Дональд Уэстлейк Коням на смех
Дортмундер смотрел на коня. Конь смотрел на Дортмундера.
— Уродливая скотина, — прокомментировал Дортмундер, а конь закатил глаза, не веря своим ушам.
— Не этот, — прошептал лысый старик. — Мы ищем вороного жеребца.
— Ага, в темноте, — Дортмундер даже рукой вокруг повел. — В любом случае, для меня все лошади на одну морду.
— Неважно, как они выглядят, главное — как они бегают. А Переплет может бежать, словно у него в заднице мотор. Вот почему среди этих кляч мы его не найдем. Наверняка Переплет где-то там в нижних конюшнях.
Вот что раздражало Дортмундера, так это клички, которые дают лошадям. Локоть Эбби, Хватит болтать, Жуткая встреча, Переплет. Если вы идете на бега, знайте — там о лошадях думают в последнюю очередь, потому что этот поход скорее предполагает стаканчик пива, ставку, общение и немного шуточек, вроде: «Мне повезет — у меня есть наличка!», так что не имеет никакого значения, ставите вы свои кровные 30 баксов на коня по кличке Железный Великан или как-то еще, вам все равно придется ждать, общаться на свежем воздухе, пока все эти скакуны не сделают пару кругов, прежде чем вы узнаете, выиграли или нет. Но здесь, в темных дебрях Нью-Джерси, на ранчо почти в 60 милях от Нью-Йорка, окруженный этими большими, нервными созданиями, фыркающими и топочущими, с вытаращенными глазами; здесь, среди этого влажного и вонючего воздуха, шагая по грязи, а то и чему-то похуже; именно здесь Дортмундера больше всего раздражало, что эти шерстяные бочки на ножках имели особо витиеватые имена — Месть Пикассо, как вам?
Откуда-то из темноты, в густом воздухе раздался приглушенный голос Энди Келпа:
— Надо идти дальше. Я слышал там что-то вроде: «Хр-фр-хр-фр».
— Это фыркают лошади, — прошептал старик.
— Да хоть харкают! — прошипел Келп. — Давайте уж все сделаем побыстрее и свалим отсюда! Я городской парень!
Нетерпение и нервозность в голосе Келпа звучали музыкой для ушей Дортмундера. Ведь именно Келп притащил его сюда, так что если уж Дортмундер страдает, то мысль, что его лучший друг тоже не в своей тарелке, приятно грела.
Этот вечный оптимист Келп познакомился с лысым, которого звали Хирам Рэнгл, и притащил его в «Бар-энд-гриль» на Амстердам Авеню познакомиться с Дортмундером и обсудить условия возможной сделки.
— Я работаю на одного парня, — сказал Хирам Рэнгл своим скрипучим голосом, подозрительно буравя их блекло-голубыми глазами. Лицо у него было коричневое, со старческой сморщенной кожей. — Но имя я вам не скажу!
— И не надо ничего говорить! — легко согласился Дортмундер.
Он был немного не в духе оттого, что в последнее время не все шло гладко, и эта встреча не была его идеей. Сегодня в баре завсегдатаи спорили о последних достижениях в психотерапии.
— Это называется «версия А» и она способствует определению способов понимания женщин.
— Мне нравится мой способ, — ответил тогда Дортмундер, и вот он сидит рядом с этим лысым старикашкой, тощим маленьким типом в оленьей куртке и фланелевой рубашке, в вельветовых брюках и желтых ботинках, таких огромных, что в них наверное «хонда» поместится. И этот старикан еще заявляет ему, что он скажет, а что нет!
— Вы, ребята, вообще можете пойти поболтать с толпой у стойки, мне плевать, — заявил Дортмундер и поднял бокал с бурбоном.
— Да, ладно тебе, Джон! — мирно сказал Келп. Он явно желал, чтобы сделка состоялась.
— Это выгодное дельце для всех. Пускай Хирам расскажет тебе.
— Он же сказал, что не хочет рассказывать.
— Мне просто надо быть осторожней, — оправдывался старик, потягивая пиво «Цин-Дао».
— Тогда и не начинай, — посоветовал ему Дортмундер.
— Давай рассказывай, Хирам! Ты же для этого пришел.
Хирам вздохнул, опустил свой стакан и произнес:
— В общем, дело в том, что мы хотим спереть лошадь.
