Старая пальма шелестела разлапистыми листьями, с моря долетал удивительно свежий для города ветер.
– А я и не претендую на доверие, – Бондарев даже не присел, всем своим видом показывая, что Сухуми далеко не последняя остановка в их пути. – Можешь думать обо мне, что угодно. Правды – не жди.
– Придется подсуммировать то, что имеем, – Белкина принялась загибать пальцы. – Президент убит – раз, об этом почему-то молчат – два, я сбежала черт знает с кем, и теперь нас ищут – три. Пока мне не станет ясно, во что ты меня втянул, я не тронусь с места.
– На каждый твой дурацкий вопрос существует толковый ответ. И основной из них тебе известен. Тебе сейчас без меня не выкрутиться. Ты хотела вернуться в Москву, вновь оказаться на экране телевизора?
Белкина тихо присвистнула.
– Это невозможно. Даже настоящий джинн из бутылки не поможет. У меня до сих пор в ушах стоят грохот крупнокалиберного пулемета и вой сирены сторожевика. Как только я переступлю порог Останкино, меня сразу же возьмут под белы ручки. Мы с тобой столько дел наворотили, что, как говорится, нас дешевле будет убить, чем перевоспитать.
Клим Бондарев покачал головой:
– Ты еще вспомни, что твой паспорт остался в Бочкаревом Потоке.
– И это тоже.
– Пошли.
– Куда? Вперед – к сияющим вершинам славы? – Белкина нехотя поднялась со скамейки.
Механику того, что происходило дальше, она слабо понимала, да уже особо и не пыталась. Бондарев кому-то позвонил, и через пятнадцать минут они уже ехали в потрепанном джипе с тонированными стеклами. За рулем сидел страшного вида кавказец, по сравнению с которым даже чеченские боевики из Гудермеса выглядели студентами-международниками. Бондарев говорил с ним на непонятном для Тамары языке: как она подозревала, на абхазском. Единственное доступное ей слово, проскользнувшее у Клима, было «паспорт», услышав которое кавказец долго смеялся. Наверное, такие мелочи жизни, как документы, он считал недостойными внимания условностями.
Джип прикатил на летное поле гражданского аэродрома. Возле старенького транспортного самолета «Ан-24» суетились небритые мужчины – таскали из грузовика картонные коробки, на которых краснели, синели, серебрились и золотились торговые марки сигарет.
– Тут подожди, – внезапно отозвался на русском кавказец и выбрался из-за руля.
Белкина чувствовала себя чужой на этом «празднике жизни».
– Он кто? – спросила журналистка у Клима, наблюдая сквозь стекло за тем, как кавказец бурно обнимается с соплеменниками.
– Хороший знакомый, – неопределенно ответил Бондарев, – я ему как-то крупно помог.
– Так, как мне?
– У него были другие проблемы.
– Наркотики, оружие, взрывчатка? – телеведущая провожала взглядом картонные ящики, исчезающие в чреве древнего самолета, на хвосте которого красовался наклеенный российский флаг.
– Вечно этим журналистам мерещится криминал. Обычная контрабанда – сигареты. Начнется сезон, будут мандарины по воздуху в обход таможни перебрасывать.
Кавказец вернулся и сообщил, что самолет вылетит ближе к ночи, после чего Бондарев зашелестел купюрами.
– Не себе, пилоту, – как бы оправдываясь перед Белкиной, сообщил кавказец и добавил: – До вечера можно и паспорт организовать. Настоящий.
– С настоящей московской пропиской? – как журналистка, Белкина просто не могла не расспросить.
Кавказец задумался.
– Надо позвонить одному человеку, думаю, он устроит и это.
– Нет уж, – возмутилась Белкина, – я надеюсь, что и мой не пропадет. Не хватало еще жить с поддельными документами!
– Какая разница? – Кавказец пожал плечами. – Главное, чтобы милиция на улицах не останавливала...
* * *
Уже стемнело, когда «Ан-24» оторвался от взлетной полосы. Бондарев и Белкина расположились в щели между ящиками у самой переборки на потертом полосатом матрасе, подозрительно напоминающем флаг никем не признанной Абхазской Республики. Клим придерживал огромную бутыль с чачей, подаренную на прощание их благодетелем. Напротив беглецов на таком же полосатом матрасе сидели, сложив по-турецки ноги, два убеленных сединами старика в поношенных костюмах и в грязных, величественных, как подтаявшие снежные вершины гор, папахах. Судя по багажу, отправились они в Москву проведать детей и внуков. Как и подобает горцам, почтенные старики глубокомысленно молчали.
