— Ты выступишь? — тихо спросила меня Розита.
— Нет.
— Почему?
— Нет смысла.
— Как это нет? — Глаза её расширились — то ли от удивления, то ли от возмущения.
— Делать я всё равно буду то, что считаю нужным. Никто не сможет помешать. Поэтому нет смысла.
— Тогда я…
Она рванулась к трибуне и ещё по пути спросила:
— Дадите мне слово?
— Крой, Розита! — донеслось из зала.
Её любили. Она знала это и спокойно держалась как всеобщая любимица. Она была действительной «первой леди» земной общины. Не по положению мужа, как обычно происходит, а по собственным достоинствам.
— Тут делали рекламу недоучившемуся юристу, — объявила она. — Так это я.
Смех пробежал по залу. Кажется, любой зацепке люди были рады — лишь бы сбросить угнетённость и напряжение после сегодняшних похорон. А Розита это чувствовала. И не боялась выглядеть смешной. Словно нарочно подставлялась.
— Я окончила два курса юрфака в Гаване, — призналась Розита. — В общем, полуюрист… Так вот с точки зрения полуюриста есть несколько вопросов к будущим отцам нации. Можно?
— Жми, Розита! — поддержали из зала. — Тебе всё можно!
— Первый вопрос. Государство должно иметь границы. С кем мы будем о них договариваться? Кто письменно подтвердит их законность и незыблемость?.. Второй вопрос. Государство имеет право наказывать только своих граждан и тех чужих, которые совершили преступление на территории данного государства. Но если чужие нашкодили у себя дома? Имеем ли мы право их судить? Да ещё по своим законам… Всем понятно?
— Всем! — отозвался зал. — Давай дальше!
— Даю… — Розита улыбнулась, — Третий вопрос. Как должен будущий наш уважаемый президент добираться до преступников? Ворваться на территорию разбойного племени и кого-то там захватить? Причём мы ещё и не знаем, кого… В отличие от событий на Западном материке, где на территории разбойного племени кого-то освободили… Улавливаете разницу? Там на чужой территории кого-то из пленников спасли. А тут предлагают на чужой территории кого-то из хозяев захватить… Не будет ли это как раз беспределом?.. Ещё вопрос можно?
— Ну, Розита, не ожидал от тебя! — Фёдор Красный развёл руками. — Кто же тебя ограничивает?
— Спасибо! — Розита кивнула. — Теперь четвёртый вопрос. Как можно спросить с нашего гражданина за убийство не наших граждан опять же не нашими гражданами и не на нашей территории? И ещё в отсутствие нашего гражданина, который в это время находился совсем на другом материке и имеет несокрушимое алиби от всей киберлаборатории… Как раз шла загрузка вертолёта в Заводском районе, когда за морем не наши граждане дрались… Где взять законы для такого казуса? Уверяю: и на Земле их нет! И, наконец, пятый вопрос. Могут ли в племени ра считать Марата гражданином нашим, а не своим? Ведь по известной всем легенде, он бежал от нас и нашёл убежище у них. Так, по крайней мере, они считают. Мы же это все отлично знаем… Выходит, для них он свой среди своих. И, значит, расправа с ним как со своим. Внутреннее дело племени… Тут мы сами загнали себя в юридическую ловушку. Так мне кажется. Но, может, мудрые отцы нации знают выход из неё. Ещё кое-что добавить можно? Я пока не всем надоела?
Не видел я Женьку в этот момент. Наверняка он покачал головой. Мол, не может она без выкрутасов… А зал неожиданно притих. Как бы почувствовал: сейчас будет сказано что-то более важное.
