– Он счел меня слишком бедным для женитьбы на его сестре, – отвечал Хитклиф, – и очень рассердился, когда я все-таки заполучил ее. Гордость его была уязвлена, и он мне этого никогда не простил.
– Неправильно это! – воскликнула юная леди. – Настанет время, и я скажу ему об этом. Но нас с Линтоном ваша давняя ссора не касается. Раз я не могу сюда ходить, пусть кузен навещает меня в «Скворцах».
– Для меня это слишком далеко, – пробормотал ее двоюродный брат. – Четыре мили пешком меня убьют. Лучше вы приходите сюда, мисс Кэтрин, когда у вас будет возможность. Не каждое утро, а, скажем, один-два раза в неделю.
Отец бросил на сына взгляд, исполненный самого чистого и искреннего презрения.
– Боюсь, Нелли, мои усилия пойдут прахом, – тихо сказал он мне. – Мисс Кэтрин, как этот слюнтяй кличет ее, поймет, какова его истинная цена, и пошлет его к черту. Ах, если бы на его месте был Гэртон. Знаешь ли ты, Нелли, что по двадцать раз на дню я с радостью призываю его к себе, несмотря на всю его грубость и дикость! Я бы смог даже полюбить парня, будь он сыном другого человека. Но, сдается мне, от ее любви он надежно защищен. Я его натравлю на этого чахлого субъекта, если растяпа Линтон не изволит малость встряхнуться. По нашим расчетам, его драгоценное высочество протянет еще год, не больше. Да пропади он пропадом! Тоже мне, галантный кавалер, сушит промокшие ножки, а на нее и не взглянет. Эй, Линтон!
– Да, папа, – отозвался мальчик.
– Показал бы ты своей кузине что-нибудь занимательное, кроликов например, или нору, где жил горностай. Отведи ее в сад, перед тем как сменить башмаки, и на конюшню, где стоит твоя лошадка.
– А ты не хочешь посидеть здесь со мной? – спросил Линтон у Кэти тоном, в котором читалось нежелание двигаться с места.
– Ох, не знаю, – протянула она, бросая нетерпеливый взгляд на дверь и явно стремясь на волю.
Линтон только плотнее уселся в кресле и подвинулся поближе к огню. Хитклиф поднялся и вышел на кухню, а оттуда во двор, выкликая Гэртона. Гэртон отозвался, и вскоре они вернулись вдвоем. Молодой человек только что умылся, о чем свидетельствовало его разрумянившееся лицо и мокрые волосы.
– Кстати, я хотела кое о чем спросить вас, дядя, – заговорила Кэтрин, вспомнив, о чем когда-то говорила ей про Гэртона служанка. – Он ведь мне не двоюродный брат?
– Самый настоящий ваш кузен по матери, – ответил Хитклиф. – Разве он вам не нравится?
Кэтрин выглядела смущенной.
– Разве он не красивый парень? – продолжал он.
Юная леди пренебрегла правилами хорошего тона, встала на цыпочки и прошептала свой ответ на ухо Хитклифу. Тот рассмеялся, Гэртон потемнел лицом: я поняла, что он очень чувствителен к действительному или мнимому неуважению к себе, так как смутно осознает, что отличается от других в худшую сторону. Но его хозяин и опекун прогнал хмурость Гэртона, воскликнув:
– Тебя юная леди избрала среди всех нас своим фаворитом! Она сказала мне, что ты… словом, кое-что про тебя весьма лестное. Так что, возьми ее под руку и проведи по имению. И помни, держи себя джентльменом! Никаких ругательств, не пялься на девушку как дурак, когда она на тебя не смотрит, и не отворачивайся, когда она удостаивает тебя взглядом. И еще, когда говоришь, произноси слова четко, не части, а заодно вынь руки из карманов. Ну, ступай и развлеки юную мисс, как положено.
