Опершись спиной на ствол дерева, неторопливо ковырялся рукой в кхете вождь Тор. Геологический молоток лежал возле него на траве.
«Гвардеец» Сар, отложив свой плод, приподнялся, взял из горки ещё один и протянул мне.
Я взглянул на голову Сара. Мыслеприёмник был на нём. Значит, можно говорить.
— Я отблагодарю тебя, — произнёс я знакомую формулу, принимая кхет. — А сейчас сбегаю к ручью и быстро вернусь.
Надо помыть руки. Ложки при мне не имелось. Придётся есть руками. Как все купы.
Плод я оставил возле Сара, а ранец не снял. Подниматься вверх быстрее на движке.
Ручей бежал внизу неглубокий, прозрачный, прохладный. Он был столь неширок и неглубок, что я удивился: как сумел он отхватить себе такую просторную пойму и такой высокий обрыв? При отсутствии снежной зимы и бурных паводков…
Вода на перекате приятно холодила пальцы. Я взмутил речной песок, протёр им потные горячие потемневшие ладони — как мылом. Когда песок унесло течением, в глаза ударил тёмно-зелёный слюдяной блеск. Под унесённым песком лежал кусок слюдита. Это интересно: я уралец, и с детства знаю, с чем кушают тёмно-зелёный слюдит. Никакого подходящего инструмента под рукой не было, и я выбил камень из воды носком ботинка.
Слюдит вылетел на берег — совсем небольшой, с детский кулачок. В образовавшейся ямке вода замутилась, но серую муть быстро унесло течением, и хитро подмигнул мне оттуда чистый густо-зелёный зрачок. Его я уже осторожно выколупывал пальцами, и оказался он прекрасным ювелирным изумрудом — прозрачным, однотонным, без единой трещинки, без слюдяных вкраплений, всего с одним мутноватым пятнышком по самому краю. Ну, и, понятно, с мутноватым основанием. Всё как положено у ювелирных кристаллов. Когда-то почти такой же разглядывал я — как величайшую ценность! — в витрине Геологического музея у себя на Урале. Помню ещё и надпись на краешке витрины: «Изумруд в древности называли «смарагдом»».
Неплохая находочка для первых суток! Да ещё в слюдяном кулачке может что-нибудь отыскаться, если неторопливо поковырять его ножичком да молоточком…
Жаль только, что особой ценности это здесь, на Рите, не имеет: женщины не гоняются за украшениями, огранщиков сюда с Земли не посылают, никто о драгоценных камнях не говорит и не думает. Разве что рубины ищут — и то лишь для собственных лазеров. Пока у нас все лазеры — привозные.
И всё-таки… Вдруг ещё один отыщется?
Я слегка поковырялся возле ямки. И выудил из ручья ещё один изумруд. Чуть поменьше первого. Но такой же чистый, вполне ювелирный.
Много же их тут может быть! Если за пять минут нашёл два. А если ещё поискать выше по течению?
Однако пора и наверх. Купы, небось, заждались.
Я спрятал нежданные находки в карман и нажал кнопку ранца. Через минуту я уже срезал ножом верхушку кхета, обломил края и запустил внутрь руку.
Никого это не удивило, только Тора. Потому что он уже видел, как ел я кашицу из кхета ложкой. А другие — не видели.
Расправившись с кхетом и убедившись, что Тор мыслеприёмника тоже не снял, я сказал вождю:
— Когда хуры побегут от вас в свои пещеры, один из них упадёт и уснёт. — Я поднял вверх палец. — Или двое — пока не знаю. — Я поднял вверх два пальца. — Смогут твои воины связать его, спящего, и принести к белым хижинам? Достаточно одного! — Я снова поднял вверх палец. — Двоих не надо.
— Ты не сможешь съесть двоих? — на всякий случай поинтересовался Тор.
Я рассмеялся и успокоил его:
— Сыны неба не едят своих врагов. Даже не убивают их. Я поговорю с хуром и отпущу его.
