— Я хочу сказать, что вам не следует делать их за других людей. Я хочу сказать, что я не должен делать их как публицист и издатель. В любом случае у меня имеется один неопровержимый аргумент: если мне не дозволено получать прибыль, издавая массовую продукцию, я не могу публиковать не столь массовую продукцию для тех, кого вы считаете разбирающимся в литературе меньшинством.
Теперь Франсес Певерелл повернулась к нему всем лицом. Щеки ее пылали, голос дрожал, она с трудом владела собой.
— Почему вы всегда говорите «я»? Все время — «я сделаю это, я опубликую то»! Может быть, вы и президент компании, но вы не издательство. Мы — издательство. Все пятеро. Коллективно. И сейчас мы собрались здесь не как Книжная комиссия. Это будет на следующей неделе. Сегодня мы собрались поговорить о будущем Инносент-Хауса.
— Именно это мы и обсуждаем. Я предлагаю принять предложение Сколлинга и приступить к переговорам.
— И куда вы предлагаете нам переехать?
— В офисные помещения в Доклендсе, у реки. Возможно, ниже по течению. Надо обсудить, будем ли мы их покупать или возьмем в долгосрочную аренду, но и то и другое вполне возможно. Цены сейчас низкие, как никогда. А Доклендс никогда не пользовался таким престижем, как сейчас. Теперь, когда доклендская узкоколейка заработала, а линию метро собираются тянуть дальше, к нам станет гораздо легче добираться. Катер будет не нужен.
— Выгнать Фреда после стольких лет? — спросила Франсес.
— Моя дорогая Франсес, Фред — речник высокой квалификации. Найти другую работу для него не проблема.
В разговор вступила Клаудиа:
— Все это слишком поспешно, Жерар, Я согласна, что Инносент-Хаус, видимо, рано или поздно придется продать. Но не будем решать этот вопрос сегодня. Занеси что-то на бумагу, несколько цифр, например. Рассмотрим проблему после того, как у нас будет время подумать.
— И потерять предложение?
— Думаешь, такое возможно? Брось, Жерар. Если Гектор Сколлинг хочет купить этот дом, он не станет отзывать свое предложение из-за того, что придется с недельку подождать ответа. Ну, прими его, если тебе так будет легче. Мы всегда сможем отказаться продавать дом, если передумаем.
— Я хотел выяснить про новый роман Эсме Карлинг, — сказал Де Уитт. — На прошлом заседании вы что-то говорили о предполагаемом отказе.
— Роман «Смерть на Райском острове»? Я уже отказался его принять. Я полагал, что мы об этом договорились.
— Нет, мы об этом не договорились, — спокойно и очень медленно произнес Де Уитт, словно обращаясь к разбаловавшемуся ребенку. — Мы очень коротко обсудили этот вопрос и отложили решение.
— Как и многие другие наши решения. Вы четверо напоминаете мне известное определение совещания — собрание людей, не торопящихся сменить приятность беседы на ответственность за поступок или трудное решение. Что-то вроде того. Вчера я поговорил с литагентом Эсме и сообщил ей эту новость. Подтвердил это письменно, в двух экземплярах — агенту и самой Карлинг. Я так понимаю, что ни один из вас не станет утверждать, что Карлинг — писательница хорошая или хотя бы дающая прибыль. Лично я предпочитаю то или другое, а лучше всего — и то и другое.
— Мы издавали книги и похуже, — сказал Де Уитт.
Этьенн повернулся к нему и произнес с нескрываемой издевкой:
— Бог знает почему вы ее поддерживаете, Джеймс! Вы же принципиально стоите за то, чтобы публиковать художественную литературу, номинантов на премию Букера, сентиментальные романчики для ублажения литературных мафиози. Пять минут назад вы упрекали меня за попытку опубликовать Себастиана Бичера. Вы же не станете утверждать, что «Смерть на Райском острове» повысит репутацию «Певерелл пресс»? Я вот что хочу сказать: я понимаю так, что вы сами не считаете этот роман достойным премии компании «Уайтбред»[58] в качестве «книги года». Между прочим, я с гораздо большей симпатией отнесся бы к вашим так называемым «букеровским книгам», если бы они хоть иногда попадали в Букеровский шорт-лист.[59]
Джеймс спокойно ответил:
— Возможно, наступило время нам с ней расстаться, с этим я согласен. Возражаю я не против результата, а против способа, каким вы этого результата добиваетесь. Если припоминаете, на прошлом заседании я предлагал, чтобы мы опубликовали новую книгу Эсме, а затем достаточно тактично сообщили бы автору, что закрываем серию популярного детектива.
— Вряд ли это прозвучало бы убедительно, — сказала Клаудиа. — Карлинг — единственный автор в этой серии.
