Нож, медленно крутясь, как во сне, ударяется о пол, грабитель падает на колени, широко раскрывает рот, хватается за шею и валится лицом вниз.
10 Утопленница
Йона ехал в Сольну, в Каролинский институт. Сидя в машине, он думал о свисающем с потолка теле Карла Пальмкруны, о натянувшейся веревке, о портфеле на полу.
К этому следовало прибавить два круга следов вокруг мертвеца.
Дело не закончено.
Йона свернул на Кларастрандследен. На деревьях уже завязывались плоды; ветки нависли над гладкой зеркальной поверхностью воды.
Перед его внутренним взором снова предстала домработница Эдит Шварц… каждая деталь, вены на больших руках, держащих пластиковые пакеты… и как она произносит: «В мире полно людей, которые всегда готовы помочь».
Отделение судебной медицины располагалось между зеленеющими деревьями и ухоженными газонами обширного кампуса Каролинского института. Здание из красного кирпича, дом номер пять по Ретциусвег, со всех сторон окружали высокие корпуса.
Йона свернул на пустую парковку для посетителей. Он увидел, что патологоанатом Нильс Олен, которого все звали Нолен, переехал через бордюр и припарковал свой белый «ягуар» прямо посреди аккуратного газона возле главного входа.
Йона помахал дежурной; та в ответ оттопырила большой палец. Комиссар прошел по коридору, постучал в дверь Нолена и вошел. В кабинете, как всегда, не было ничего лишнего.
Жалюзи опущены, однако солнечные лучи пробиваются через узкие пластины. Свет сияет на белых поверхностях, но тонет в серых полях начищенной стали.
У Нолена очки-«авиаторы» с белыми дужками, под медицинским халатом — белая рубашка-поло.
— Я сунул штрафную квитанцию в неправильно припаркованный «ягуар», машина возле входа, — сообщил Йона.
— Молодец.
Комиссар остановился посреди кабинета и посерьезнел, глаза приобрели цвет темного серебра.
— Как он умер? — спросил он.
— Пальмкруна?
— Да.
Зазвонил телефон. Нолен подтолкнул Йоне отчет о вскрытии и сказал, берясь за трубку:
— Тебе не обязательно было приезжать, чтобы получить ответ.
Йона уселся напротив него на стул, обтянутый белой кожей. Вскрытие тела Карла Пальмкруны было завершено. Йона полистал отчет и пробежал глазами первые попавшиеся несколько пунктов.
«74. Общий вес почек — 290 гр. Поверхность гладкая. Ткани серо-красные. Плотные, эластичные. Рисунок отчетливый.
75. Мочевыводящие пути выглядят нормально.
76. Мочевой пузырь пустой. Слизистая оболочка бледная.
77. Предстательная железа нормального размера. Ткани бледные».
Нолен поправил очки на тонком крючковатом носу, положил трубку и взглянул на Йону.
— Ничего неожиданного, как видишь, — зевая, сказал он. — Причина смерти — асфиксия, то есть удушение… но при полноценном повешении речь редко идет об удушении в обычном смысле. Скорее, о прекращении артериального снабжения.
— Мозг «задохнулся» из-за нехватки кислорода — прекратился ток крови.
Нолен кивнул:
— Двустороннее сдавливание сонных артерий — все произошло очень быстро, потеря сознания через несколько секунд…
— Но в момент повешения он не был мертвым?
— Нет.
Узкое лицо Нолена было идеально выбритым и угрюмым.
— А с какой высоты он падал? — спросил Йона.
— Перелома позвоночника нет, основания черепа — тоже… думаю, сантиметров тридцать-сорок.
Йона подумал о «дипломате» с отпечатками подошв Пальмкруны. Комиссар снова перелистал протокол — до того места, где говорилось о внешнем осмотре, обследовании кожи шеи, измеренных углах. Нолен спросил:
— Что ты об этом думаешь?
— Может быть так, что его удавили, а потом повесили на той же веревке?
— Нет.
— Почему?
— Почему? Потому что есть только одна борозда, и она идеальная, — начал объяснять Нолен. — Когда кого-нибудь вешают, веревка той или иной толщины врезается в горло…
— Преступник мог знать об этом, — перебил Йона.
— Воспроизвести такое специально почти невозможно… при идеальном повешении петля оставляет на шее борозду в форме капли. С кончиком, направленным вверх, к узлу…
— Тяжесть тела стягивает петлю.
— Именно… и поэтому самый глубокий отрезок борозды находится точно напротив острия «капли».
— Значит, он умер от повешения, — констатировал Йона.
— Без сомнения.
Длинный тощий патологоанатом покусал нижнюю губу.
— А его могли принудить к самоубийству? — спросил Йона.