– Они такие дикие с виду, и я не удивлюсь, если они разведут в самолете костер, чтобы согреть чайку, – прошептала Белкина и зевнула, прикрыв рот ладонью. – Ты знаешь, у меня впечатлений за последние дни – годовую норму выбрала. – Она сперва опустилась на локоть, потом легла, подсунув под щеку ладони. – Почему-то мне сейчас с тобой спокойно, – сонно проговорила Тамара, – но я понимаю, это обман. Ты или сумасшедший, или, что более вероятно, большая сволочь. Используешь беззащитную женщину в своих интересах и бросишь.
– Ты не очень-то откровенничай, накаркаешь. И вообще, подвинься, – Клим прилег рядом с телеведущей.
На узком матрасе было не так уж и много места, поэтому Тамаре пришлось повернуться на бок. Старики-горцы продолжали сидеть с каменными лицами, глядели прямо перед собой, словно созерцали горный пейзаж, а не мужчину и женщину.
– Я бы хотела, – прошептала Белкина на ухо Климу, – чтобы мы сейчас оказались с тобой в самолете одни. Никогда не занималась «этим» в воздухе. – Выждала паузу и уже ехидно добавила: – Не обращай внимания, это я просто тебя дразню. На самом деле я ужасно вредная. И руку с моего плеча, кстати, убери. На нас смотрят. Я человек публичный.
– Ничего бы и не было, – в тон ей ответил Клим, – а обнимаю я тебя, чтобы не замерзла. Ты мне нужна живая и здоровая. Ясно? Без соплей и без кашля. Ты же хочешь снова выйти в эфир?
– Куда мы с тобой поедем из аэропорта? Ко мне или к тебе? – по тону Белкиной было не понять – она вновь дразнит или говорит серьезно.
– Ни ко мне и ни к тебе. Приведешь себя в товарный вид на квартире одного моего товарища, а потом в Останкино. И скажешь в эфире все, что захочешь, – абсолютно спокойно, по-деловому отозвался Клим.
– Обманываешь...
– Может, и обманываю, завтра сама увидишь. А теперь – спать.
– Товарищ тебе ключи от квартиры оставил, чтобы ты ему цветы поливал? – хихикнула Тамара.
– Чтобы я туда женщин водил.
– А дома жена со скалкой ждет?
– Блиц-интервью закончено. Если ты не хочешь спать, то я буду.
Глава 10
Вечерело. Частный сектор в московском райне Коломенское постепенно окутывали фиолетовые сумерки. Фонари вдоль притихших улиц незаметно зажигались призрачным голубоватым электричеством. И лишь несколько уличных ламп напротив добротного дома, в окнах которого вот уже несколько дней не горел свет, почему-то не работали. Этим обстоятельством и объяснялось присутствие тут спецмашины «Мосэнерго» с выдвижным подъемником, стоявшей под одной из осветительных мачт. Двое электриков в оранжевых комбинезонах и касках вот уже несколько часов возились с плафонами. Впрочем, внимательный наблюдатель наверняка бы заметил, что электрики куда чаще посматривают в сторону необитаемого с виду дома, чем занимаются работой...
– Засыпает Москва... – лениво зевнул первый электрик.
– Стали синими дали, – в тон ему отозвался второй. – Уже три часа тут торчим. Да нету его дома. Факт.
– Начальство нам что сказало? – с командными интонациями напомнил первый. – Что объект умен, хитер, изворотлив, а главное – имеет соответствующий опыт, в том числе – и в особенностях наружного наблюдения... В органах служил, и вообще...
– Неужели в Конторе?
– Не знаю. Может, где-нибудь и покруче.
– Поня-ятно. Наверное, к бандитам переметнулся. Или к олигархам каким-нибудь!
– Нам-то какое дело? Мы – наружка, и на биографию клиента нам наплевать. И вообще, хватит болтать. Давай еще раз его окна послушаем...
Относительно небольшой приборчик для прослушивания, называемый на чекистском жаргоне «лазерная пушка», позволял спокойно считывать звуковые колебания с оконных стекол. Очередной сеанс прослушивания лишь подтвердил догадку о необитаемости дома. И в кухне, и на веранде, и во всех комнатах было тихо, как в кладбищенском склепе.
– Несанкционированное проникновение – сегодня?
– Вроде бы да.
– Сколько можно тут торчать... Как птицы в гнезде. Ни в туалет сходить, ни ноги размять...
Ночь, разжиженная желтыми тусклыми огнями, неотвратимо расползлась по окрестным переулкам. Когда окончательно стемнело, на противоположной стороне улицы, чуть наискосок от машины «Мосэнерго», остановилась неприметная серая «Волга». В кармане старшего офицера службы наружного наблюдения едва слышно запищала рация.
– Ну, что у вас?