— Тогда он опять придёт за нашими женщинами.
— Я запрещу ему. Он не придёт.
— Ты колдун? — удивился Тор.
— Немного, — согласился я.
— Тогда наколдуй нам успех.
— Это я уже сделал.
— Я не видел. Покажи!
Что я мог им сейчас показать? Устроить фейерверк? Светло, никакого впечатления… Пустить осветительную ракету? — То же самое… Кричать, подпрыгивать? — Смешно. Это они и сами умеют… Дёрнуть хлопушку? — Это хорошо в сочетании с ракетами, в темноте.
Может, мегафон их убедит?
Я надавил кнопку средней громкости.
— Ухр купум! — произнёс я без особого нажима, но с максимальной душевностью. — Ухр купум!
И все сразу подскочили — кто сидел, кто лежал. Все оказались на ногах. Видимо, звуков такой силы ещё не слыхали. И глаза у всех, кроме Тора, были испуганы. Только вождь ждал чего-нибудь этакого. Всё-таки колдовство… И ответил он достойно. Выдернул из-под кустика роскошную тиару из пёстрых птичьих перьев, насадил её на голову — удивительно ровно, сразу точно по центру! — топнул ногой и, подняв копьё, проревел:
— Шаш хурум!
И мыслеприёмник послушно перевёл мне:
— Смерть хурам!
Стремительно выстроились в круг охотники и, подпрыгивая, пронзая копьями воздух, пошли колесом вокруг вождя с общим криком:
— Шаш хурум! Шаш хурум!
Только сейчас заметил я, что у всех появились ожерелья на шее. Утром их не было. Зубы и клыки животных бились на сухожилиях в тёмную грудь воинов-купов. У Тора болтались на груди пять длинных клыков и по шесть зубов с каждой стороны. У Сара клыков было три, а зубов всего восемь. У второго моего «гвардейца» висел всего один клык и по три зуба с его боков. У остальных охотников клыков вовсе не было, но зато зубов болталось немало. Видимо, это личные боевые регалии. Кто сколько заслужил… По-честному, по гамбургскому счёту… По зубам, как говорится, и почёт…
Но вот красных ленточек, которые нацепили утром на шеи мои «гвардейцы», сейчас на них не было. Эти украшения не считались боевыми.
А воины купов шли в бой!
6. Бескровная победа
Пока они крутили боевой танец вокруг вежда, я, наконец, пересчитал их — двадцать четыре. Численный перевес всё-таки у хуров. Да и качественный, пожалуй, тоже. Среди воинов три явных подростка, почти мальчишки — худенькие, порывистые, без ожерелий из зубов. Видно, лишь грозная опасность поставила их в число воинов.
А вот стариков не было. Утром, в толпе, я их видел. Хоть и немного. Не сосчитал.
Значит, они на острове? Гуманно! Племя, где берегут стариков, всегда имеет наилучшие перспективы.
Однако военный мой подсчёт быстро устарел. В сгущающихся сумерках с двух разных флангов нашего «фронта» вылезли ещё трое молодых купов — посланные утром в разведку.
Они молча врезались в общий танцующий круг и, приплясывая, по меньшей мере трижды прошлись по кольцу с общим криком «Шаш хурум!» Только после этого круг распался, и Тор громко спросил их:
— Что видели? Сколько хуров?
Мыслеприёмник перевёл его слова. Но не мог перевести ответ разведчиков. Говорили они долго, возбуждённо, перебивая друг друга. А я понял лишь одно: верный подсчёт. Шесть раз один из них разжал свою пятипалую ладонь перед глазами вождя. Значит, насчитал тридцать хуров.
И больше ничего я не понял.
Ладно хоть до тридцати считать умеют!
Сумерки сгущались постепенно, а темнота упала как-то разом, словно на земном юге. Оглянуться не успел — уже темно.
И, значит, пора! Хуры, наверное, прошли свои семь километров и затаились на противоположной опушке.