Джеймс продолжал, обращаясь непосредственно к Жерару:
— Книга нуждается в тщательном редактировании, но Эсме примет правку, если это сделать тактично. Сюжет следует усилить, средняя часть слабовата. Но описание острова очень хорошо. И Карлинг прекрасно создает атмосферу нависшей угрозы. Характеристика персонажей здесь значительно лучше, чем в предыдущем романе. Мы ничего не потеряем на этой книге. Мы издавали Эсме тридцать лет. Это очень давняя связь. Мне хотелось бы, чтобы она закончилась доброжелательно и великодушно. Вот и все.
— Она уже закончилась, — ответил Жерар Этьенн. — К тому же мы — издательство, а не благотворительное заведение. Мне жаль, Джеймс, но Карлинг должна уйти.
— Вы могли бы дождаться совещания Книжной комиссии, — возразил Де Уитт.
— Я, возможно, и подождал бы, если бы ее литагент не позвонила. Карлинг срочно понадобилось узнать срок выхода книги и что мы предполагаем сделать, чтобы организовать ее презентацию. Презентацию! Тут больше подошли бы поминки! Не было смысла кривить душой. Я прямо сказал ее литагенту, что книга не соответствует уровню и мы не собираемся ее публиковать. Вчера я письменно подтвердил это решение.
— Она плохо это воспримет.
— Разумеется, она плохо это воспримет. Писатели всегда плохо воспринимают отказ. Они считают его равным детоубийству.
— А что у нас с ее уже опубликованными книгами?
— А вот тут мы еще можем сделать кое-какие деньги.
Неожиданно снова заговорила Франсес Певерелл:
— Джеймс прав. Мы договорились обсудить этот вопрос снова. У вас не было абсолютно никаких полномочий говорить с Эсме Карлинг или с ее агентом — Велмой Питт-Каули. Мы вполне могли бы издать ее новый роман, а потом мягко сообщить ей, что это — в последний раз. Габриел, вы ведь согласны? Вы ведь тоже думаете, что нам следует принять «Смерть на Райском острове»?
Все четверо компаньонов смотрели на Донтси в ожидании того, что он скажет, словно он представлял здесь последнюю инстанцию — апелляционный суд. Старик сидел, погрузившись в бумаги, но теперь поднял голову и улыбнулся Франсес:
— Я не думаю, что это смягчило бы удар, а вы? Ведь отвергают не автора. Отвергают книгу. Если мы опубликуем этот ее новый роман, она преподнесет нам следующий, и перед нами встанет та же проблема. Жерар действовал поспешно и, как мне представляется, не особенно деликатно, но я думаю, что решение было правильным. Роман либо стоит печатать, либо нет.
— Рад, что мы хоть что-то уладили. — Этьенн принялся складывать бумаги.
— Если только вы понимаете, что это единственное, что мы уладили, — откликнулся Де Уитт. — Больше никаких переговоров о продаже Инносент-Хауса до тех пор, пока мы не проведем очередное совещание и вы не представите нам необходимые цифры и полный бизнес-план.
— Вы получили бизнес-план. Я представил его вам месяц назад.
— Этот план нам непонятен. Мы встречаемся через неделю. Было бы полезно, если бы вы раздали нам материалы днем раньше. И нам нужны альтернативные предложения. Один план на случай продажи Инносент-Хауса, другой — если продавать дом не станем.
— Второй представить легко, — сказал Этьенн. — Либо мы договариваемся со Сколлингом, либо объявляем себя банкротами. А Сколлинг не из терпеливых.
— Успокой его обещанием, — посоветовала Клаудиа. — Скажи ему: если мы решим продавать дом, он получит право первого выбора.
Этьенн улыбнулся:
— Ну уж кет. Не думаю, что мог бы дать ему такого рода обещание. Как только всем станет известно, что он проявляет интерес к этому дому, мы сможем набавить еще тысяч пятьдесят. Не очень уверен, что получится, но как знать? Я слышал, что Музей Грейфрайерз ищет помещение, чтобы разместить свою коллекцию картин на морские темы.
— Мы не собираемся продавать Инносент-Хаус, — заявила Франсес Певерелл. — Ни Гектору Сколлингу, ни кому бы то ни было еще. Только через мой труп. Или — ваш.
13
В секретарской комнате Мэнди Прайс подняла голову, когда вошла Блэки, и увидела, как та с пылающим лицом прошла к своему столу, села за компьютер и застучала по клавишам. Минуту спустя ее любопытство одержало верх над сдержанностью, и Мэнди спросила:
— Что случилось? Я думала, вы всегда ведете записи на совещаниях директоров.
Голос Блэки звучал странно: он был хриплым и в то же время в нем была слабая нотка мстительного удовлетворения.