– Все тихо. В дом никто не заходил, из дому никто не выходил.
– Остаетесь на месте. Если заметите что-нибудь подозрительное – дайте знать.
– Ну, что у вас?
– Все тихо. В дом никто не заходил, из дому никто не выходил.
– Остаетесь на месте. Если заметите что-нибудь подозрительное – дайте знать.
Вскоре от «Волги» отделились две тени. Действиям этих людей наверняка бы позавидовал профессиональный домушник. Как и положено при несанкционированных проникновениях в жилище подозреваемого, мужчины подобрались к дому с неосвещенной стороны. Ловко перемахнули через забор и, зайдя на крыльцо, остановились. Первый – темноволосый субъект в серой хлопковой куртке – извлек из кармана небольшую пластиковую коробочку с красным глазом индикатора и приложил ее к проводку охранной сигнализации. Индикатор мигнул несколько раз и погас.
– Готово, – коротко констатировал темноволосый.
Второй – высокий, коротко стриженный мужчина – жестом профессионального взломщика извлек из кармана связку отмычек. Осмотрев замки, он аккуратно, чтобы не бренчать металлом, сунул в скважину универсальный ключ с замысловатой бородкой. С запором пришлось повозиться – мастер, делавший отмычку, не угадал с какими-то микронами. Да и замок оказался слишком мудреным. Однако старания взломщика оказались не напрасными: спустя минуту дверь отошла в сторону. В ноздри ударил запах пыли. Несомненно, дом был необитаем как минимум несколько дней.
– Свет не включай, – полушепотом предупредил коротко стриженный. – Соседи заметят, ментов вызовут. Потом геммороя не оберешься, да и начальство вставит по самые гланды...
– В курсах, – темноволосый извлек из кармана мощный фонарик и щелкнул кнопкой. – Окна зашторь.
В узком луче света хаотично заплясали пылинки. Желтый овал выхватил из темноты узоры обоев, голубовато-молочный холодильник и старинный ореховый гардероб в прихожей. Из-под фрамуги поддувало пронзительным едким холодком, и едва различимый сквозняк зашелестел настенным календарем.
– Начнем с его гостиной, – темноволосый безошибочно отыскал нужную комнату.
Свет фонаря зарыскал по стенам и внезапно остановился. Со стены над камином на непрошеных гостей смотрела чудовищная голова рифовой акулы. Из полуоткрытой пасти угрожающе скалились мелкие ровные зубы. Казалось, сейчас пасть раскроется, и тогда визитерам придется плохо...
– Тьфу, зараза, это же чучело, – облегченно вздохнул коротко стриженный. – Так и инфаркт можно получить!
– А вон еще одно! – Его спутник уважительно взглянул на огромного сома, висевшего над столом.
Фотографии, запечатлевшие рыбацкие успехи хозяина дома, особо не заинтересовали сотрудников спецслужб. А вот любительский черно-белый снимок шестидесятых годов сразу привлек к себе внимание...
– Это он. – Палец темноволосого уперся в мальчугана с самодельной удочкой, в котором отчетливо угадывался хозяин квартиры.
– Вижу... А это? – коротко стриженный долго и придирчиво рассматривал второго персонажа фотоснимка – белесого мальчика с сухим лицом и выразительными глазами. – Постой, постой... Это же... Не может быть!
– Может. А то зачем же этого Бондарева в президентскую резиденцию вызывали?
Визитеры смотрели на фотографию завороженно. В какой-то момент им даже показалось, что столь напугавший их мальчик вот-вот погрозит им пальцем и вымолвит со снимка – мол, что же вы, подлецы, делаете?
– Ладно, нам еще прослушку устанавливать! – коротко стриженный усилием воли оторвал взор от снимка.
– С чего начнем?
– С кухни, естественно. – Офицер спецслужб достал из кармана чип прослушивающего устройства. – У нас ведь в России традиция. Все серьезные разговоры – на кухне, под водочку... Кстати, собеседники иногда открывали кран с водой – мол, так их не слышно... И еще обосновывали – шум воды занимает большой диапазон. Современная техника позволяет прослушивать все!
Темноволосый, осветив фонариком дверь, осторожно двинулся на кухню. Его спутник слышал, как заскрипели под тяжелыми шагами половицы, как медленно и противно заныла кухонная дверь...
Внезапно словно гром ударил в пустом доме. Металлическое дзиньканье, шум льющейся воды и беспорядочная матерщина ударили по ушам, словно плетью. Выбежав к напарнику, офицер направил на него фонарик. Темноволосый сидел в луже воды, тупо уставившись на цинковый тазик наподобие тех, что когда-то выдавали в общих отделениях бань.