— С точки зрения полуюриста, — призналась Розита, — мы сейчас живём в правовой пустыне. Пока мы сделаем её не то чтобы цветущим садом, а хотя бы зелёным огородом, пройдёт любой срок давности. Но и без него никогда наш будущий президент не получит права спрашивать с людей из другого народа за то, что они сделали на своей земле, по своим законам и обычаям, с тем, кого считали полностью своим. С этим надо смириться, как с неизбежностью. И думать не о мести, не о наказании, а исследовать цепь наших собственных ошибок, которая привела к такому ужасу. Исследовать, чтобы не повторить! По сути, мы сами поспешили и подставили Марата. Как это ни горько признать… Сейчас не подставить бы ещё и Сандро. Иначе провалим все отношения с аборигенами. Мы не властны над тем, что уже случилось. Но мы властны над своим отношением к этому. Так говорила мудрая поэтесса Рина на рубеже нашего и прошлого тысячелетий. Надо думать о будущем! Нам предстоит примирить две юридические тенденции. Одна воспитала Европу на римском праве: Dura lex, sed lex! — Жесток закон, но — закон! Про другую издревле говорили: закон что дышло, куда повернёшь, туда и вышло… Для Европы закон был выше справедливости. Для России и некоторых других мест всё было наоборот. Поэтому нарушение многих законов стало там массовым и даже одобрялось народом. Как нам избежать такого? Ведь неприятие законов, которые мы в душе считаем несправедливыми, сидит во многих из нас очень глубоко, в подкорках. Поэтому на первом нашем собрании мы ратовали за строгости к нам самим — в защиту туземцев. Так нам тогда казалось справедливым. Теперь ратуем за строгости к туземцам — в защиту себя любимых. Так нам сегодня кажется справедливым. Понятие справедливости мобильно, меняется быстро. Закон должен быть незыблем, надолго! Но мы упорно пытаемся подмять его под сегодняшнее наше понятие справедливости. Поэтому прежде чем строчить законы, полезно было бы договориться о принципах. И прежде всего о таком: чью справедливость будут защищать наши законы? У нас одно понятие о справедливости, у племени ра — другое. Для купов и урумту понятия справедливости прямо противоположны. Что должны отражать наши законы? И какова должна быть сфера их применения? Подумали ли об этом наши отцы нации?
…Аплодировали Розите долго. Тушин сидел в президиуме, обхватив голову обеими руками. Я думал о том, что цепь наших ошибок началась с меня и с него. Я первый предложил поискать совет в компьютерах. И первый поддержал Тушина в реализации компьютерного варианта. Он казался вполне логичным. Правда, другие варианты до меня не дошли. Может, там было что-то получше?
И ещё я вспоминал, как на первом собрании именно Женька предложил самое суровое наказание для тех, кто убьёт туземца. Об этом-то и говорила Розита!
Она снова села рядом, и я сжал её пальцы. На этот раз они были холоднее моих, почти ледяные. Только они и объяснили мне, чего ей всё это стоило…
— Ты молодец! — прошептал я.
— Когда-то я обещала тебе, — ответила она тоже шёпотом: — мы теперь навсегда родные. Ты забыл?
— Всё помню. Абсолютно всё!
— Я не обманывала тебя тогда.
— Теперь вижу.
…Страсти прорвались при обсуждении кандидатур в Совет. И начал опять же Бруно.
— Я не хочу и не буду жить при чьей-то тирании, — объявил он, — Я уверен, что вся затея Верхова направлена на то, чтобы хоть когда-нибудь добраться до поста президента и установить свою диктатуру. Так вот я при всех предупреждаю тебя, Евгений! — бросил он в зал. — Если увижу, что ты можешь установись диктатуру, я уничтожу тебя! Пусть я стану тут первым Брутом, но ты не станешь первым Цезарем! Какую бы кару мне потом ни назначили, она не может быть страшней, чем жизнь под твоей властью. Живи и помни!
«Бруно сказал то, что должен был сказать я, — мелькнуло в голове. — На правах «друга детства»… Но, видно, мне слабо…»
Буквально под одобрительный рёв всего зала Женьку из Совета выкинули. Никто за него не вступился. И так же под всеобщий одобрительный рёв ввели в Совет Розиту. Никто не возражал.
Бруно попытался предложить в Совет ещё и меня:
— Сандро теперь у нас единственный представитель дикарей…
Зал буквально лёг от хохота. Сегодня так ещё не смеялись. Что-то чуть ли не истерическое померещилось мне в этой случайной разрядке.
Пришлось встать и объяснить:
— Ребята! Я же всё время на Западном материке. Дежурить в Совете не смогу. А если что-то по Западному материку — меня вызывают. Не каждый же день Совет занимается дикарями…
Когда сел, услышал, как Розита, пригнувшись, говорит Бруно:
— У тебя такие переходы от трагедии к комедии! Ты можешь стать актёром шекспировского толка! Приглашаю тебя в наш театр!..
Не знаю, что ответил Бруно, но в Совете его оставили. А конституционную комиссию решили создать. И Женьку туда определили — от нашего корабля. И предложили астронавтам с других звездолётов тоже выделить подходящих «отцов нации».
Тут же, после собрания, Женька попросил Тушина перевести его из бригады Заводского района в бригаду разъездных кибер-ремонтников.
— В Нефти не был, — объяснил он, — на руднике не был, на ферме не был… Хочу побывать.
— Побывай! — коротко согласился Тушин.
И отвернулся.
Вечером, за домашним ужином, он признался:
— Я вот всё думаю: если бы мы сообразили посылать к Марату этих необузданных урумту по одному… В одиночку-то они вели бы себя куда спокойнее… Жил бы тогда Марат?
— Побывай! — коротко согласился Тушин.
И отвернулся.