Я достал из ранца и закрепил на лбу фонарь. К рукояткам двух ракетниц прижал резинками по две хлопушки. Сдвинул под правую руку гладкий белый уголок слипа.
Всё?
Купы следили за мной напряжённо, чего-то ждали — эффектного, видимо. Но я мог сейчас ободрить их лишь одним:
— Шаш хурум! — произнёс я в мегафон на средней громкости. — Ухр купум!
Затем надавил кнопку максимальной громкости и кнопку движка. И ринулся в темноту.
Белую осветительную ракету я пустил, подлетая к кустам на другой стороне поймы. Хуры, конечно, были уже здесь. Ещё недолго — и полезли бы к ручью. А затем, по их планам — на обрыв, сквозь лес и к засыпающим хижинам купов. Кратчайший путь!
Пока ракета висела в воздухе, хуры ошеломлённо таращили на неё глаза и молчали. Лишь один, вылезший из кустов на открытую пойму, закрылся рукой. Его-то и припечатал я быстренько к земле своим слипом. Чтоб не торопился за чужими женщинами… И чтоб на виду лежал — искать недолго…
Вторая осветительная ракета была красной. И сопроводил я её явной угрозой на полной громкости мегафона:
— Шаш хурум! Ухр купум!
Это должны слышать и воины купов. Мегафон гремел на всю долину ручья. Даже мои собственные барабанные перепонки ощущались своим сопротивлением…
Но надо же ещё и Тора помянуть! Как в боевом деле без вождя?
— Ухр Тор! — проорал я. — Шаш хурум!
И дёрнул хлопушку.
Теперь наконец-то раздался ответ:
— Нур-нур! — буквально завизжали внизу. — Нур-нур!
Что означает этот боевой клич, я пока не знал и дал им полминуты на раздумье. Потом пустил зелёную ракету. В мертвенном её свете увидел, как ползут хуры из кустов под защиту опушки леса. Именно ползут. А надо, чтоб драпали. Иначе купы нагонят их, и крови не миновать.
Что означает этот боевой клич, я пока не знал и дал им полминуты на раздумье. Потом пустил зелёную ракету. В мертвенном её свете увидел, как ползут хуры из кустов под защиту опушки леса. Именно ползут. А надо, чтоб драпали. Иначе купы нагонят их, и крови не миновать.
Может, звездопад их проймёт?
Из другой ракетницы пустил я фейерверк. Сотни разноцветных звёзд — впервые на этом материке! — букетами распустились в тёмном небе и посыпались на бедные нечёсаные головы неразумных хуров.
— Шаш хурум! — повторил я в мегафон угрожающе. — Ухр купум! Ухр Тор!
И дёрнул вторую хлопушку.
Ну, что я мог ещё им сообщить? Чем их прошибёшь?
Следующая осветительная ракета — жёлтая — показала, что упрямые хуры не убегают от падающих на них звёзд, а прячут головы в траву. Как африканские страусы — в песок. Почти три десятка согнувшихся фигур увидел я на опушке леса. Скорчились, поджали под себя колени, и головы — в траву.
Может, они не хотят бежать при освещении? Может, побегут в темноте? Чтоб никто не видел их трусости?
Дождавшись, когда погаснет четвёртая осветительная ракета, я пригрозил в полной темноте:
— Шаш хурум!
И тут же услышал далёкий коллективный отклик:
— Ухр купум! Шаш хурум!
Это кричали с обрыва новые мои соплеменники. И, похоже, сыпались вниз с копьями, палицами и геологическими молотками. Луки наверняка оставили на обрыве. Зачем луки в темноте?
Пошли, значит, в атаку… Не дай Бог, доберутся до врага!
А что же хуры? Всё ещё кверху задницами?
Пятая осветительная ракета была опять белой, цветов на них не хватает… И в рукоятке пусто.
Опустевшую ракетницу я засунул за пояс сзади, а оттуда вынул третью, последнюю, пока ещё полную.
