С наступлением сумерек первые 200 метров шланга были проложены от водопада в направлении берега. На следующее утро спозаранку мы опять взялись за работу, и к полудню шланг дополз до залива; к вечеру еще один отрезок шланга, поддерживаемый при помощи спасательных поясов, был перекинут через 300 метров водной поверхности, и теперь трубопровод протянулся от водопада до самого корабля. Мы исчерпали свои запасы топливного шланга и пожарных рукавов, и в некоторых местах обрезки трубопровода пришлось смастерить из парусины. В полночь результат наших двухдневных усилий оказался под угрозой из-за сильного шквала, который обрушился на «Атлантис». При этом были оборваны швартовые канаты, закрепленные на берегу и удерживавшие корму судна в устойчивом положении, что привело к рассоединению наших шлангов. Но к счастью, шквал прошел так же быстро, как и налетел, и мы смогли устранить повреждения.
На следующее утро Фехлер был у водопада со своими людьми. Настал момент, когда нам предстояло узнать, не оказались ли напрасными наше плавание к острову Кергелен и все наши труды. В напряжении я стоял на юте у конца трубопровода в ожидании той минуты, когда вода начнет поступать на борт. Фехлер и его люди висели – почти в буквальном смысле этого слова – внутри водопада. Я со своей стороны по-прежнему был убежден, что поток воды унесет бочку, а вместе с ней и Фехлера. Бочку подвесили в водопаде – это было чудо, – она осталась на месте. Мы даже не могли на это надеяться, поскольку давление воды было почти таким же сильным, как на пункте водоснабжения у моста Блюхера в Киле. В течение двух дней вода лилась в цистерны «Атлантиса», и весь план увенчался поразительным успехом. Мой старший боцман Руссофф, которого на всем флоте звали Франц, печально наблюдал, как его любимые пивные бочки наполнялись ледниковой водой вместо пива.
Несколько дней я с беспокойством следил за тем, как медленно идет дело с ремонтом корпуса судна. Мы до сих пор не были совершенно уверены в характере и размере повреждений и не совсем ясно представляли себе, как можно остановить течь. Подводная кислородно-ацетиленовая горелка постоянно гасла, а единственный матрос, который знал, как с ней обращаться, был отправлен домой на борту «Тираны». Поэтому у нас не было иного выхода, кроме как по очереди рассверливать каждый поврежденный лист обшивки, обвязывать его канатами и с трудом поднимать на борт с помощью брашпиля. Одновременно мы должны были откачивать воду из форпика и цистерны номер 1 и заделывать пробоины цементом под давлением; чтобы выполнить эту работу, четверым матросам, стиснутым в узком отсеке под высоким давлением, потребовалось двенадцать часов. Первые результаты были удовлетворительными, и казалось, что корабль водонепроницаем, но позднее обнаружились признаки течи в другом месте. Устав получать неполные донесения, мой главный механик решил сам спуститься под воду и лично осмотреть корпус, хотя он не проходил подготовку водолаза. То, что он мне рассказал, подтвердило мои опасения – на водолазов нельзя было положиться, и их донесения были противоречивы. Я тоже решил спуститься на воду, чтобы самому во всем убедиться. После краткого инструктажа, полученного от старшего команды водолазов, я перевалился через борт и обнаружил, что основная течь находится в том месте, где вдавило внутрь шпангоуты двойного дна. Повреждение оказалось серьезным, но, слава богу, его можно было устранить.
Близился сочельник, но до сих пор ни у кого не было времени, чтобы насладиться отдыхом, который я им обещал, и расслабиться. Странное чувство охватило людей, когда замерцали свечи и зазвучали старинные немецкие рождественские гимны. Рождественские елки, которые любовно смастерили из черенков от швабр, бечевки и проволоки, покрасив их зеленой краской, выглядели почти как настоящие. Во время богослужения я прочел историю Рождества Христова из Евангелия от святого Луки, а затем заговорил о родных и близких, оставшихся дома, которые обязательно думают о нас в этот момент. Закончив свой рассказ, я вдруг осознал, насколько тесно связали нас прочные узы товарищества. Каждому члену экипажа я вручил небольшой сверток с подарками из рождественской почты, которую мы обнаружили на борту «Автомедона». Снаружи внезапно налетел ураган, и анемометр[30] сразу зашкалило; ветер свистел и завывал, что «Атлантис» стоял, надежно закрепленный, в удобном заливе Газел-Бэй. Рождественским утром верхняя палуба была белой от снега.