Он внимательно смотрел, как молодые люди прошествовали мимо окна. Эрншо совсем отвернулся от своей спутницы и вперился в знакомый до боли пейзаж с интересом чужеземца или художника. Кэтрин бросила на юношу лукавый взгляд, по которому можно было понять, что она от него не в восторге. Она принялась оглядываться кругом в поисках предмета, который мог бы ее развлечь, и танцующей походкой пошла вперед, напевая песенку, раз молодой человек не занимал ее разговором.
– Я заставил парня язык проглотить, – заметил Хитклиф. – Теперь он не отважится сказать ни единого слова! Нелли, помнишь меня в его возрасте? Или когда я был моложе? Я тоже выглядел таким же болваном, таким «дурным дурнем», как говорит Джозеф?
– Еще худшим, – честно ответила я, – потому что вы вдобавок на всех вокруг волком смотрели.
– Он – моя отрада, – продолжал Хитклиф, размышляя вслух. – Он оправдал мои ожидания. Будь он глуп от рождения, я бы не был и вполовину так доволен. Но он не дурак, и я разделяю его чувства, потому что сам их испытывал. Я прекрасно знаю его нынешние страдания, и это – только начало. Потом ему будет еще хуже. Никогда ему не подняться из глубин грубости и невежества. Я вверг его туда быстрее, чем его негодяй-папаша проделал в свое время это со мной, и крепко держу его в этом низменном состоянии. Он заперт в нем надежнее некуда, ибо он гордится своим скотством. Я, и только я, научил его презирать все, что возвышает человека над животным, рассматривать любые проявления человечности как глупость и слабость. Как думаешь, стал бы Хиндли кичиться своим сыном, если бы мог его сейчас видеть? Наверное, гордился бы так же, как я горжусь моим. Но вот тебе и разница между ними: один – все равно что золотой самородок, который употребили на то, чтобы вымостить улицу, а другой – оловянное покрытие, натертое до блеска и долженствующее изображать собой серебро. Мой ничего ценного из себя не представляет, однако я его продвину в жизни настолько далеко, насколько смогу, с учетом его ничтожества. Его сын имеет превосходные задатки, но они даже не под спудом, а потеряны и уничтожены, ибо бесполезны. Мне жалеть не о чем, а ему было бы сейчас очень больно, и мне это известно, как никому другому. И вдобавок ко всему Гэртон просто души во мне не чает, разрази меня гром! Признайся, что и в этом я над Хиндли первенствовал! Если бы мерзавец восстал из могилы, дабы покарать меня за притеснения своего отпрыска, я бы позабавился тем, что натравил бы этого самого отпрыска на его родителя, и сынок отправил бы папашу обратно в ад за то, что тот посмел замышлять против его единственного друга в целом свете!
Хитклиф сатанинским смешком завершил свою тираду. Я ничего не сказала, потому как он и не ждал ответа. Тем временем юный Линтон, сидевший на слишком большом удалении от нас, чтобы слышать отцовские излияния, начал проявлять признаки беспокойства – видимо, теперь он жалел, что из боязни переутомиться отказался от общества своей очаровательной кузины. Его отец заметил тревожные взгляды, которые юноша бросал в окно, и то, как непроизвольно его рука потянулась за шляпой.
– Вставай, лентяй! – воскликнул он с притворным благодушием. – Поторопись за ними! Парочка совсем рядом – они за углом, там, где стоят пчелиные ульи!
Линтон собрал все свои силы и покинул насиженное место у очага. Окно было открыто, и, когда он вышел, я услыхала, как Кэтрин спросила у своего неразговорчивого провожатого, что означает надпись над входной дверью. Гэртон уставился на вырезанные в камне буквы и, как настоящий деревенщина, почесал голову.
– А черт его знает, писанина какая-то! – последовал его ответ. – Я не могу ее прочитать.
– Не можешь прочитать? – воскликнула Кэтрин. – Прочитать я и сама могу, это же по-английски написано. Я хочу знать, почему эту надпись здесь сделали.
Линтон захихикал, впервые за все время оживившись:
– Он у нас неграмотный, – заявил он своей кузине. – Могли ли вы себе представить, сестричка, что на свете существует такой законченный болван?
– А может быть, он немного не в себе? – спросила мисс Кэти совершенно серьезным тоном. – Или, может, он, как говорится, слишком прост? Я уже дважды обращалась к нему с вопросом, и он каждый раз глядит на меня так, как будто не понимает ни слова. Уж я-то его точно с трудом понимаю…
Линтон вновь захихикал и посмотрел с насмешкой на Гэртона, который в эту минуту отнюдь не казался безмозглым дурачком.
– Это все лень, не так ли, Эрншо? – возобновил свои подначки Линтон. – Моя кузина думает, что ты повредился умом. Вот результат твоего презрения к «учености», как ты называешь обучение самым необходимым знаниям. Вы заметили, Кэтрин, какой у него ужасный йоркширский говор?
– Ну и какой, к черту, прок от этой вашей учености? – взревел Гэртон, сразу обретая дар речи при обращении к своему обычному собеседнику. Он уже собирался привести новые доводы, но Линтон и Кэтрин дружно расхохотались в ответ: моя взбалмошная питомица страшно обрадовалась возможности позабавиться на его счет.
– Лучше скажи, какой прок от того, чтобы поминать черта после каждого слова? – подлил масла в огонь Линтон. – Папа запретил тебе сквернословить, а ты не можешь рта раскрыть без того, чтобы не побраниться. Постарайся вести себя как джентльмен! Самое время исправиться!
– Не будь ты скорее слезливой девчонкой, чем парнем, я бы тебя отделал, как Бог черепаху, провалиться мне на этом месте! – убегая, выкрикнул Гэртон в манере простого деревенского парня, каким он в сущности и был, с лицом, горящим от ярости и унижения. Он понял, что его оскорбили, но не знал, как подобает отвечать на такие обиды.
Мистер Хитклиф, слышавший весь разговор, улыбнулся, увидев стремительный исход Гэртона, но потом с крайним презрением уставился на беззаботную парочку, которая застыла в дверях, предаваясь веселой болтовне. Линтон заметно оживился, прохаживаясь по поводу недостатков и промахов Гэртона и поднимая на смех его прежние проступки, а мисс Кэти получала удовольствие от его бойкого презрительного острословия, не отдавая себе отчета в том, что оно указывает на злобный нрав насмешника. Я внезапно почувствовала к Линтону гораздо больше неприязни, чем жалости, и даже стала лучше понимать наплевательское отношение к нему его отца.
Мы задержались на Грозовом Перевале почти до самого вечера, потому что мне не удавалось раньше оторвать мисс Кэти от ее кузена. Нам повезло, что мистер Линтон так и не выходил из своей комнаты и оставался в неведении о столь продолжительном нашем отсутствии. По дороге домой я попыталась немного просветить свою воспитанницу касательно того, каковы на самом деле те люди, с которыми она только что рассталась, но она меня и слушать не хотела, забрав в голову, что я предубеждена против них.
– Вижу, Эллен, – воскликнула она, – что ты безоговорочно становишься на папину сторону! Ты пристрастна, иначе зачем тебе надо было так долго обманывать меня, утверждая, что Линтон живет за много миль отсюда. Видит Бог, я на тебя очень сердита, только сейчас я так счастлива, что просто-напросто не в состоянии задать тебе суровый нагоняй! Об одном прошу: не очень-то распускай язык, ругая моего дядю, потому что он – мой родственник, и я намерена высказать папе все, что думаю об их ссоре.
Она продолжала развивать эту тему до тех пор, пока я не прекратила все попытки переубедить ее. Она не упомянула о посещении нами Грозового Перевала в тот вечер, потому что не увиделась с отцом. Но на следующее утро все, к моей досаде, открылось! Однако я не слишком огорчилась, так как считала, что бремя объяснения действительного положения вещей и предостережений скорее по плечу мистеру Линтону, чем мне. Но он слишком сдержанно изложил резоны своего запрета на дальнейшие посещения Кэтрин Грозового Перевала, а наша избалованная мисс всегда требовала веских оснований для любых ограничений ее желаний.
– Папочка! – воскликнула она следующим утром, обменявшись с отцом приветствиями. – Только представь себе, кого я встретила вчера, когда гуляла по пустошам! Папа, ты вздрогнул? Ты чувствуешь, что поступил неправильно много лет назад? Так слушай: я встретила… нет, дай-ка я расскажу по порядку, как вывела тебя на чистую воду, да и Эллен в придачу! А наша Нелли тоже хороша – притворялась, что жалела меня, когда я понапрасну надеялась, что Линтон вернется к нам.
Она подробно и честно рассказала о нашей прогулке и ее последствиях, а мой хозяин хоть и бросил на меня несколько укоризненных взглядов, но не сказал ни единого слова, пока она не закончила свой рассказ. Тогда он притянул ее к себе и спросил: знает ли она, почему он скрывал от нее соседство юного Линтона? Неужели она считает, что он делал это назло ей, только чтобы отказать ей в безобидном удовольствии?
– Ты делал это, потому что не любишь мистера Хитклифа, – ответила она.
– Значит, ты думаешь, что своими чувствами я дорожу больше, чем твоими, Кэти? – сказал он. – Нет, не потому, что я не люблю мистера Хитклифа, а потому, что мистер Хитклиф не любит меня, а он – не человек, а дьявол во плоти и получает удовольствие от того, что губит и уничтожает тех, кого ненавидит, стоит им предоставить ему хоть малейшую возможность. Я знал, что ты не сможешь общаться с двоюродным братом без того, чтобы не сталкиваться с его отцом, и я знал, что этот последний возненавидит тебя из-за меня. Посему исключительно ради твоего блага – и ни по каким иным причинам – я принял все меры предосторожности, чтобы ты не встретилась с Линтоном. Я собирался объяснить тебе это, когда ты станешь старше, и теперь раскаиваюсь в том, что откладывал объяснение так долго.
– Но мистер Хитклиф был весьма радушен, папа, – заметила Кэтрин, не вполне убежденная отцом в его правоте, – и он не возражает против того, чтобы мы с Линтоном иногда виделись. Он сказал, что я могу приходить в его дом, когда мне будет угодно, но не должна говорить тебе, потому что ты с ним поссорился и не простил ему его женитьбы на тете Изабелле. На деле так и вышло – ты запретил нам видеться, ты его не прощаешь, значит, ты один виноват! Он же ничего не имеет против того, чтобы мы с Линтоном дружили.
Мой хозяин, видя, что она не верит его словам о злом нраве ее дяди, бегло обрисовал ей, как тот повел себя с Изабеллой и каким образом вступил во владение Грозовым Перевалом. Долго Эдгар распространяться на этот предмет не пожелал – слова застревали у него в горле от ужаса и отвращения, которые он питал к своему давнему врагу с самой кончины миссис Линтон. «Она могла бы жить до сих пор, если бы не он!» – постоянно с горечью твердил отец Кэтрин, в глазах которого Хитклиф был настоящим убийцей. Мисс Кэти, – которая никогда не сталкивалась с дурными делами за исключением собственных незначительных проявлений непослушания, несправедливости или своенравия, проистекавших из детской горячности и беспечности, в которых она искренне раскаивалась в тот же день, – была поражена темными глубинами души того, кто долгие годы вынашивал планы мести и приводил их в исполнение без всяких угрызений совести. Она казалась столь глубоко потрясенной этой новой картиной человеческой природы – полностью исключенной ранее из ее представлений о добре и зле, – что мистер Эдгар счел излишним продолжать разговор.
Он только добавил: «Теперь ты знаешь, дорогая, почему я хочу, чтобы ты избегала дома этого человека и его близких. Возвращайся к своим прежним занятиям и развлечениям и выброси из головы этих людей».
Кэтрин поцеловала отца и на пару часов тихо засела за уроки, как было у нас заведено. Потом она сопровождала мистера Линтона на прогулке в парке, и день прошел как обычно. Но вечером, когда она пошла к себе, а я пришла помочь ей раздеться, я застала ее в слезах на коленях у ее кровати.
– Как вам не стыдно! – воскликнула я. – Если бы вы столкнулись с настоящим горем, вы бы постеснялись лить слезы всего лишь из-за того, что разок вышло не по-вашему. Никогда даже тень беды не омрачала ваши дни. Представьте себе, мисс Кэтрин, что ваш отец и я умерли и что вы остались одна в целом мире… Что бы вы тогда почувствовали? Сравните теперешний случай с одною лишь возможностью такого несчастья и возблагодарите Бога за тех друзей, которые у вас имеются, вместо того чтобы жаждать заполучить новых.
– Я не о себе плачу, Эллен, – ответила она, – а о нем. Он ждет, что я завтра его навещу, и будет разочарован. Представь себе: он будет ждать меня, а я не приду!
– Ерунда! – заявила я. – Не воображайте, что он целый день только и делает, что думает о вас, как вы о нем. Он может рассчитывать на общество Гэртона – разве не так? Из ста человек ни один не станет лить слезы о родственнице, которую видел всего два раза в жизни. Линтон догадается, что вам что-то помешало, и не станет более тревожиться из-за вас.
– Но почему мне нельзя написать ему записку, чтобы объяснить, почему я не пришла? – спросила она, поднимаясь на ноги. – И послать ему книги, которые я обещала? У него нет таких замечательных книжек, как у меня, и ему ужасно захотелось их прочесть, когда я ему про них рассказала. Давай так и сделаем, Эллен!
– Нет и нет! – решительно заявила я. – Вы ему напишете, он вам ответит, и конца-края этому не будет. Нет, мисс Кэтрин, знакомству этому не бывать. Ваш отец так распорядился, и я прослежу, чтобы его желание было исполнено.
– Но одна маленькая записочка… – начала она с умоляющим лицом.
– Больше ни слова! – перебила я. – Никаких маленьких записочек. Ложитесь-ка спать.
Она бросила на меня взгляд, полный такой непокорности и злости, что я невольно отпрянула и решила уйти, не поцеловав ее на ночь. Я укрыла ее одеялом и затворила за собой дверь спальни в крайнем неудовольствии, однако на полдороги пожалела девочку и потихоньку вернулась. И что же я увидела? Мисс Кэти стояла у стола с листком чистой бумаги и карандашом, которые она при моем появлении виновато спрятала.
– Вы не сможете найти посыльного для вашей записки, Кэтрин, даже если вам удастся ее написать, – сказала я. – А сейчас я потушу вашу свечу.
Я решительно загасила свечку, получив от Кэтрин ощутимый шлепок по руке и прозвище «гадкой надсмотрщицы», после чего вновь оставила норовистую девочку в одиночестве. В спину мне раздался щелчок дверной щеколды, закрываемой изнутри. Как я узнала впоследствии, письмо все же было написано и доставлено по назначению мальчишкой, разносившим молоко, который приходил к нам в усадьбу из деревни. С той ночи недели проходили одна за другой, и Кэти, казалось, вновь стала сама собой, приобретя, однако, странную привычку таиться по углам и стараться как можно меньше показываться мне на глаза. Если я неожиданно приближалась к ней, когда она читала, она склонялась над книжкой, явно пытаясь спрятать ее, а я примечала края заложенных между страницами листочков.