— Только не силой. На теле нет следов насилия.
Йона закончил просматривать отчет, тихо побарабанил по нему пальцами и подумал, что объяснения домработницы о том, что в смерти Пальмкруны замешаны другие люди, были просто словами сильно взволнованного, сбитого с толку человека. И все-таки у комиссара из головы не шли следы от двух разных пар обуви, найденные Томми Кофоэдом.
— Значит, ты точно установил причину смерти? — спросил Йона, глядя Нолену в глаза.
— А ты чего ожидал?
— Именно этого, — медленно ответил Йона и положил руку на папку с отчетом о вскрытии. — Я ожидал именно этого, но все равно не могу избавиться от одной мысли.
Нолен растянул узкие губы в улыбке:
— Возьми отчет с собой, почитай на ночь вместо сказки.
— Возьму.
— Но по-моему, ты можешь забыть про Пальмкруну… вряд ли ты раскопаешь тут что-то поинтереснее самоубийства.
Улыбка Нолена увяла, он опустил глаза, однако взгляд Йоны оставался острым и сосредоточенным.
— Конечно, ты прав, — сказал он.
— Конечно. И могу немного порассуждать, если хочешь… Карл Пальмкруна пребывал в депрессии. Ногти не стрижены и грязные, он несколько дней не чистил зубы, не брился.
— Понимаю.
— Да вот сам посмотри.
— Не нужно, — ответил комиссар и тяжело поднялся.
Нолен подался вперед и сказал настойчиво, словно ждал этого момента:
— Сегодня утром я нашел кое-что поинтереснее. У тебя есть несколько минут?
Он встал и кивком пригласил комиссара с собой. Йона вышел в коридор. Заблудившаяся там голубая бабочка порхнула следом за ними.
— Парень уволился? — спросил Йона.
— Какой?
— Этот, который был здесь. С хвостиком…
— Фриппе? Скажешь тоже — «уволился». У него выходной. Вчера в «Глобен» играли «Мегадеш», а на разогреве были «Энтомбенд».
Они прошли через темный зал, в центре которого стоял прозекторский стол из нержавеющей стали. Резко пахло дезинфицирующим средством. Комиссар с Ноленом вошли в прохладное помещение, где в морозильных ящиках хранились трупы.
Нолен щелкнул выключателем. Свет мигнул и лег на белые кафельные стены и длинное пластиковое покрытие прозекторского стола с двойными мойками и желобами для воды.
На столе лежала молодая очень красивая женщина.
Загорелая кожа; длинные черные волосы вились густыми блестящими кудрями по лбу и плечам. Покойница смотрела в пространство со смешанным выражением нерешительности и удивления.
Углы рта были слегка приподняты, как у тех, кто часто улыбается и смеется.
Но из больших темных глаз ушел блеск. На белках уже начали появляться коричневатые пятнышки.
Йона рассматривал женщину, лежащую на столе. Он подумал, что ей вряд ли больше девятнадцати-двадцати. Совсем недавно она была маленькой девочкой и спала с родителями. Потом стала школьницей-подростком, а теперь вот мертва.
На коже под шеей женщины виднелась нечеткая, сантиметров тридцати длиной, выгнутая линия, похожая на растянутый в улыбке рот. Йона указал на нее и спросил:
— Что это?
— Понятия не имею. Может, след от цепочки, может — от воротника майки. Потом уточню.
Йона внимательно посмотрел на безжизненное тело, глубоко вздохнул и, как всегда перед лицом несомненного факта смерти, почувствовал, что печаль затапливает все прочие чувства, заполняет все бесцветным одиночеством.
Как чудовищно хрупка жизнь.
Ногти на руках и ногах покойной были покрыты розовато-бежевым лаком.
— Так что в ней такого необычного? — помолчав, спросил комиссар.
Нолен серьезно взглянул на него, потом, блеснув очками, повернулся к телу и начал:
— Ее привезла морская полиция. Нашли сидящей на кровати в форпике прогулочной яхты, которая дрейфовала в шхерах.
— Мертвую?
Нолен взглянул комиссару в глаза, и его голос вдруг сделался мелодичным:
— Она утонула, Йона.
— Утонула?
Нолен кивнул и улыбнулся дрогнувшими губами.
— Утонула на борту яхты.
— Значит, кто-то обнаружил ее в воде и поднял на борт.
— Если бы это было так, я бы не стал отнимать у тебя время, — сказал Нолен.
— Тогда в чем дело?
— На теле не было воды. Я отправил одежду на анализ, но лаборатория в Линчёпинге ничего не найдет.
— Тогда в чем дело?
— На теле не было воды. Я отправил одежду на анализ, но лаборатория в Линчёпинге ничего не найдет.