Командующий флотом гросс-адмирал Редер не забыл послать нам свои поздравления и прибавил к ним награды – пятнадцать Железных крестов 2-го класса, которые я должным образом раздал во время рождественского парада особо отличившимся матросам. В «день подарков»[31] первая группа из 39 человек отправилась в увольнение на берег. Они могли идти куда хотят и заниматься чем пожелают. Они знали, что остров необитаем, но их товарищи рассказали, что недостатка в животных нет, и они теперь могли сами в этом убедиться. На берегу гордо стояли чопорные пингвины, причем одна семья располагалась поодаль от другой. Время от времени пингвины, подобно стрелам, вонзались в воду. Смешные серые тюлени внезапно приподнимались на жесткой кочковатой земле, сердито протестуя против того, чтобы их тревожили, а огромные морские слоны неуклюже ковыляли вокруг своих таких же внушительных жен и время от времени оглушительно рыгали. На острове обитали дикие утки и куропатки, стаи скалистых голубей, большие темно-коричневые чайки и белые альбатросы; можно было ловить кроликов и собирать моллюсков. Партии увольняемых на берег обычно возвращались в конце дня усталые, но довольные, а имевшиеся в команде корабля баварцы, которые не были еще в увольнении, грустили при виде гор, с нетерпением ожидая, когда наконец сойдут на берег. Проходили дни, и постепенно менялись очертания «Атлантиса». Труба стала шире, из-за чего весь корабль словно уменьшился в размерах; мы убрали крышу с верхнего мостика, и вся конструкция его стала казаться ниже. Тщательно осмотрев судно снаружи, я был доволен тем, что описание, данное спасшимися с «Оле Якоба» британским властям в Гонконге, более не соответствовало облику корабля; он действительно выглядел так, как судно, с которого мы его копировали, – «Тамезис» компании Вильгельмсена. Поскольку судно было построено в 1939 году, внешний вид «Тамезиса» не был широко известен, а его позывной даже не был занесен в судовой регистр Ллойда, и я отметил про себя, что при очередном сеансе связи необходимо запросить об этом Морской штаб.
В канун Рождества у нас произошел трагический несчастный случай. Занимаясь покраской трубы, матрос поскользнулся и рухнул на палубу, получив переломы обоих бедер. Он умер вскоре после часа ночи 29 декабря, и эта новость бросила тень на весь корабль. Два дня спустя его похоронили со всеми воинскими почестями, и мы поставили крест над его могилой, которая, должно быть, наверняка расположена южнее всех немецких военных погребений.
Радиосводки на Новый год сообщали об активности рейдеров в Индийском океане и, в частности, об обстреле фосфатной станции на острове Науру – как мы узнали позднее, это была работа адмирала Эссена на «Комете», – и высадке 490 пленников на остров Имару с того же самого корабля. Из Манилы сообщали о еще одном рейдере, в который превратили британское грузовое морское судно «Гленгарри», а Новая Зеландия упомянула мое собственное имя. В тот же день мы получили первую «встряску» в новом году. Морской штаб в энергичных выражениях запретил дальнейшие операции вроде той, которая планировалась против Рабаула[32], – это сообщение было адресовано «Комете». Далее сообщалось, что Морской штаб неодобрительно относится к потоплению танкера «Тедди», а также к операциям, проведенных в районе 80° восточной долготы, о которых Морской штаб в свое время не был уведомлен, – это сообщение предназначалось для наших ушей.
Наш отдых подходил к концу. Погода была очень неустойчивой, и барометр то поднимался, то падал, когда ураганные ветры завывали над нашими головами, но Газел-Бэй подтвердил свою репутацию идеальной якорной стоянки, и наш корабль не шелохнувшись стоял на якорях. 10 января 1941 года – спустя шесть дней после нашего прибытия – мы вышли из протоки Фондр-Бранч. Сначала мы взяли курс на север и шли со скоростью 7 узлов, но потом увеличили скорость до 9 узлов и при этом лихорадочно наблюдали, не появится ли свежая течь в форпике; но наши цементные заплаты выдержали испытание даже тогда, когда той ночью мы дали бортовой залп. Я радировал Морскому штабу: «Приступаю к боевым операциям. Возможна высокая скорость, если позволит погода. Прошу разрешения остаться в Индийском океане». После дальнейших изматывающих испытаний, в течение которых не было обнаружено новых утечек, мы увеличили скорость до 14 узлов, держа курс на Австралийские морские коммуникации, где я предложил увеличить радиус наших операций, используя гидроплан в качестве самолета-разведчика. 18 января, в годовщину основания рейха, германское радио выдало пропагандистскую речь, презрительно издеваясь над «трусостью и некомпетентностью британского флота, который до сих пор не смог положить конец боевым действиям германского торгового рейдера-одиночки». Команда моего корабля негодовала по поводу этой речи так же пылко, как и я сам; что бы ни чувствовали те, кто оставался на родине, нам меньше всего хотелось бы побуждать англичан к более активным действиям против нас.