– Твою-ю мать... – протянул коротко стриженный; он сразу все понял. – Мы же так в пионерском лагере когда-то развлекались!
Несомненно, дверь на кухню была чуть приоткрыта, и дверной косяк фиксировал тазик с водой. Одного только прикосновения к дверной ручке было достаточно, чтобы емкость свалилась незадачливому визитеру на голову.
– Сука, – поднявшись, его спутник направил свет фонарика на мокрую одежду. – Интересно, а его ленинградский друг детства... тоже так развлекался?
– Ты сам виноват. Смотреть надо, – несмотря на драматизм момента, коротко стриженный не мог удержаться от улыбки. – Скажи еще спасибо, что не растяжка с гранатой.
– Значит, объект предполагал, что мы можем наведаться в его дом без приглашения. Значит, он предполагает, что в его доме может быть установлена «прослушка».
– Нам-то какое дело? Начальство задачу поставило? Поставило. Выполнить ее надо? Надо. Так что давай, действуем... Только на этот раз осторожней. Не ровен час – еще какая-нибудь гадость на голову свалится... – И «слухач» даже не стал озвучивать то, что собирался предложить поставить микрофон в пасти рифовой акулы.
* * *
У каждого даже самого престижного столичного здания есть неприглядные задворки, и телестудии – не исключение из правил. Бондарев и Белкина стояли на разогретом полуденным солнцем асфальте перед разрисованным из аэрозольных баллончиков бетонным забором.
– Теперь ты понимаешь, почему я настоял, чтобы ты надела брюки? – Клим прислонил к забору узкий деревянный щит, позаимствованный им пять минут тому назад на ближайшей стройке. И теперь получилось что-то вроде качелей.
– Это, конечно, проще, чем прыгать в катер, но и тут без твоей помощи мне не обойтись, – телеведущая ступила на хлипкий щит и расставила руки – балансировала, не решаясь сделать следующий шаг.
Бондарев легко взбежал по доскам, утвердился на гребне разрисованного забора и протянул руку Белкиной – втянул ее к себе.
– Сколько лет работаю в Останкино, – брезгливо поморщилась телеведущая, разглядывая черные битумные крыши гаражей, складов, – не думала, что за блестящим стеклянным фасадом скрывается подобное уродство.
Бондарев качнул ногой щит, тот примял колючую проволоку, и его конец мягко опустился на выгоревшую траву по другую сторону забора. Клим помог спуститься с верхотуры Белкиной.
– Ну, конечно, ты же небожительница – красуешься на экране. Римские патриции тоже не задумывались, что под полом в их термах суетятся у пылающих печей рабы. Ты, кстати, косынку завяжи, не стоит, чтобы коллеги узнали тебя раньше времени.
Белкина стянула газовый платок узлом на затылке, надела стильные солнцезащитные очки.
– Ну как?
– Сойдет для сельской местности. Не на конкурс «мисс голубого экрана» отправляемся.
За приземистыми гаражами и производственными постройками высилась громада редакционно-студийного корпуса.
– Я была уверена, что и здесь все тщательно охраняется, – изумилась Тамара, когда поняла, что их проникновение на территорию телевидения никого не заинтересовало. – Приходи, бери, что плохо лежит, убивай кого надо.
– Только идиоты ломятся в Останкино на грузовиках с парадного входа – там, где на фасаде больше телекамер, чем во время трансляции гуляний на Васильевском спуске, а в фойе металлодетекторы, электронные турникеты и милиция с автоматами, – Бондарев уверенно шел по проезду между двумя рядами гаражей. – Как говорится, «нормальные герои всегда идут в обход».
Белкина едва поспевала за ним. Первая часть плана Клима осуществилась удивительно легко, но Белкина даже после этого сомневалась, что удастся реализовать остальное.
– Чем дальше в лес, тем больше дров, – предостерегла своего проводника телеведущая. – Чем ближе к «сердцу» студии, тем надежней охрана.
– Мой друг детства переделал эту пословицу, и любит теперь иногда ввернуть: «Чем дальше в лес, тем жирнее партизаны». Только не вздумай повторять ее в эфире, ему это не понравится. Сразу поймет, от кого ты ее услышала.
– Он «большой человек»?
– Достаточно «большой». Во всяком случае, одного его звонка хватит, чтобы тебя убрали или оставили в эфире. Только сразу предупреждаю: я с личными просьбами к нему обращаться привычки не имею. Потому мы до сих пор и не поссорились. Можешь не облизываться, – и тут же Бондарев окликнул автослесаря, выбравшегося из-под грузовика. – Земляк, как к декораторскому цеху пройти?
Слесарь в промасленном комбинезоне очертил гаечным ключом в воздухе замысловатую дугу, а потом пояснил: