Он пробежал рукой по клавишам. Пальцы сами, словно задавая беседе тон, рассыпали в тишине несколько хрустальных нот.
Эти нежные, неуверенные, чистые звуки сделали всякую ложь окончательно невозможной.
- Вы давеча сказали, что я светлый и ясный… Так вот, я не светлый. И не ясный…
Алина тоже тронула клавишу - вышло нечто ласковое и немного лукавое.
- Ну да, вы же Армагеддон, отъявленный эпатист.
- Я не эпатист. Я сотрудник контрразведки. Она отдёрнула руку, задев клавиатуру уже ненарочно. Звук получился смазанным, нервным.
- Что?!
- Я всё про вас знаю. Дайте сумочку.
Он вынул из-за подкладки завёрнутый в бумагу квадратик и помахал им у девушки перед носом.
- Не нужно запираться. Лучше рассказать правду. Её лицо изменилось - как будто окуталось туманом.
- …Сон… Всё сон… - прошептала она.
- Никакой не сон, а обыкновенный шпионаж! Этот ваш Каин - агент германской разведки. Вы фотографируете документы, а они потом оказываются у немцев! Проснитесь, Алина! Придите в себя! Это не шутки, это государственная измена!
Ему очень хотелось взять её за плечи и как следует потрясти, чтобы вывести из сомнамбулической отрешённости, но нельзя было распускать руки, уподобляться гнусному Каину.
Посмотреть издали - ширма как ширма. Японская, из рисовой бумаги. Белый фон, на нём серебряные хризантемы. Но вблизи видно, что ширма не настоящая, а бутафорская, вроде валяющейся на полу коринфской колонны. Во-первых, эта трёхстворчатая перегородка слишком велика, гораздо шире и выше пианино. Во-вторых, цветы намалёваны без восточного излишества, смотреть на них нужно из зала.
Со стороны открытой площадки, освещённой свечами, ширма кажется непроницаемым светлым задником, за которым - густая тьма. Если же расположиться по ту сторону хризантем, вид получается совсем иной. Hа белом экране разворачивается театр теней: чёрный прямоугольник пианино окружён тёплым, слегка покачивающимся сиянием; над верхней кромкой контур двух голов - одна в шляпке с ниспадающими на плечи волосами, вторая коротко стрижена.
Именно оттуда, из темноты, затаившись между большими ящиками, к разговору прислушивался человек. Лиц собеседников он не видел - лишь чуть размытые силуэты, но не пропускал ни единого слова.
Когда мужской голос сказал про “обыкновенный шпионаж”, неизвестный поднял правую руку, для лучшего прицела подхватил пистолет левой и навёл мушку на тот кружок, что покруглее - без головного убора. Расстояние до мишени было плёвое, шагов десять; Но стрелять подслушивающий не спешил.
- Что вы мне суёте? - вяло спросила девушка. - Зачем?
- Действительно, незачем. Вы и так отлично знаете, что там. Чертёж артиллерийских позиций Новогеоргиевской цитадели.
Кажется, стрелок решился. Он снял оружие с предохранителя, приготовился нажать на спуск, но электричество, которое весь вечер вело себя совершенно непредсказуемо, вдруг снова включилось. На складе стало светло, но тени на ширме исчезли.
Так и не успев выстрелить, человек судорожно втянул воздух.
Нервный разговор между тем продолжался.
- Чертёж чего?
- Вы даже не поинтересовались, что вам было поручено сфотографировать? Для вас это просто набор бессмысленных линий, кружков, стрелок и квадратиков. А ведь каждый из них - это люди, тысячи людей. Попади такой документ к врагу, и последствия будут ужасными!
Девушка пролепетала:
- Вы говорите, а я ничего не понимаю… Алёша, мне плохо. Совсем плохо… Позовите Каина. Ну пожалуйста! Скажите ему, я всё отдам! Завтра! Ах, вы не можете, вы его ударили… Что же мне делать? Я гибну!