В радиограмме, комментирующей военные дневники «Атлантиса», которые Каменц доставил на родину, Морской штаб еще раз подчеркнул опасность того, что «нас запеленгуют, когда мы будем вести радиопередачу». Морской штаб еще раз обратил наше внимание на то, что безопасней вести передачу из района Южной Атлантики и Индийского океана на коротких волнах; у меня по этому вопросу было свое мнение, и я считал, что подобные оптимистические высказывания таят в себе немалую опасность. Позднее, вечером 19 января, находясь на коммуникации Кейптаун – Индия, мы перехватили радиопередачу с «Пингвина», который в это время дрейфовал в море Уэддела в Антарктике. Они захватили две китобойные плавбазы: «Солглимт» и «Палагос», танкер «Оле Веггер» и 11 китобойных вельботов. Это был большой успех.
Несколько дней спустя мы неожиданно для себя очутились на старом курсе «Автомедона» и выслали гидроплан на разведку. Когда самолет вернулся со слегка поврежденным левым поплавком, мы повернули на север. Летчик сообщил, что в 100 километрах к северу от нас он заметил судно, следовавшее курсом на запад.
Глава 16 НОВАЯ ТАКТИКА
Обстрел Науру вызвал столько шума, что я решил удостовериться в принадлежности этого судна, прежде чем позволить его экипажу заметить нас. Первым делом мы обратили внимание на густое черное облако дыма, которое предполагало в качестве топлива уголь, – и следовательно, с меньшей вероятностью это мог оказаться вспомогательный крейсер. Я описал на «Атлантисе» два широких круга с таким расчетом, чтобы цель оказалась впереди меня; я боялся стопорить машины из опасения, как бы при пуске они не выпустили предательский клуб черного дыма выхлопных газов. Размышляя над тем, атаковать днем или ночью, я понял, что при дневном свете цель почти наверняка отвернет в сторону и подаст сигнал бедствия; в то же время в этих широтах ночь наступала так быстро – мы вновь шли на север от экватора между Сейшелами и архипелагом Чагос, – что легко могли бы потерять цель при ночной атаке, особенно если учесть тот факт, что британское адмиралтейство отдало приказ всем кораблям менять курс на 90° с каждым рассветом и с наступлением темноты.
Я решил сначала попробовать дневную атаку, а если она не увенчается успехом, то повторить ее ночью. Я никак не мог предположить, что преследование этого парохода будет стоить мне двух дней и потери моего самолета. Давно миновали те дни, когда «Сайентист» был вынужден менять курс, чтобы не протаранить нас. Теперь все корабли союзников были оповещены о том, что даже верхушка мачты, замеченная на горизонте, служит достаточным оправданием для того, чтобы отвернуть в сторону; а если незнакомец выказывал признаки желания сблизиться, следовало тотчас радировать, предполагая, что это противник.
Стоило мне принять окончательное решение, как моя цель показала, что в точности следует приказам британского адмиралтейства. Экипаж судна заметил нас, когда мы находились за 20 километров от них, и сразу положил право руля. Мы, в свою очередь, отвернули влево, надеясь, что наш маневр будет воспринят экипажем другого судна как знак нашего подчинения одним и тем же приказам. Пока мы сближались, нам удалось немного рассмотреть нашего визави; на корабле имелось вооружение – мы смогли заметить по крайней мере два орудия, – и он походил на английское судно. Как мы и ожидали, корабль вернулся на прежний курс, едва на нем заметили, что мы отвернули в сторону. Расстояние между нами теперь превышало 29 километров, так что мы тоже смогли вернуться на наш старый курс – ложный курс на мыс Гвардафуй, не вызывая лишних подозрений. Мы продолжали следовать с означенным судном параллельным курсом. Верхушка их мачты была еле видна невооруженным глазом с нашего собственного топа, но это помогло нам выследить его в ту ночь. Эта операция не могла быть осуществлена с особой тщательностью, поскольку временами нам виден был только клуб дыма, и одновременно приходилось учитывать перемену курса и скорости в интервал времени между рассветом и наступлением темноты.
Однако с наступлением сумерек мы изменили курс, пошли на перехват и заняли места согласно боевому расписанию. Опустилась тихая и иссиня-черная ночь. В соответствии с нашими железными расчетами мы должны были засечь неприятеля точно спустя час после наступления темноты, но этого не случилось. Мы распланировали несколько альтернативных местоположений, но тоже безуспешно, и в конце концов я ослабил боевую готовность экипажа, позволив половине личного состава разойтись. У меня оставалась только одна возможность – следовать предполагаемым курсом противника до рассвета, когда станет возможно войти с ним в соприкосновение.