— Больше не веду, по всей видимости.
Бедная старая корова, подумала Мэнди, выперли все-таки!
И снова спросила:
— А что такого секретного? Чем они там у себя занимаются?
— Занимаются? — Пальцы Блэки, беспокойно бегавшие по клавишам, замерли. — Губят нашу фирму, вот чем они там занимаются. Выметают, как мусор, все, ради чего мистер Певерелл работал, что любил, что отстаивал больше тридцати лет. Строят планы, как продать Инносент-Хаус. А мистер Певерелл так его любил. Дом принадлежал их семье целых сто шестьдесят лет, даже больше. Инносент-Хаус и есть «Певерелл пресс». Не будет одного — не будет и другого. Мистер Жерар планировал избавиться от дома, еще когда старший мистер Этьенн уходил в отставку. А теперь, когда он стал главным, никто его не остановит. Мисс Франсес это вовсе не по душе, только ведь она в него влюблена, да и вообще на нее никто особого внимания не обращает. Мисс Клаудиа — она его сестра. Мистер Де Уитт… У этого духу не хватит его остановить. Ни у кого не хватит. Мистер Донтси мог бы, только он уже старый и теперь ему все равно. Никто из них не устоит перед мистером Жераром. А он знает, что я думаю. Потому и не хотел, чтоб я там была. Он знает — я не согласна. Знает — я бы его остановила, если бы могла.
Мэнди видела — в глазах Блэки стояли слезы, но это были слезы гнева. Смутившись, от всей души желая утешить, но с огорчением понимая, что чуть погодя Блэки пожалеет о своей невольной откровенности, она сказала:
— Он иногда ведет себя просто как подонок. Я заметила, как он с вами обращается. Почему бы вам не уйти самой? Попробуйте немного поработать в качестве временной. Заберите свои документы и сообщите ему, куда ему следует засунуть эту работу.
Блэки, делая героические усилия, чтобы успокоиться, попыталась снова обрести чувство собственного достоинства:
— Не смешите меня, Мэнди. Я не собираюсь увольняться. Я здесь старший личный секретарь и помощник, а не какая-то временная. Никогда временной не была. И не буду.
— Ну, есть должности и похуже временного сотрудника. Тогда как насчет чашечки кофе? Я могла бы приготовить прямо сейчас, какой смысл ждать? А к нему пару ломтиков шоколадного печенья — поспособствовать пищеварению?
— Ну хорошо. Только не трать время, сплетничая с миссис Демери. Мне надо, чтобы ты кое-что скопировала, когда закончишь печатать письма. И, Мэнди, учти: то, что я тебе сказала, — закрытая информация. Я говорила с тобой немного более откровенно, чем следовало бы, и хочу, чтобы за стены нашей комнаты это не вышло.
Ну да, как же, подумала Мэнди. Что же, мисс Блэкетт не знает, что все издательство только и гудит об этом? Но ответила:
— Я умею держать язык за зубами. Не моего ума дело, верно ведь? Меня тут уже не будет, когда вы переезжать станете.
Едва она поднялась со стула, как телефон на ее столе зазвонил и она услышала взволнованный голос Джорджа; однако тон у него был заговорщический, так что она с трудом разбирала, что он говорит.
— Мэнди, ты не знаешь, где мисс Фицджеральд? Я не могу вызвать мисс Блэкетт с совещания, а у меня тут миссис Карлинг. Она требует мистера Жерара, и я не уверен, что смогу удерживать ее здесь еще какое-то время.
— Все в порядке. Мисс Блэкетт сейчас здесь. — Она передала Блэки трубку. — Это Джордж. Миссис Карлинг в приемной и скандалит, требуя мистера Жерара.
— Это невозможно.
Блэки взяла трубку, но прежде чем успела ответить, дверь распахнулась, и миссис Карлинг ворвалась в комнату, отшвырнула с дороги Мэнди и ринулась прямо в кабинет директора. Мгновенно вернувшись оттуда, она гневно обратилась к ним обеим:
— Ну так где же он? Где Жерар Этьенн?
Блэки, пытаясь сохранить невозмутимый вид, раскрыла настольный календарь.
— Мне кажется, вы не договаривались с ним о встрече, миссис Карлинг?
— Разумеется, я не договаривалась с ним об этой чертовой встрече. После тридцати лет работы в издательстве мне не надо договариваться о встрече с моим издателем. Я не какой-нибудь жулик, желающий всучить ему место для рекламы. Где он?
— Он совещается с компаньонами, миссис Карлинг.
— Я полагала, они заседают только в первый четверг месяца?
— Мистер Жерар перенес заседание на сегодня.
— Тогда им придется это заседание прервать. Они, видимо, в конференц-зале?