Теперь хуры, наконец, побежали. Не от моих ракет и хлопушек, а от купов. От их коллективного «ура», которое оказалось куда страшней. Возможно — полной неожиданностью. Ибо оно перечёркивало планы лёгкой победы.
«Бегите быстрей, будущие друзья мои! — подумал я. — Драпайте! Целей будете!»
И пустил им вслед ещё один фейерверк. И не пожалел на них ещё хлопушку. И, включив налобный фонарь, закружился над ними с угрожающим рыком:
— Шаш хурум! Шаш хурум!
Лишь сейчас они увидели кого-то живого над собой. Со звездой во лбу! И догадались, что этот живой обрушил на них весь ночной кошар. И снова завизжали:
— Нур-нур! Нур-нур!
Может, страшней Нур-Нура для них и зверя нет?
Ладно! Хорошо, что бегут. И пусть бегут быстрей купов!
Гнал я их долго. Пока не увидел, что они, бедные, просто валятся от усталости. Спотыкаются, падают, пробежав несколько шагов, валятся снова… И нет уже при них ни палиц, ни копий, ни луков. Всё порастеряли! И устали визжать «Нур-нур». Бегут молча.
За женщинами они теперь явно не вернутся. Не до того! Лишь бы их, обессиленных, не догнали и не перебили, как цыплят…
Возвращаясь, я выпустил ещё три осветительные ракеты — искал купов. Но их не было нигде. Они не преследовали побеждённых.
На краю поймы я прошёлся взад-вперёд вдоль кустарника, поискал усыплённого воина. Его тоже не было. Видимо, купы унесли. Сам он уползти не мог — слип не даёт осечек.
За лесом над Кривым ручьём мерцали теперь два костра. Похоже, воины-купы вернулись в селение. Мне не стоило появляться там раньше них, и ещё одну ракету я истратил над лесом. Он был пуст.
Значит, все дома?
Ну, тогда можно и мне…
Спящий хур лежал между белыми палатками. Как раз там, где предыдущую ночь провёл я. Не убери я отсюда надувной матрасик, может, на него и положили бы. Руки и ноги пленника были надёжно стянуты тонкими гибкими ветками — типа земных лиан. Всё как договорились!
Женщин и детей в селении не было. У двух костров сидели только воины и ужинали — кхетами. Вождь Тор опорожнял свой кхет белой ложкой, которую я оставил на тюке в открытой палатке. Остальные поглядывали на него с некоторой завистью. Такой удобный инструмент, да ещё геологический молоток рядом…
Мне тоже был предложен кхет. Поскольку руки мои не были стерильно чистыми, а воды поблизости я не видел, пришлось сразу же, на глазах воинов, отодрать клейкую плёнку от входа в палатку и достать из кулька ещё одну ложку, посветив себе налобным фонариком. После грандиозной победы над хурами я считал себя вправе по крайней мере питаться с такими же бытовыми удобствами, как вождь.
Ложка моя была принята народными массами спокойно, без эмоций.
А эмоции начались сразу после ужина.
Опорожнив и отшвырнув кхеты, воины вновь выстроились в хоровод вокруг вождя и повторили боевой танец. Сар отплясывал его не с копьём, а с геологическим молотком. И грозно лупил им в темноту.
Добавления к танцу были чисто звуковыми. Кроме «шаш хурум», воины прокричали теперь ещё и мои давешние лозунги:
— Ухр купум! Ухр Тор!
А потом сам вождь, ещё не снявший тиару, топнув ногой и помахав геологическим молотком в воздухе, проревел новый лозунг:
— Ухр Сан!
Я понял, что это и есть их «спасибо». И другого мне не требовалось.
Прошли всего сутки с тех пор, как приземлился я в этом селении…
7. «Сколько разливов ты живёшь?»
