Доколе нас будут убивать, как кроликов? Надо остановить эту страшную машину смерти! Надо, в конце концов, искать и наказывать виновных! Пора объяснить всем окружающим, что убийство человека Земли не проходит без последствий, что у землян есть мощная защита!..
Неожиданно звонко зашелестела бумага. Видимо, Женька перелистывал перед микрофоном страницы книги, каким-то чудом попавшей на эту планету. Везли-то звездолёты в основном микрофиши, дискеты… Это, конечно, тоже впечатляет: книга, учёность, не хухры-мухры…
— Вот передо мной сборник различных земных конституций, — с почтением в голосе произнёс мой бывший одноклассник. — От древнегреческих до современных… И везде главное — одно и то же. Государство защищает гражданина. Защищает его жизнь, свободу, его дом и личную собственность. Везде одно и то же! Почему же у нас нет такой защиты? Почему мы живём как Бог на душу положит? Почему нас можно безнаказанно убивать?
Женька тяжело вздохнул — прямо в микрофон! — громко захлопнул книгу и продолжал уже тихо, задушевно, с отчётливо выраженным страданием в голосе:
— Я сегодня утром, когда узнал об отрубленной голове Марата, пошёл на наше кладбище. И стоял перед скромными могилами Чанде Тушиной, Ольги Амировой — жены Марата, Бируты Тарасовой… Каждый из вас может продолжить этот скорбный список… Стоял и думал: ну, доколе? Как остановить беспредел? И пришёл к выводу, что никто нас не защитит, кроме государства, которое мы сами должны создать. Нам нужна конституция и общественное устройство, которое будет защищать своих граждан. И нужны органы безопасности, которые будут защищать само государство. Наконец, нам нужен авторитетный суд, который укажет и накажет виновных в убийстве. По сути, других преступлений у нас и нет. Здесь не воруют… Но убийц надо наказывать! Пусть не на плахе… Мы не станем палачами. Но главная сила наказания, как известно, не в его суровости, а в его неотвратимости. Это мы вполне в состоянии обеспечить и доходчиво объяснить всем окружающим… На эту планету, к сожалению, до сих пор не посылали юристов. Видно полагали, что у нас тут будет рай земной, и земные законы нам не понадобятся…
Женька отчётливо хмыкнул в микрофон, и снова перед ним забулькала вода. На кого он все эти эффекты рассчитывал? На каких дураков? Где он их тут отыскал?
— Однако рай не получился, — продолжил он. — И всё же хоть в чём-то нам повезло. В стройные наши ряды просочился по крайней мере один недоучившиеся юрист. Просочился за другие свои яркие таланты — прежде всего музыкальные. И он вполне способен создать у нас нормальную судебную систему и обеспечить нашу общину хотя бы элементарным набором грамотных законов. Как минимум, в пределах десяти заповедей Иисуса Христа… С соответствующими наказаниями за нарушение… Было бы на это общее наше согласие!.. И, думается, коли будут у нас конституция и судебная система, нужен и их гарант — президент. Как уж его выбирать — всеобщим голосованием или выборами в пределах Совета, — пусть решает вся община. Но необходим человек, который за всё отвечает и которого все слушаются. Хотя бы в пределах ограниченного конституцией срока. Как это принято в цивилизованном мире… На мой взгляд, для начала лучшей кандидатуры на этот пост, чем Михаил Тушин, не придумаешь. Более авторитетных людей на планете нет.
Женька ещё раз захлопнул уже захлопнутую раньше книгу и ещё раз смачно глотнул из стакана.