Вечером, за домашним ужином, он признался:
— Я вот всё думаю: если бы мы сообразили посылать к Марату этих необузданных урумту по одному… В одиночку-то они вели бы себя куда спокойнее… Жил бы тогда Марат?
— Наверное, жил бы, — безжалостно подтвердил я.
Тушин хлопнул себя ладонью по затылку и горько произнёс:
— Русский мужик, говорят, задним умом крепок!
58. Что замышляют урумту?
Дождалась-таки мама: в этот раз ночевал я под одним кровом с новым её мужем, и вместе сделали мы утром гимнастику, брились рядышком, перед одним зеркалом, за один стол сели завтракать. Всё как в нормальной семье. У мамы явно праздник был на душе. Она просто летала по квартире. А у меня всё ныло и болело, потому что в это самое время Розита наверняка завтракала с Вебером. На Западном материке хоть об этом я почти не думал. А тут — просто неотступно!
После завтрака зазуммерил мой радиофон, и Неяку попросила разрешения зайти. Пришла она вся какая-то светлая, праздничная, улыбающаяся, в белом костюме, с большой круглой картонной коробкой, красиво перевязанной широкими блестящими красными лентами.
— Можешь ты передать это Лу-у? — спросила Неяку.
— Какой вопрос? — Я пожал плечами.
— Мне хотелось бы, чтоб она меня запомнила, — тихо призналась Нея.
— А ей хотелось бы, чтоб её запомнила ты.
— Она говорила об этом?
— Да.
— Тогда всё в порядке.
Нея попрощалась и ушла. Она видела, что я уже собираюсь, и мама укладывает в сумку пакеты, пахнущие домашней снедью. Участвовать в семейных проводах у Неи не было оснований. Вот если бы Розита!.. Но…
А перед вечером, в нашей палатке, Лу-у повертела эту коробку и ничего не поняла. Развязывать ленты, затянутые бантиком, она не умела. И очень удивилась, когда я распустил их одним движением.
В коробке оказался сарафан из роскошного перламутрового шёлка, переливающегося всеми цветами радуги. Ещё там были тапочки-шлёпки и тапочки спортивные — как намёк на то, что Лу-у пора учиться ходить в обуви. И ещё были три смены тонкого голубоватого женского белья, большое фото Неяку и Тхи. А на самом дне коробки — точно по её круглой форме! — лежал праздничный набор шоколадных конфет. Всё это опять же стало отличным уроком для меня: какие подарки надо делать женщинам, удалённым от цивилизации. В своём-то мире я привык к тому, что подобные вещи женщины выбирают себе сами, строго по своему вкусу. Ибо им доступно всё то же, что и мне, без каких-либо ограничений.
Как это ни странно, Лу-у схватилась прежде всего за фото — узнала Нею. Но разглядывала не её, а Тхи. Суть фотографии ей не пришлось объяснять. Не понимая, разумеется, как это сделано, она сразу уловила суть: портрет, копия.
— Это её муж? — Лу-у показала пальцем.
— Да.
— Он красив. Красивее только ты. Как его зовут?
Я назвал.
— У килов есть такие же имена. — Лу-у обрадовалась. — Жену колдуна айкупов зовут Тха. Когда ты к нему пойдёшь?
— Скоро. Как только ты научишь меня разговаривать без дуги. Какой же я колдун, пока не знаю вашего языка?
Когда я попытался объяснить Лу-у назначение белья, она кротко остановила меня:
— Я знаю. Неяку мне всё показала.
Она грамотно надела весь набор на себя, погляделась в зеркальце — и сняла.
— Засмеют, — объяснила она. — Надену, если ты повезёшь меня к сынам неба. Повезёшь?
— Конечно.
По пути сюда, над морем, я думал, что пора показать Лу-у Город, Зону отдыха и космодром, погостить с нею на птицеферме. Пусть посмотрит, как выращивают кур. Может, заинтересуется? Может, выйдет из этого интереса первая птицеферма у купов? Вроде бы тут всё основное должно быть доступно для понимания Лу-у…
Печальный пример Даи, второй жены Марата, не давал мне покоя. В Городе не бывала, жизни нашей не знала, и потому предпочла остаться у родителей в селении гезов. Конечно, Марата в этом не обвинишь: иной возможности у него не возникало. «Невыездной…» Но у меня-то возможность есть! Ни в чём не ограничивают меня купы. Однако если и со мной что-то случится? Не побывает Лу-у до тех пор ни в Городе, ни у мамы, не увидит всей нашей жизни — и тоже останется здесь, в своём селении. И будет лишь вспоминать меня — как краткий неправдоподобный сон. А жизнь её не изменится… Хотелось же именно изменить её жизнь, в любом случае! Хотелось, чтоб знала она: есть для неё удобный дом и за морем, есть там любящая мама. С таким знанием всегда легче.