Свет погас, и театр теней вновь зашевелился. Вернее, двигалась лишь голова в шляпке. Она качнулась к мужской, но та сохранила суровую неподвижность. Тогда барышня отступила на несколько шагов и вышла из-за пианино. Теперь она была на виду вся, тонкая и поникшая.
Рука с пистолетом примерилась. Чуть дёрнула стволом, наведённым на маленькую мишень - торчащую над пианино голову; стремительно перевела дуло на женский силуэт; вернулась к исходной позиции.
- Смотрите на меня, Алина! Слушайте меня! Каин - германский шпион. Документы, которые вы тайно фотографировали, попадали прямиком к немцам.
- Кто шпион? Каин? Да что вы, Алёша. Он просто даёт мне ампулы и берёт за это…
Палец плавно нажал на крючок. Одновременно с грохотом выстрела пистолет дёрнулся вправо и выбросил злой язычок пламени ещё раз.
На белом экране появились две дырки.
Кошмарный сон
Всё это напоминает тягостный, вязкий сон. Слабый свет, вокруг чернота. Зыбкие слова, падающие в никуда. Ускользающий взгляд. Блеск чёрного лака, в котором отражаются огоньки. Бессмысленный белый фон с нелепыми, грубо намалёванными цветами.
Болезненное состояние Шаховой было заразно. Прапорщик чувствовал себя как в дурном сне. Бежишь по тяжёлому песку, а с места не движешься. Разговор глухого со слепым! И это чёртово освещение! А ещё иррациональное чувство, будто кто-то пялится на тебя из пустоты.
Он механически покосился вправо и скривился.
Это лакированный череп, стоящий на пианино, таращился на прапорщика своими чёрными дырьями да скалил зубы, словно издевался.
А дальше случилось то, что может произойти только в кошмаре.
С оглушительным, ужасающим треском череп вдруг полетел - нет, ринулся на Романова. Ударил обомлевшего прапорщика крутым лбом в переносицу. Это было больно и очень страшно. Не устояв на ногах, Алексей рухнул на пол - аккурат на лежащую колонну, то есть туда, куда уже имел неудовольствие падать несколько минут назад.
Грохнуло ещё раз. Или, возможно, это было эхо.
В ушах у Романова звенело, из носа текла кровь, ресницы сами собой ошеломлённо хлопали.
Что за фантасмагория?
В кабаре кричали и визжали. Верхняя часть ширмы за пианино почему-то покачивалась. Резко пахло порохом.
Первая мысль у Алексея была дикая: декадентствующая девица уволокла-таки ряженого эпатиста в свой кривозеркальный мир, где возможны любые химеры.
Череп, боднувший молодого человека в голову, валялся здесь же, на полу, щерил свои белые зубы. Агрессивности больше не проявлял. Романов схватил зловещую штуковину в руки, повертел. Увидел, что на затылке лак растрескан, там зияет дырка.
И туман в мозгу, следствие контузии и потрясения, рассеялся.
Кто-то выстрелил в череп с той стороны ширмы. Деревянный кругляш, сбитый пулей, угодил Алёше в голову. Отсюда и грохот, и запах пороха.
Но зачем кому-то понадобилось палить в череп?
И потом, выстрелов, кажется, было два?
Прапорщик окончательно пришёл в себя. Встряхнулся, как вылезшая из воды собака. Огляделся.
Алина Шахова лежала на полу, выпростав из задравшегося рукава болезненно худую руку. Лицо закрывала шляпа.
Не поднимаясь, прямо на четвереньках, Романов подполз и боязливо сдёрнул её.
На него смотрели открытые неподвижные глаза. Лиловые губы были раздвинуты в полуулыбке. На виске вздулся и лопнул багряный пузырь.
- А-а-а-а! - то ли всхлипнул, то ли задохнулся Романов.