Лу-у возникла неожиданно, как бы вынырнула из темноты, и наклонилась над спящим хуром. По-моему, она его обнюхивала — с мохнатой головы до связанных босых ног.
На плечах, руках и ногах девушки поблёскивали в свете костра капельки воды. Видимо, плыла с острова не на плотике.
Не знаю уж, почему она появилась тут первая изо всех женщин племени. Может, это привилегия дочери вождя? А, может, просто свойство её характера?
Я остановился у входа в свой купол парашюта и понаблюдал за нею. Хотя вообще-то надо готовиться к допросу пленного. Ведь проснётся когда-то…
Палатки вроде уже определились — как-то произошло это само собой. Там, где лежал распечатанный тюк с подарками, вождь Тор уже сложил своё оружие — копьё, лук, палицу. В другую палатку он пока не стремился.
Появление Лу-у очень меня обрадовало. Острей всего не хватало сейчас воды, но искать в темноте тропинку к реке я не решался. И не решался послать за водой кого-нибудь из воинов. Может, и принесёт, но наверняка обидится. А Лу-у обижаться не должна — дело вроде женское.
Однако для воды нужны вёдра.
Распечатывать тюк в своей палатке и искать в нём вёдра — долго. Тюк завален вещами из вертолёта, как стол. Другой «мебели» пока нет.
Придётся идти в палатку Тора.
Впрочем, Тор — у костра, в палатке темно…
Включив фонарь, я быстро выдернул из стопки вёдер два, прихватил два стаканчика и вынес всё наружу. И выключил фонарь — от костров света хватало.
— Лу-у, — тихо позвал я.
Она мгновенно оказалась передо мной. Будто ждала, что её позовут. Бёдра её были туго обёрнуты утренним сатином. Весь отрез намотала на себя! В несколько слоёв. И сатин был сухой. А на груди поблёскивали капельки воды.
Мыслеприёмник держался на её голове. Умница! Ведь дважды переплыла речной пролив — не потеряла!
— Принеси воды! — попросил я. И хотел добавить: «Пожалуйста!»
Однако осёкся: как переведёт аппарат это неконкретное слово? Может, лучше без него?
Лу-у приняла из моих рук белые лёгкие пластмассовые ведёрки, покачала их и тоже тихо поинтересовалась:
— Что это?
— Ведро. — Я показал на левую её руку. — Ведро. — Я показал на правую. — В них сыны неба носят воду. Одно ведро принеси мне. Второе возьми себе.
— Я отблагодарю тебя! — пообещала она и убежала вприпрыжку с весёлым криком: — Вед-ро! Вед-ро!
Почти автоматически я засёк время.
Теперь надо разыскать в ворохе вещей съёмочную камеру. Весь разговор с пленным я решил записать на плёнку. Для Совета. Получится самая полная и самая объективная информация.
Камера маленькая, с ладонь, с ремешком. Её можно пристегнуть к руке.
И ещё предстояло приготовить матрасик для пленного. Как-то неудобно не на улице, а в палатке класть его на голую землю.
И Лу-у появилась к этому моменту.
Пятнадцать минут она бегала… Туда вприпрыжку, обратно с двумя небольшими вёдрами воды. Значит, до реки никак не больше полукилометра.
Одно ведро она протянула мне, второе осторожно поставила у входа в палатку.
Я зачерпнул воду пластмассовым стаканчиком, понюхал: пахнет свежестью. Попробовал: холодная, чистая, как родниковая. И поймал себя на мысли: первое движение получилось как у купов — понюхать. Может, это приблизит меня к ним?
Вообще-то я почти не пил сырой воды. Дома, в детстве, для питья водилась только кипячёная. Всё-таки мама — врач, семья, значит, «медицинская». В «Малахите» тоже не принято было увлекаться сырой водичкой. За здоровьем нашим там следили в сто медицинских глаз. Разве что в лесных походах?.. И то если наткнёмся на чистый прозрачный уральский родничок… А если не наткнёмся, во фляжках всегда кипячёная…