Нолен замолчал, полистал отчет о предварительном внешнем осмотре, а потом искоса взглянул на Йону — удалось ли ему разбудить в комиссаре любопытство? Тот смотрел на мертвое тело острым, все замечающим взглядом. Внезапно он достал из коробки и натянул латексные перчатки. Нолен с довольным видом наблюдал, как Йона склоняется над девушкой, осторожно поднимает ее руки, изучает их.
— Ты не найдешь никаких следов насилия, — прошелестел Нолен. — Это не укладывается в голове.
11 На форпике
Морская полиция отбуксировала большую спортивную яхту на стоянку Даларё. Ослепительно-белая, она покачивалась между двумя полицейскими катерами.
Высокие стальные ворота гавани были открыты. Йона медленно проехал по гравийной дорожке, мимо фургончика и подъемника с ржавой лебедкой. Припарковался, вылез из машины и подошел ближе.
Брошенная яхта дрейфует в шхерах, подумал он. На кровати сидит утонувшая девушка. Судно плывет, а легкие девушки полны соленой морской воды.
Йона рассматривал яхту — все еще с некоторого расстояния. Она была серьезно повреждена; глубокие царапины — следы мощного столкновения — тянутся вдоль штевня, краска ободрана, поломаны детали из стекловолокна.
Комиссар набрал номер Леннарта Юханссона из морской полиции.
— Лэнс! — послышался бодрый голос.
— Я говорю с Леннартом Юханссоном?
— Да, я слушаю.
— Меня зовут Йона Линна. Государственная уголовная полиция.
В трубке замолчали. Потом как будто плеснула вода.
— Я насчет спортивной яхты, которую вы задержали. Куда она врезалась?
— Врезалась?
— Носовая часть повреждена.
Йона сделал несколько шагов по направлению к яхте и услышал, как Юханссон с отчаянием в голосе говорит:
— Бог ты мой, если бы мне доплачивали за каждого пьяницу, который во что-то врезался…
— Мне нужно взглянуть на яхту, — перебил Йона.
— В общем и целом мы имеем вот что, — пустился в объяснения Юханссон. — Подростки из… откуда там… из Сёдертелье. Сперли яхту, подцепили пару девиц, носились туда-сюда, слушали музыку, развлекались, пиво — рекой. В разгар вечеринки на что-то налетели, сильный толчок, девушка падает в воду. Мальчишки останавливают яхту, дают задний ход, находят девицу, поднимают на борт. Обнаруживают, что она мертва, пугаются и удирают.
Леннарт замолчал и стал ждать, что скажет Йона.
— Неплохая версия, — медленно произнес комиссар.
— Правда? — весело сказал Леннарт. — Соглашайтесь с ней, тогда вам не придется ехать на Даларё.
— Поздно. — И Йона пошел к яхте.
Катер военного образца был пришвартован к яхте кормой. Мужчина лет двадцати пяти с обнаженным загорелым торсом стоял на палубе, прижав к уху телефон.
— Suit yourself,[11] — пригласил он. — Осталось позвонить и заказать экскурсию.
— Я уже здесь… и, кажется, вижу вас, если это вы стоите на полицейском катере…
— Я похож на серфингиста?
Загорелый, улыбаясь, посмотрел на комиссара и поскреб грудь.
— В общем и целом, — сказал Йона.
Они разъединились и пошли навстречу друг другу. Леннарт Юханссон натянул форменную рубашку с короткими рукавами и застегнул ее, спускаясь по сходням.
Йона оттопырил большой палец и мизинец — знак серфингистов. Леннарт улыбнулся — на загорелом лице сверкнули белые зубы:
— Я встаю на доску, если есть хоть одна волна. Поэтому меня зовут Лэнс.[12]
— Понятно.
Они подошли к яхте и остановились на причале возле сходней.
— «Стуребру 36, Рояйл Круизер», — сказал Леннарт. — Хорошее корыто, только изношенное. Зарегистрирована на Бьёрна Альмскуга.
— Вы связались с ним?
— Еще не успели.
Комиссар и Юханссон рассмотрели повреждения на носу яхты поближе. Повреждения, похоже, были свежими — между нитями стекловолокна не было водорослей.
— Я вызвал сюда эксперта. Он скоро появится, — сказал Йона.
— Крепко поцеловалась, — заметил Лэнс.
— Кто поднимался на борт, когда яхту нашли?
— Никто, — быстро ответил Юханссон.
Йона терпеливо улыбнулся.
— Ну я, конечно, — протянул Леннарт. — И Сонни, мой коллега. И ребята со «скорой», которые забирали тело. И наш криминалист, но у него были метки и защитная одежда.
— Все?