Рванул из кармана револьвер и перекатился по полу подальше из освещённого круга, к кулисной портьере.
Невидимый стрелок среагировал на шум - темнота возле ящиков озарилась двумя короткими вспышками. Первая пуля выщербила царапину в полу. Вторая отрикошетила от кирпичной стены в полуметре над прапорщиком.
Даже во мраке, на звук, убийца стрелял превосходно.
Можно было выстрелить в ответ, причём с неплохими шансами на результат - враг обозначил вспышками своё местоположение. Романов и пальнул, тоже дважды, но целил нарочно выше нужного.
Невидимку требовалось взять живым. Иначе всё зря.
Всё в любом случае зря, мелькнуло в голове у Алексея. Если иметь в виду погибшую Алину. Нет такой цены, которой можно было бы оправдать…
Пзззз! Стена над самой головой, противно взвизгнув, брызнула кирпичной крошкой. Теперь стреляли из другого места. Кажется, враг переместился в крайний правый проход между ящиками.
Обежав стороной освещённую ширму, Романов спрятался за здоровенным кубом. В таком должен был таиться как минимум огромный концертный рояль.
Ещё выстрел - и басистый, благородный рокот перебитых струн подтвердил это предположение. Пуля прошила и ящик, и инструмент навылет.
На курсах обучали распознавать модель огнестрельного оружия по звуку. Судя по сухому, лающему тембру, убийца был вооружён 9-миллиметровым “маузером К-06/08”. Серьёзная штука.
Шуршащий звук шагов.
Кто-то бежал вдоль стены, удаляясь. В лабиринт между ящиками противник нырять не стал. Торопится поскорей унести ноги. И правильно.
Выстрелы наверняка слышны и в клубе, и на улице. Странно, что Козловский и остальные ещё не здесь.
Хотя что ж странного? Должно быть, это только Алёше показалось, будто череп полетел в него целую вечность назад, на самом же деле не прошло и минуты…
Он перебрался к крайнему ящику, высунул руку и наугад послал ещё две пули.
Тьма огрызнулась один раз и поперхнулась.
Естественно. В магазине “К-06/08” шесть патронов.
Романов выскочил из укрытия, переложил револьвер в левую руку, правой дотронулся до стены и быстро пошёл вперёд.
Он напряжённо прислушивался - не раздастся ли щелчок, с которым встаёт на место запасная обойма. В этом случае придётся упасть на пол и начинать отсчёт выстрелов сызнова. А там, глядишь, прибудет подкрепление.
Мрак безмолвствовал. Ни щелчков, ни даже шагов. Противник затаился. Что он задумал?
Рассчитывает отсидеться? Маловероятно. Скорее, Собирается наброситься из засады.
Рисковать было глупо. Тем более что время сейчас работало на Алексея.
Козловский, несомненно, уже в кабаре и выясняет, откуда прогремели выстрелы. Какой бы переполох ни царил в зале, кто-нибудь непременно укажет в сторону кулис. А тем временем подоспеют филёры. Ещё минута, и окажутся на складе.
- Выходите! - крикнул Романов, останавливаясь. - У вас кончились патроны, а запасного магазина нет. Иначе вы бы его вставили!
То, что ответа не последовало, неожиданностью не было. Другое дело - внезапно очнувшееся электричество.
Под высоким потолком зажглись лампы. Они светили не так уж ярко, но после абсолютной темноты стало больно глазам.
И всё же прапорщик разглядел самое важное. В выемке стены, за пожарным щитом, кто-то прятался - в каком-нибудь десятке шагов.
- Руки вверх, два шага вперёд! - торжествующе выкрикнул Романов.
И подлое электричество, будто насмехаясь, опять погасло.
Кто-то лёгкий, проворный бежал к запасному выходу. Алексей шёл сзади неспешно, теперь уже уверенный в успехе.
Загрохотала, заскрипела дверь.
