— Поклянитесь, — сказала.
Вероятно, она никогда прежде не слышала страшных клятв.
— Чтоб я до Москвы никогда не доехал!
Это и впрямь была ужасная клятва. Марина явно представила, как она прибывает в столицу одна-одинешенька, а Пастух один-одинешенек остается навеки на следующей станции Тулун, где их поезд стоит всего две минуты.
— Ладно, — согласилась Марина, — поверю вам. А где мы найдем капсулу?
Правильный вопрос, отметил Пастух. Не «как» найдем, а именно «где».
— В поезде, разумеется. Уверен, что она его не покидала.
— А кто, если не Стрелок?
Правильнее было ответить: никто. Потому что Пастух не представлял себе кого-то еще, посягнувшего на прах покойного ученого. Да и кто в поезде, кроме Стрелка, знал о существовании этого праха? Никто, конечно. А как и когда Стрелок увел сумку с капсулой из купе — вопрос седьмой. А вот первый — это куда он украденное заныкал? В его купе пошарить можно, но вряд ли он там что-то спрятал: слишком очевидный схрон. Тогда где?..
И еще один смешной вопрос: а все же что именно спрятал? Они втроем перерывали пепел, и, кроме пепла, в капсуле не было ни-че-го.
И, до кучи, уже заданный Мариной вопрос: кто, если не Стрелок?..
Самый простой вывод из перемученного: он, Пастух, здраво оценивая ситуацию, допускает, что есть, есть что-то кем-то где-то и вправду заныканное. Что именно — неведомо. Он, Пастух, понимает, что Стрелок кем-то пущен на поиски этого «что-то» и старательно его ищет. И еще вывод: Стрелок ищет и знает, что Пастух знает про «что-то», а уж Марина скорее всего знает все и морочит головы обоим.
Но у Пастуха имелась еще одна думка: никакого «что-то» не существует, это чья-то легенда, тактично и ненавязчиво предложенная отдельно Стрелку и — через него — Пастуху. Кем предложена? Зачем предложена? Ответов в общем-то внятных нет, разве что совсем придурочный: «легендой» про схрон в капсуле кто-то пытается отвлечь их внимание от чего-то более важного.
А кто этот кто-то?
Да кроме Марины, никого не видно.
Но это уж совсем бред!
Хотя…
Помнится, Комбат много лет тому говорил Пастуху и не однажды: никогда, говорил, не убеждай себя в том, что ты что-то там понял и раскусил. Так не бывает. Вот на тропинке камень лежит, говорил Комбат. А ты уверен, что это камень, а не мина, под камень закамуфлированная? Так лучше обойди его. А вот зашел ты в деревню… ну в пуштунскую, например, или в фарсиванскую… а тебе тамошний пацанчик попить несет воды холодной. А ты уверен, что это просто вода, а не вода с дурью? Так лучше иди дальше и найди живой ручей… Ну и так далее. Принцип: не верь никому, кроме себя. Жить с таким принципом нелегко, но очень надежно… Комбат хорошо знал Восток, пробыл там, провоевал в разных местах едва ли не треть жизни и любил говорить о нем красиво. И если поглядеть с его точки зрения, то и Марина покажется подозрительной теткой с подозрительным прахом в подозрительной капсуле и муж у нее подозрительно покойный. А уж Стрелка и поминать нечего: в нем все подозрительно.
Но тот же Комбат сам себе иной раз прекословил, употребляя в речи где-то прочитанное или услышанное, но очень красиво звучащее: не умножай сущности без необходимости, Пастух.
Последнее было близко Пастуху и очень понятно. На Востоке говорят: если тебе нужен зверь, не трать выстрел на птицу, а соседний враг ближе и понятнее, чем далекий друг. У Пастуха никогда не было далеких друзей, а близких врагов он всегда старался избегать. Как минимум. Ну, на крайний случай ликвидировать. Много вообще-то было крайних случаев в его жизни…
Анализировать предложенную жизнью или, поуже, обстоятельствами ситуацию было легко, но занудно, а обещанное угощение шампанским вином соседей по вагону следовало исполнить и поскорее. Обещанного три года ждут, так, но, знал Пастух, какой же это груз на совести обещавшего! Стоило сбросить. Он сходил в вагон-ресторан и попросил бармена и официантку сделать блиц-праздник по случаю чудесного возвращения блудных детей, то есть Марины и Пастуха. И сделать его, не отходя от родных купейных полок и столиков.
Так и получилось.
Шампанское пили вкусно и радостно. И не только по случаю явления Марины и Пастуха на станции Зима, а просто потому, что долгая езда — дело скучное, за минувшие дни все темы исчерпаны, все слова проговорены, а красивый, со счастливым исходом прецедент в дороге плюс халявное шампанское — вроде как нечаянный праздник. Пустячок, а отрадно. Будет что вспомнить.
Марина, прямо-таки именинница, была в центре внимания, с ней чокались бокалами, ей говорили хорошие и обязательные слова, она вдруг и мощно стала королевой пусть и вагона, но ведь не в площади королевства суть дела. Напротив: чем меньше королевство, тем, как помнил по сказкам Пастух, ярче праздник.
Пастух шампанского не любил, но все ж вымучил целый бокал, отрабатывая, как говорится, роль третьего плана — храброго, но очень скромного рыцаря, доставившего пропавшую принцессу в королевский дворец. Улучив момент, он смылся из коридора в купе, сел, вздохнув облегченно, пошарил взглядом по сторонам и обнаружил вот что: сумка, еще недавно хранившая капсулу с прахом мужа Марины, стояла на верхней полке, но — не на месте. Сдвинули ее. Немного. Но достаточно, чтоб Пастух увидел.
Он снял ее, раскрыл: вдруг и непонятно исчезнувшая капсула вдруг и непонятно вернулась, вот она, родная, в целости… А и впрямь: в целости ли?..
Пастух отвернул крышку и подставил ладонь лодочкой. Тонкий ручеек пепла потек на ладонь. Все было тип-топ, все на своих местах, но вопрос тоже никуда не исчез: кто брал капсулу? И зачем? И почему тайно? Проверить, на месте ли прах? Взять пробу его на анализ? Или вовсе заменить прах на нечто похожее?..
Пастух не вспомнил ничего похожего. Разве что пепел от сожженной, например, бумаги, растертый в пыль?.. Нет, тот пепел иной, нежели прах человека. Все на своих местах, Пастух, все тихо и ладно, только вот вопросы множатся, не останавливаясь, а ответы на них не спешат явиться. И кроме Стрелка, никаких явных подозреваемых у Пастуха нет. Да и Стрелок выглядит весьма сомнительным татем. А иных татей не видно. А коли и промелькнули, так ведь и вреда вроде не совершили промельком.
Скверно вообще-то…
И еще вопрос — не по сути дела, но по ходу его. А все ж на хрена было Марине сочинять такой большой «термос» для такой маленькой кучки пепла? Так не похожа Марина на любительницу переборов. Или это у японцев такая традиция?..
Тут как раз в купе вкатилась раскрасневшаяся Марина с бокалом в ручонке.
— Вы куда пропали? — спросила, привычно улыбаясь.
— Никуда, — честно ответил Пастух. — И капсула с прахом — на своем месте. И мы — здесь. И поезд шпарит к Нижнеудинску. Все хорошо, Марина…
— А что тогда плохо? — прозорливо спросила она.
— Я не люблю ахинеи и чертовщины, — сказал Пастух.
— Это вообще-то синонимы, — не слишком к месту сказала образованная Марина.
— И хрен бы с ними! — обозлился Пастух. — Вы Стрелка видели?
— Ну да, видела, он там, в коридорчике, шампанское пьет.
Пастух вскочил, вынырнул в коридор, протырился сквозь толпу к Стрелку, взял его под руку.
— Молча и быстро, — сказал. — Есть пара вопросов…
В купе толчком посадил его на свою полку, спросил:
— Где капсула с прахом?
— Откуда я знаю? — явно удивился вопросу Стрелок. Но сразу увидел ее на столике у окна. — Вот же она…
— И ты, конечно, ее не брал?
— Конечно, не брал! На кой она мне? Мы же все высыпали, посмотрели, пепел там… Какие вопросы? — Глянул на Марину, добавил: — Извините, Марина…
Марина молчала. Слушала.
Пастух сунул руку под приоконный столик и тут же вернул ее — с «глоком» в кулаке. На «глоке» остались обрезки клейкой ленты, которая держала его под крышкой стола.
— Ничего, что я скотч не оторвал? — вежливо поинтересовался. — Он стрельбе не помешает…
— Народ же сбежится, — усмехнулся Стрелок.
«Глок» он видел прежде и не единожды. И в разных руках.
— А я глушитель наверну, — сказал Пастух.
Достал из кармана трубку глушителя, медленно-медленно навернул ее на ствол.
— Может, не надо, мальчики? — очень осторожно спросила Марина.
— Мы в войну играем, — объяснил Пастух.
— Какие вопросы? — повторил прежнее Стрелок.
Пистолета он и впрямь не испугался. Или по крайней мере весьма неплохо сыграл, что не испугался.
— С кем ты контачишь в поезде?
— С тобой, — засмеялся Стрелок. — Ну и с Мариной, ясный пень.
— А еще?
— Нет никакого «еще», — обозлился Стрелок. — Ну, говорил я тебе, что один я здесь, один. Ну, не веришь — стреляй. И кто брал капсулу — не знаю. *censored*й быть!.. Хочешь, я тебе свой «макаров» на хранение отдам? Чтоб ты меня не подозревал, если стрельба случится…
— Зачем? У тебя наверняка еще есть… Ладно, живи, — сказал Пастух. — Ты кого-нибудь из знакомых своих видел в поезде, пока мы его догоняли?
— Зачем? У тебя наверняка еще есть… Ладно, живи, — сказал Пастух. — Ты кого-нибудь из знакомых своих видел в поезде, пока мы его догоняли?
— Еще как видел! В Ангарске. Вы уже отстали, вас не было… Слушай, ты не поверишь!.. Помнишь группу из Басры? Ну, парашютисты, они трое суток у нас в Бандар-Аббасе ночевали. А потом исчезли… Там мужик был, Слимом его называли, белый такой, как выгоревший, помнишь?
— Ну, — сказал Пастух.
Он помнил.
— Короче, я его и видел. В окно. Ну, точно в Ангарске, на перроне. Он, судя по всему, с нашего поезда сошел. Или наоборот — собирался войти… Нет, наверно, сошел. Потому что потом, когда поезд поехал, там он две минуты всего стоял, я Слима и увидел. На перроне. Мы мимо проползли. Нормально: в джинсах, в куртке, сумка через плечо. И не узнал бы, если б не волосы. Как был в Иране белым, так и в Сибири остался…
— И все?
— А что еще? — удивился Стрелок. — Везде свои… Он же что-то в нашем поезде явно делал. К примеру, на перегоне из Иркутска. Вас как раз не было. Он и спер капсулу.
— Ты это тоже видел?
— Нет. Я его только на перроне и углядел.
— Так он вошел или вышел, определись?
— Вроде как вышел… А может, подождал, пока поезд раскатится, и впрыгнул в вагон. Делов-то… Похоже, все-таки думаю, что впрыгнул…
— Хочется тебе так думать, — подбил итог Пастух. — А мне не хочется. Ладно, поживи пока. Закрыли лавочку. Пошли в коридор, там праздник явно сворачивается, а учредителей нет, нехорошо…
Хреновато ему стало. Он преотлично помнил Слима.
Он помнил, как по приказу из Центра лично казнил его в балуджистанской деревне в двадцати километрах от Гвадара. Он знал, что Слим работал на америкосов, даже и не секретил это особенно. И Центр это знал. И Пастуху приказ был: найти и убрать предателя. Он нашел и убрал. Обычное дело, ничего личного. И что ж теперь получается: скверно убрал? Точнее: вообще не убрал.
Невероятно! Хотя…
Ночью, помнил он, это было. Разве что светало уже чуть-чуть. Слим. «Тощий» в вольном переводе с английского. Или «хитрожопый» — в совсем уж вольном… Он стоял и курил что-то. Может, просто сигаретку, но скорее травку. Красиво стоял, красиво смотрел на красивый рассвет. А расстояние-то — ну, метров двенадцать, копеечное расстояние для хорошего стрелка. Тут-то Пастух и выстрелил. И видел, что попал. И как дернулся Слим, как успел повернуть голову, глянуть на Пастуха. И глянул, только сказать ничего не успел, потому что сложился, падая на песок.
На сухой, сухой белесый теплый песочек…
Бред какой-то. Сто лет прошло с тех пор, а тут — на тебе, просрал намертво похороненное в памяти дело, и, выходит, покойник жив остался… Профессионально если — то следует споро исправить старую ошибку… Хотя, помнится, никакой ошибки по всему не случилось: выстрел, упал, умер, пульса не было, Пастух подошел, проверил. Ну не было пульса! Ни на запястье, ни на шее. А кровь место имела: из дырочки в груди, слева. Куда целился, оттуда и кровь. Мертвым он был, мертвее не бывает! Но…
Но чудеса случаются, это факт. Хотя трудно назвать очевидный сегодня прокол Пастуха чудесным. Если б тогда командование узнало об этом проколе, Пастуху мало б не показалось. Если честно, ему и сейчас мало не кажется: спустя чертову уйму времени узнать о своем и только своем проколе. И гадать: как ошибся, из-за чего ошибся и, главное, почему ошибся, если стрелял с короткой дистанции и попал точно? Ну где здесь ошибка, где? С двенадцати-то метров плюс дырка в груди!.. Смех один… Выходит, переиграл тебя тогда Слим, устроил толковый театр и очень убедительно сыграл главную роль. А спектакль закончился — и никто не убит, ничто не убито. Как в театре и положено. Хотя стрелял-то он не понарошку… Да-а-а, блин…
Восставшие из мертвых — лучшие воины. Откуда фраза? А не вспоминается — откуда, слово сказано: Слим — лучший воин, не убиенный и не убиваемый. Первое — да, а вот второе необходимо опровергнуть. Время есть, время будет. Не убиваемых-то и впрямь не бывает.
Да, придется теперь исправлять собственную старую ошибку, это закон войны. Она имеет подлое свойство никогда не кончаться. Говенно чувствовал себя Пастух. Было дело: пас Слима, пас, пас, пас, выпас его в хорошую, тихую, безлюдную минутку, все сделал штатно — и на тебе: на колу мочало, начинай сначала.
А теперь он — здесь и сейчас, есть маза давнюю ошибочку исправить, исправить…
Хорошо б так случилось, что Слим все-таки не сошел с поезда, а впрыгнул в него на ходу. Даже если поезд малость раскатился. Это нетрудно. Впрыгнул, поцеловал в щечку проводницу с флажком — он всегда был галантен донельзя, хотя баб не любил, вернее, не баб любил, — и пошел себе. Только так. В Ангарске ожившему Слиму делать нечего. Да и то верно: киллер международного масштаба, официально убитый в Гвадаре, теперь реально живой — в Ангарске.
Две минуты стоянки поезда. Дыра мира, блин, с присутствием голимой небывальщины: мертвые там оживают!..
Выходит, он вошел — именно так: вошел! — в поезд в Ангарске?
И все ж вряд ли, занудно думал Пастух. Добраться на перекладных до Ангарска, чтоб сесть в экспресс Владивосток — Москва? Откуда добраться? На чем добраться? Не проще ли предположить, что Слим ехал на этом экспрессе от Владика, только не светил себя до поры. Выходит, пришла пора?..
Прикинем варианты. Он сел в поезд во Владике, не ведая, что в том же поезде едет его клятый и по сей день не стертый враг. То есть Пастух. Дорога длинная, монотонная, а Слим явно не в одиночку путешествует и не в свое удовольствие, а по нужде: кому-то где-то на кой-то хрен он понадобился. А и то: серьезные профи на дороге не валяются. Тем более на железной дороге.
Второй вариант. Он подсел только что. На последней минувшей стоянке. Опять же кому-то что-то спешно понадобилось от Слима и его людей. Даже в этой излишне замысловатой глуши — в дальнем далеке от центров международного терроризма. И еще раз опять же: Слим не должен был знать, что Пастух в поезде.
Третий вариант — навскидку, самый нереальный, но яркий для самолюбия Пастуха: все Слим знал, все просчитал, подсел куда и когда хотел, а теперь ждем выстрела. Как в старой песне: целься в грудь, маленький зуав, кричи «Ура!»…
Четвертый вариант, самый никакой. Ни хрена Слим не знал, сел в поезд по нужде и согласно купленному билету едет в Первопрестольную… Это как — свободное, что ли, время у него отыскалось в графике, чтоб пару-тройку ночей в вагоне поночевать? А то, что Пастух тоже здесь — простое совпадилово на руку пришлому татю.
Все — бредятина! Но говенно-то как…
Есть маза выждать, поскольку в наличии — голый и некрасивый факт. Слим, коли он чудесно ожил и тут как тут, наверняка знает, что Пастух в поезде. Кто-то же здесь наверняка бдит постоянно. Тот же Стрелок, например, который голову прозакладывает, что не играет на две руки!
Истина проста и годами испытана на прочность: никому нельзя верить. Посему Пастух и не верил Стрелку. Ничего личного. Просто — опыт.
Театр абсурда какой-то…
Вообще-то читал где-то когда-то Пастух, что Ангарск — не очень-то и дыра, а едва ли не самый благоустроенный город в Восточной Сибири, хотя эту благоустроенность сильно портит экологическая обстановка: «химии» там полно, как знал Пастух, нефтепереработки, ядерное топливо до кучи обогащают по ходу. Понятно, что поезд там всего две минуты стоит…
— А прежде ты Слима не видал? — спросил Пастух у Стрелка.
— Прежде?.. — Стрелок малость повспоминал. — Нет, Пастух, прежде — это разве что в Ираке. Да и говорили мне там, что ты его потом насмерть подстрелил… Может, здесь это был не Слим вообще? Может, это какой другой беловолосый был?
— Может быть, — сказал Пастух. — Но для дела и для безопасности куда полезней считать, что он все-таки ожил и — здесь. И сейчас. И в поезде. А что? Ты его увидел на перроне, а он намеренно там засветился своей башкой, подождал чуток и вспрыгнул на подножку… Ну-ка не поленись, Стрелок, прогуляйся по составу. Эдак незаинтересованно. И разгляди пассажиров краем глаза… Если Слим здесь, то вряд ли он далеко от нас.
— Сделаю, — сказал Стрелок и встал.
— Побереги себя, — серьезно сказал Пастух, — не светись. Человек ты не самый лучший, конечно, но я тебя давно знаю, и ты мне пока полезен.
— А как «пока» кончится, так ты меня и уложишь, да?
— Поживем — увидим, Стрелок, не гони картину. И постарайся ее не испортить. Шагай, воин, береги себя. Слим — это очень серьезно…
Что-то многовато нештатных ситуаций, странный какой-то транссибирский экспресс! Полпути «за кормой», а уж и страшилок накопилось — заикой станешь. От той милой парочки в начале дороги, что улетела на насыпь из тамбура, до пришельца с того света под ником «Слим», который то ли Пастуха пришел убивать, то ли по Маринину душу, а то ли хочет совместить эти два дела в удобной для того обстановке. И еще капсула эта распроклятая в большом не по-детски «термосе»…