Когда наступило утро, а горизонт по-прежнему оставался пустынным, мы выпустили в воздух гидросамолет; пилот снова обнаружил судно в 40 километрах к северу от нас. Не было смысла ждать наступления ночи для повторной атаки, и в любом случае мы оказались в опасной близости от зоны патрулирования самолетами, базирующимися в Южной Африке. Я послал за Булем и предупредил его, что намереваюсь попробовать новый план.
– В настоящий момент мы следуем параллельным курсом с противником по его левому борту, и он нас не видит, – сказал я. – Я готов повторить свою вчерашнюю атаку, хотя, вероятно, с другого направления. Я хочу, чтобы вы зашли на него от солнца и попытались снести антенну. Вы атакуете по моему радиосигналу, когда противник станет отворачивать при нашем приближении и все его внимание будет сосредоточено на нас. Вы также должны будете подвергнуть противника бомбардировке и пулеметному огню, чтобы не дать ему поднять запасную антенну. Вы сможете с этим справиться?
– Так точно, господин капитан, – ответил Буль, – во всяком случае, я попытаюсь.
Я сообщил ему, что для пополнения боезапаса на воду будет спущен катер с бомбами и боеприпасами; по завершении атаки он может сесть на воду рядом с ним, и мы там его подберем.
Спустя несколько минут Буль стартовал, имея на борту две бомбы, полностью заряженные пулеметы и запас топлива на сто минут лета. Все шло в соответствии с планом. Как только судно противника отвернуло от нас, Буль внезапно атаковал его со стороны солнца. Ему удалось совершить то, что прежде совершить не удавалось – он снес вражескую антенну. Буль сбросил свои 50-килограммовые бомбы рядом с бортом корабля и принялся поливать огнем мостик и трубу, а затем и корабельные зенитные орудия, когда они тщетно попытались открыть ответный огонь. Мы сближались на полном ходу, и я ожидал услышать: «Противник радирует. Прошу разрешения открыть огонь». Но этот миг так и не наступил. По какой-то непонятной причине из моей главной радиорубки не последовало никакого рапорта. Все, что можно было заключить из происходящего, – это то, что противник отвечал на огонь самолета и начинал лавировать. Впоследствии я узнал, что радиограммы летчика были неполными и искаженными; вспомогательная радиорубка приняла их верно, но радистам не удалось передать их дальше. Я полагаю, что никакое количество часов тренировки не сможет гарантировать полное уничтожение фактора человеческой слабости.
В конце концов я дождался нежелательного донесения, что противник шлет сигнал бедствия: «QQQ. «Мандасор»... Нас бомбит рейдер». Корабль противника пока что находился вне досягаемости наших пушек. Буль, израсходовав все боеприпасы, прекратил атаковать противника и улетел прочь. Я приказал откинуть пушечные борта, но медлил открывать огонь. Противник повторил свою радиограмму: «QQQ. «Мандасор». Нас преследует и обстреливает рейдер. «Мандасора» преследует и обстреливает рейдер». Наши радисты послали сигнал «принято», чтобы ввести в заблуждение радиста противника, и послали ответную радиограмму: «Мандасору» от FBP. Коломбо. RRRR принято». Но «Мандасор» снова вышел на связь: «QQQ. Нас преследуют. Обстреливает рейдер. Бомбит его самолет. Повреждена антенна».
После этого мы вошли в зону обстрела и резко взяли право руля, чтобы привести все свои орудия к бою. Вторым залпом мы накрыли цель, и радиопередача с корабля прекратилась, но вместо того чтобы лечь в дрейф, «Мандасор» продолжал лавировать и со своей очевидностью намеревался избежать прямых попаданий наших снарядов, так что мы продолжали вести стрельбу до тех пор, пока в средней части судна не показался огонь и экипаж не начал спускать на воду шлюпки. Заметив, что корабль противника застопорил ход, хотя и не лег в дрейф, мы тотчас прекратили огонь.
Направляясь к горящему кораблю, наша поисковая команда подобрала из воды нескольких моряков из экипажа противника, включая шкипера, оказавшего сильное сопротивление, а также несколько цветных. Средняя часть судна противника была охвачена огнем, и поддерживать связь между носом и кормой можно было только при помощи лодок.
«Мандасор» представлял собой судно водоизмещением 5144 тонны и был собственностью компании «Броклбанк» из Ливерпуля. Корабль следовал из Калькутты в Англию через Дурбан. В очередной раз нам удалось захватить в качестве трофеев секретные документы, карты и судовые журналы. Мы также сняли с борта корабля немало ценностей, включая продукты и автоматы. Судно сильно пострадало в результате нашего обстрела. Оно получило два попадания в бак, фок-мачта сломалась пополам, два снаряда угодили в мостик, два в среднюю часть и один в корму. Кубрики экипажа были охвачены пламенем, которое быстро распространялось в сторону груза джута и четвертого трюма.