Давай, давай, потыкайся в неё, мысленно подзадорил Романов угодившего в ловушку шпиона.
Спасибо дону Хулио и его верному слуге. Иногда встретишь какого-нибудь отъявленного мерзавца и поражаешься, зачем только живёт этакая гнусь? А гнусь, может, появилась на свет и коптила небо ради одного-единственного благого деяния: чтоб в нужном месте и в нужный момент запереть некий засов, тем самым отрезав путь к бегству гадине во сто крат более опасной.
Лампы снова загорелись, но это было уже и не нужно. Мышь так или иначе попала в мышеловку. Однако всё равно мерси.
Алексей стоял перед запертым выходом и держал на мушке человека в красном облегающем костюме и глухом капюшоне, закрывающем лицо.
Палач, вот кто это был. Тот самый, что вчера и сегодня постоянно крутился неподалёку от стола, за которым сидел прапорщик…
Ряженый прижимался спиной к закрытой двери. Глаза в прорезях матерчатого колпака горели яростью, как у затравленного волка.
- Ни с места! - тряхнул револьвером прапорщик, видя, что Палач делает шаг вперёд. - Застрелю!
- Не застрелишь, - прошептал тот. - Живьём взять захочешь.
Что правда, то правда.
Подняв руку, Алексей высадил остаток барабана в потолок - чтоб Козловский понял, куда бежать. Потом бросил разряженное оружие на пол, слегка присел и выставил вперёд руки, заняв оборонительную позицию джиуджитсу.
Противник задержался подле наполовину распакованного ящика, в котором поблёскивала крышка пианолы. Отодрал рейку с торчащими гвоздями и кинулся на Алексея.
Удар был не силён и не размашист, с расчётом не оглушить, не сбить с ног, а разодрать лицо. Этот враг был вдвое меньше Мефистофеля, но вдвое опасней. Подобной быстроты прапорщик не ожидал и сплоховал - не успел уклониться. Пришлось закрываться рукой.
Предплечье пронзила боль. Палач с вывертом рванул рейку на себя, отпрыгнул и, не теряя темпа, нанёс ещё один удар, боковой. Теперь Романов был наготове, но всё равно еле увернулся. По разодранной руке струилась кровь.
Неугомонный молчаливый противник всё налетал и налетал, нанося короткие, кошачьи удары своим нелепым, но опасным оружием.
И Алексей совершил ещё одну грубую ошибку, от которой неоднократно предостерегал своих учеников инструктор Гржембский, любитель иностранных слов. Он говорил: “Не центрируйте внимание на чём-то одном. Оно должно работать автономно, само по себе. Кто центрирует внимание, ослабляет периферию”.
А Романов, испугавшись ржавых гвоздей, слишком уж следил за когтистой деревяшкой. Потому и пропустил неожиданный манёвр Палача - тот внезапно обернулся вокруг собственной оси и подсёк прапорщика ногой под коленку. Алексей потерял равновесие и третий раз подряд оказался повержен на пол. Только теперь настырный враг не дал ему подняться, а прыгнул сверху, перехватил рейку обеими руками с концов и попытался пробить упавшему горло гвоздями. Романов едва-едва успел вцепиться в палку, тоже в две руки. Её отделяло от подбородка всего несколько дюймов.
- Алёша! Ты здесь? - раздался издалека крик Козловского. Загремели шаги сразу нескольких людей. - Отзовись!
Но отозваться было невозможно. Все силы хрипящего от натуги прапорщика уходили на то, чтобы удерживать палку с гвоздями на безопасном расстоянии.
Изобретательный враг физически был несколько слабее Алексея, но зато использовал всю тяжесть своего тела, давя сверху вниз. Дистанция между горлом и хищно поблёскивающими гвоздями (их было шесть, теперь прапорщик явственно это видел) неуклонно сокращалась. Глаза убийцы торжествующе горели в отверстиях маски. Пальцы потянули рейку чуть влево, должно быть, метя одним из гвоздей в артерию.