Грустные мысли одолевали меня и в дороге, и в селении купов. Лу-у заметила это.
— У тебя ТАМ беда? — спросила она. И показала на восход.
— Друга убили.
— Хуры?
— Не они. Но из-за них.
— От них везде несчастье. Всю свою жизнь я жду от них беды. Даже ты не уберёг от них своего друга! А сильнее тебя я никого не встречала.
Лу-у была права. Не уберёг Марата прежде всего я. Куда мы спешили? Зачем? Хотели спасти племя урумту от радиации? И всё равно не спасли… И потеряли Марата… И всякое влияние на два соседних племени… Полный провал!
Ну, ладно, компьютер мог не знать, что изменения в человеческой психологии — может, самый медленный процесс в природе. Перед создателями всех доставшихся нам компьютеров стояли прежде всего технические задачи: преодолеть космос, наладить на дикой планете минимально удобную жизнь. Воспитание аборигенов считалось отдалённой целью. Так, по крайней мере, ориентировали нас в «Малахите». Мол, прилетите, устроитесь с необходимыми удобствами на изолированном участке суши, и оттуда потихоньку, без спешки и надрыва, начнёте вникать в жизнь дикарей.
А пришлось почти сразу, с ходу. Особенно нашему кораблю.
Для решения таких задач требовались другие компьютеры. Но мы их тут пока не создаём. А привозные могли выдать лишь «сюжет». Но не подробности. Могли использовать забытые нами технические резервы — например, динамическую голографию или супердековый цех в недрах «Риты-2». Возможно, именно компьютеры про него и вспомнили, а вовсе не головастый Вебер, как подумалось мне поначалу. Не зря, наверное, тогда отмолчалась Розита в ответ на торопливую мою догадку. Вероятно, знала она, кто именно вспомнил…
Но уж никак не могли компьютеры с математической точностью рассчитать скорость психологических изменений в мозгах дикарей. Наверное, на это нужны не недели, а годы или десятилетия. Если не столетия… Мало ли что могут наобещать люди, находящиеся в плену!.. Даже и цивилизованные люди… Но сделают они совсем другое. Как показал тот итальянский профессор-хирург в Албании. Так ведь там — профессор!.. А тут недавние людоеды…
На всё это надо было делать поправки к любому компьютерному варианту. Каждый шаг надо было страховать со всех сторон. А мы… И я первый! Все мы оказались излишне доверчивыми. Не один Марат…
По крайней мере, именно к такому выводу привели первые же неторопливые размышления. И первый же вывод из них выскочил: а чем заняты сейчас лучшие друзья мои — урумту? Куда направили они свои стопы, пока я заседал в новеньком клубе Города? Не подобрались ли «с тыла» к тем же ту-пу?
На вызов узла связи ответил Омар. Хотя время было ещё Розиты… Но, видимо, её задержали в Совете, а квартира Омара находились прямо рядом со студией — из двери в дверь. Поэтому он и брал на себя почти все ночные смены. На его месте я давно сделал бы проводку в собственную спальню и «дежурил» бы именно там. Может, так оно и было — не знаю, не вникал…
— Летучий отряд урумту? — переспросил Омар. — Информация со спутника мелькала, но вроде безобидная. Сейчас я поищу… А почему ты не зашёл, когда был в Городе?
— Видимо, ранний склероз. Прости уж меня… После похорон Марата, после собрания, какие-то участки мозга, похоже, отключились. Осталась голая генеральная линия: вертолёт, контейнеры, купы…
— Вот! Нашёл! — Омар вздохнул с явным облегчением, — Урумту уже вернулись домой. Шли они точно с запада. Причём вернулось их вдвое больше, чем ушло. Может, теперь надолго успокоятся? Надо же переварить пополнение…
— Спасибо! А более свежих данных нет?
— Нет костров! Есть какое-то поступательно-возвратное движение. На запад и с запада. Мелкие группы тащат что-то к новым пещерам. Потом возвращаются и снова тащат. Всё!
— Любопытно! Что они замышляют? Может, оборудуют себе удобную перевалочную базу?
— Даже если и так, — задумчиво произнёс Омар, — надеюсь, нам это ничем не угрожает.
Он так и сказал: «нам». И мне стало от этого теплее.
59. Конец дикости?
В это утро я надеялся закончить переоборудование опустевших контейнеров. По моим размерам в Заводском районе сделали полочки с кронштейнами и перекладины, подобрали болты. После собрания я всё это увёз, и оставалось лишь просверлить коловоротом отверстия в стенках. Вместо звонких пустых ящиков получатся удобные шкафы для чего угодно. Дёшево и сердито!