Миссис Карлинг решительно направилась к двери, но Блэки оказалась проворнее. Она проскользнула мимо писательницы и встала перед ней спиной к двери.
— Вы не можете пойти туда, миссис Карлинг. Совещания директоров никто никогда не прерывает. У меня строгие указания задерживать даже срочные телефонные звонки.
— В таком случае я буду ждать, пока они закончат.
Блэки, все еще охраняющая дверь, обнаружила, что ее рабочее кресло прочно занято, но присутствия духа не утратила:
— Мне неизвестно, когда это произойдет. Они могут послать на кухню за сандвичами. И разве вы не должны сегодня после полудня участвовать в подписании книг в Кембридже? Я сообщу мистеру Жерару, что вы заходили, и он, несомненно, свяжется с вами в первую же свободную минуту.
Утренняя неприятность, желание восстановить свой авторитет в глазах Мэнди сделали ее тон более властным, чем того требовал обычный такт, но и при этом ярость, звучавшая в ответе, их поразила. Миссис Карлинг вскочила с кресла с такой быстротой, что оно закрутилось, и встала так, что ее лицо чуть ли не касалось лица Блэки. Она была на целых три дюйма ниже ростом, но Мэнди казалось, что из-за этого она выглядит нисколько не менее устрашающе. Мышцы на вытянувшейся шее напряглись, как канаты, поднятые вверх глаза сверкали, а под крючковатым носом маленький злобный рот превратился в красную расщелину, источающую яд.
— В первую же свободную минуту?! Ах ты безмозглая сука! Занесшаяся самовлюбленная идиотка! С кем, по-твоему, ты разговариваешь? Только благодаря моему таланту ты получаешь зарплату последние двадцать с лишним лет, не забывай об этом! Тебе давно пора было понять, как мало ты значишь для этого издательства. Только потому, что ты работала на мистера Певерелла и он тебя терпел, и баловал, и давал почувствовать, что ты нужна, ты позволяешь себе задирать нос перед теми, кто был связан с «Певерелл пресс», когда ты еще мокроносой девчонкой бегала в школу. Старый Генри тебя избаловал, но я-то знаю, что он о тебе на самом деле думал, и могу это прямо сказать. Почему? Да потому что он сам мне говорил, вот почему. Ему до смерти надоело, что ты вечно крутишься рядом с ним и смотришь на него словно корова, у которой мозги набекрень. Он до смерти устал от твоей преданности. Он мечтал от тебя избавиться, только духу не хватало тебя выгнать. У бедняги ни на что никогда не хватало духу. Если бы хватало, Жерар Этьенн не стоял бы сейчас во главе фирмы. Скажи ему, мне надо его видеть, и пусть это будет, когда мне удобно, а не ему!
Когда Блэки заговорила в ответ, губы ее побелели так, что Мэнди показалось, они почти не шевелятся, произнося слова:
— Это неправда. Вы лжете. Это неправда.
И тут Мэнди испугалась. Она привыкла к скандалам в самых разных учреждениях. Более чем за три года работы в качестве временного сотрудника ей пришлось наблюдать несколько весьма впечатляющих взрывов темперамента, но словно крепкий маленький кораблик, она весело носилась по волнам разбушевавшейся стихии посреди терпящих крушение судов. Пожалуй, хороший учрежденческий скандал мог даже доставить ей удовольствие. Лучшего противоядия от скуки просто и быть не могло. Но на этот раз все было по-другому. Сейчас — она это понимала — перед ней было истинное страдание, настоящая взрослая боль и взрослая злоба, рожденная вызывающей ужас ненавистью. Перед ней было горе, которое не утишить свежесваренным кофе и парой ломтиков шоколадного печенья из жестяной коробки, которую миссис Демери держала исключительно для директоров фирмы. С непередаваемым ужасом она на миг подумала, что Блэки сейчас закинет голову и завоет от муки. Ей хотелось протянуть руку — утешить, поддержать, но она знала — этому горю нет утешения и ее порыв впоследствии вызовет неприязнь.
Дверь с грохотом захлопнулась. Миссис Карлинг словно вымело из комнаты. Блэки повторила:
— Это ложь. Это все ложь. Она об этом ничего не знает.
— Конечно, не знает, — уверенно ответила Мэнди. — Конечно, она лжет, это всякому было бы видно. Она просто завистливая старая сука. Я не стала бы на нее внимание обращать.
— Я пойду в туалет.
Было очевидно, что Блэки сейчас стошнит. И опять Мэнди подумала, не пойти ли с ней, но решила, что лучше не надо. Блэки вышла на негнущихся ногах, словно робот, чуть не столкнувшись с миссис Демери, внесшей в комнату два пакета.