Романов понял: ему не продержаться. Ещё секунда-другая, и всё кончится.
А коли так, нечего и упорствовать. К чёрту инстинкт самосохранения.
Авось не в артерию!
На всякий случай он вывернул голову и выпустил палку.
Два гвоздя из шести вонзились ему в шею, деревяшка с хрустом надавила на кадык. Но зато руки были свободны. Мыча от боли, прапорщик исполнил жестокий, но эффективный приём под названием “Двойной рожок”: одновременно воткнул большие пальцы Палачу в оба уха. Даже при небольшом замахе болевой шок временно парализует противника.
Так и произошло.
- Ы-ы!
И давление на горло ослабело. Глаза в прорезях маски зажмурились.
Дальше было просто.
Снова вцепившись в деревяшку, Алексей выдрал её из тела. Поднатужившись, опрокинул Палача на пол и сам уселся сверху.
Из проколотой шеи в двух местах текла кровь, но, слава богу, не толчками, а умеренно. Значит, артерия не задета.
- Я здесь! - прохрипел Романов. Голос застревал в полураздавленном горле. - Лавр, я взял его!
Топот ног стал приближаться.
- Кто это? Каин, да? Каин? - нетерпеливо кричал князь, очевидно, опять отставший от филёров.
- Сейчас погляжу…
Прапорщик рванул с лица Палача маску. Затрещала ткань.
- Вы?! - пролепетал Алексей.
Лицо убийцы было искажено гримасой боли, глаза закатились, так что виднелись одни белки, но остроконечная седоватая бородка, высокий лоб, нос с породистой горбинкой!
Под Романовым, прижатый к полу и оглушённый, лежал благородный отец, несчастный король Лир, жертва родительской любви - подполковник Шахов.
Сон. Кошмарный сон…
Увы, то был не сон
Допросная в здании Жандармского корпуса. Совершенно безжизненная комната с зарешеченным окном. Большой стол для следователя, маленький стол для секретаря, посередине одинокий стул для допрашиваемого, ещё ряд стульев у стены. С потолка свисает мощная лампа без абажура.
Всё время, пока шла формальная часть допроса (имя, звание, вероисповедание и прочее), Романов не отрываясь смотрел на арестованного.
Значит, и такие существа водятся на свете?
Подполковник сидел вольно, дымил папиросой. На спокойном лице ни страха, ни раскаяния. Лишь иногда вдруг дёрнется голова, словно от нервного тика, глаза быстро обшарят помещение - и снова нарочитая невозмутимость.
Шахов мучительно напоминал Алексею кого-то из далёкого прошлого.
Вспомнил!
Однажды, ещё в детстве, он видел, как стая собак загнала в угол двора бродячую огненно-рыжую кошку. Бежать ей было некуда, псы распаляли себя лаем, готовясь наброситься на жертву и разорвать её в клочки. Но кошка не пищала, не металась. Вздыбив шерсть, она внимательно наблюдала за врагами и как будто чего-то ждала. Алёша решил выручить обречённую тварь - хоть и побаивался, но всё же шагнул вперёд и закричал: “Брысь! Брысь!” Псы, конечно, и не подумали разбегаться, а лишь оглянулись на мальчишку. Но рыжей хватило и этого. Воспользовавшись тем, что стая на секунду отвлеклась, кошка порскнула вбок, молнией взлетела на мусорный бак, оттуда, уже спокойнее, перепрыгнула на верх кирпичной стенки, шикнула сверху на собак и была такова.
Вот и Шахов смотрел на ведущего допрос Козловского, на сидящего у стены Жуковского, на прапорщика Романова взглядом загнанной дворовой кошки, которая выискивает лазейку, чтобы стрекануть от верной гибели. Сходство с рыжей ловкачкой из Алёшиного детства усугублялось запылённым красным костюмом Палача.