— Еще — старик, который обнаружил яхту. И все.
Йона молча посмотрел вниз, в сверкающую воду, и подумал о девушке, лежавшей на столе в отделении судебной медицины.
— Криминалист точно проверил все поверхности?
— Он обследовал пол и сфотографировал место преступления.
— Я поднимаюсь на борт.
Между причалом и яхтой лежали узкие потертые сходни. Йона шагнул на палубу, постоял на корме. Потом медленно огляделся и не торопясь двинулся по палубе, рассматривая предметы. Он осматривал место преступления так, словно до него здесь никого не было. Каждая деталь, которую он фиксировал, могла оказаться решающей. Туфли, перевернутый шезлонг, купальная простыня, какое-то карманное издание, желтевшее на солнце, нож с красной пластмассовой ручкой, ведро на веревке, пакет с углем для гриля, бадья с «мокрым» гидрокостюмом, флаконы с кремом от солнца и лосьонами.
За большим окном угадывался салон с рулевым колесом и лакированной обшивкой. Заглянув в окно под острым углом, комиссар заметил на стеклянной двери отпечатки пальцев — помогло уходящее солнце: чьи-то руки толчком открыли дверь, снова закрыли, оперлись, когда яхта качалась.
Йона вошел в маленький салон. Предвечернее солнце сияло на лакированных и хромированных поверхностях. На диване с темно-синими подушками лежали ковбойская шляпа и солнечные очки.
Вода плескала в остов яхты.
Йона скользнул взглядом по полу салона и дальше, по узкой лестнице, ведущей в носовую часть. Внизу было темно, как в колодце, и комиссару пришлось зажечь карманный фонарик. Осветился узкий пустой проход. Красное дерево влажно светилось, словно человеческие внутренности. Йона двинулся вниз по заскрипевшим ступенькам, думая о девушке. Осталась на яхте одна, нырнула с борта, ударилась головой о камень; в легкие попала вода, но девушка сумела подняться на борт, стащить влажный купальник и переодеться в сухое. Может быть, потом она почувствовала усталость и прилегла, не понимая, что серьезно ранена, не сознавая, что у нее кровотечение, из-за которого внутричерепное давление резко подскочило.
Но тогда Нолен нашел бы на ее теле следы соленой воды.
Не сходится.
Комиссар спустился еще ниже, прошел мимо кухоньки и ванной… Его все еще преследовало ощущение, что смерть здесь, на яхте, хотя покойницу уже отправили к патологоанатому в Сольну. Это ощущение повторялось каждый раз. Предметы молча смотрят ему вслед; крики, звуки борьбы, тишина покрывают их толстым ковром.
Вдруг яхта странно заскрипела и как будто легла набок. Йона подождал, прислушался, однако пошел дальше к форпику.
Лучи летнего солнца пробивались сквозь люки в потолке, освещая двуспальную кровать с полукруглым валиком в изголовье. На этой кровати девушку и нашли. Расстегнутая спортивная сумка на полу, ночная сорочка в горошек развернута. У двери валяются джинсы и кофточка. Сумочка висит на крючке.
Яхта снова качнулась, и стеклянная бутылка покатилась по палубе над головой у комиссара.
Йона сфотографировал сумку на мобильный телефон в разных ракурсах. Из-за вспышки тесное помещение как будто съёжилось, стены, пол и потолок словно бы на миг шагнули друг к другу.
Комиссар осторожно снял сумочку с крючка и понес с собой наверх. Лестница поскрипывала под его тяжестью. Снаружи слышалось металлическое позвякивание. Когда он поднялся в салон, по стеклянной двери скользнула неожиданная тень. Йона тут же отступил назад, вниз, в темноту лестницы.
12 Странная смерть
Йона замер в самом низу лестницы, ведущей к кухне и спальне. Со второй ступеньки ему было видно нижнюю часть стеклянной двери и кусок кормы. По пыльному стеклу проплыла тень, неожиданно появилась рука. Кто-то медленно двигался вперед. В следующую секунду комиссар узнал Эрикссона. Толстяк укладывал у двери желатин, по пухлым щекам стекали капли пота.
Поднявшись в салон, комиссар осторожно перевернул принесенную из спальни сумочку над дорогим деревянным столиком и высыпал ее содержимое. Ручкой раскрыл красный бумажник. В нем оказались водительские права в поцарапанной пластиковой обложке. Комиссар увидел красивое серьезное лицо, освещенное вспышкой: фотография была сделана в кабинке-автомате. Девушка сидела немного откинувшись, глядя вверх, словно кто-то рассматривал ее. Темные курчавые волосы. Комиссар узнал девушку из прозекторской: прямой нос, те же глаза, латиноамериканские черты.