Они хотят украсть лошадь! Суть в том, что этот старикан работал на одного парня, который всегда был полон различных идей и замыслов. Одна из его долгоиграющих афер включала в себя скакуна Переплета. Дортмундер вспомнил, что когда-то он на него пару раз ставил и проиграл. Видимо, это был тот самый редкий случай, когда Переплет проигрывал гонку. Как оказалось, скакун, на котором многие зарабатывали миллионы (а Дортмундер умудрился проиграть свои копейки), в нынешнее время находится на пенсии, как сказал старый мошенник, и с другими лошадьми пасется на зелененькой травке недалеко от Шорт-Хиллз,[1] Нью-Джерси.
— Если они низкие, то почему их называют возвышенностью? — вдруг стало интересно Дортмундеру.
Он хотел было еще что-то спросить, но старик не слушал его и продолжал свой рассказ о том, что время от времени владельцы кобыл платят владельцам Переплета за то, чтобы он погулял с их девочками. Вроде как существует теория, что если от быстрого скакуна родятся детки, то они тоже будут такими же быстрыми. И эта теория позволяет делать большие деньги.
В общем, у этого интригана, анонимного босса Хирама Рэнгла, есть несколько неплохих лошадок, но не таких высококлассных, как Переплет. Вот он и задумал украсть его и свести со своими кобылками, а потом, когда будут жеребята, записать их отцом какого-нибудь слабого коня. Затем, когда они подрастут достаточно, чтобы участвовать в бегах, а это всего-то каких-то пару лет, их шансы на победу будут не ахти какие из-за их предполагаемого происхождения. Но реально-то они детки Переплета, и бежать будут как бешеные, на чем этот аферист, их владелец, и собирается заработать свой куш. Конечно, через пару месяцев их рекорды на дорожке станут явными, но к тому времени этот прохиндей уже поимеет что хочет. Если трое-четверо таких детишек будут участвовать в гонках хотя бы раз в год, и если еще лет пять-шесть Переплет будет становиться папашей, то у этого парня, как говорится, реально далекие перспективы.
Келп подытожил все это по-своему:
— Это как «Принц и нищий», когда не знаешь, что на самом деле твой отец — король.
— Я-то думал, мы тут про лошадей говорим, — отозвался Дортмундер.
Келп покачал головой.
— Ты никогда не был романтиком.
— Оставлю это Переплету, — невозмутимо ответил Дортмундер.
В любом случае, ложка дегтя в этой бочке меда все же обнаружилась. Оказалось, что этот хитроумный парень, жулик и мошенник, никогда за всю свою карьеру не совершал ни одной настоящей кражи. У него был план, у него были кобылки на собственном ранчо, у него были деньги, чтобы делать ставки по крайней мере три года подряд, но единственное, чего ему не хватало, и к тому же он не знал, как это достать, — это скакун Переплет. Так или иначе, его наемник Рэнгл нашел Энди Келпа, который в свою очередь сказал, что его друг Джон Дортмундер — именно тот, кто может спланировать и осуществить такое деликатное и необычное ограбление, как это. Поэтому встреча и состоялась в баре, где сейчас завсегдатаи спорили: могут ли завидовать размеру пениса не только мужчины, но и женщины? Как они могут это делать? С чем они сравнивают?
— Я вам больше скажу, — продолжал старик. — Мой босс заплатит 20 тысяч долларов. Не мне, я уже свое получил. Тем, кто мне поможет в этом деле.
— Десятка налицо, Джон, — отметил Келп.
— Я умею делить на два, Энди.
А также Дортмундер умел делить на ноль, как в последних нескольких операциях, — просто небольшая цепь неудач, и говорить не о чем — что и заставило его кивнуть и согласиться:
— Ладно, посмотрю на эту вашу лошадь.
Вот почему он теперь здесь, в Нью-Джерси знойной ночью, утопает по щиколотку в чем-то теплом и мягком, слушает, как Энди подражает лошадиному ржанию, и в конце концов принимает решение, что пришло время найти нужное животное и побыстрей убраться отсюда к черту.
Потому что Переплет находился, образно говоря, в тюрьме. Фактически — ферма с полями под открытым небом, но все-таки тюрьма — с высокими заборами, с воротами на замке и довольно сложным маршрутом от входа до выхода. А влезть в лошадиную тюрьму ничуть не легче, чем проникнуть в тюрьму для людей, особенно если лошади к тому же ценные.
Ц-Е-Н-Н-Ы-Е. Когда Келп показал Дортмундеру статью из спортивной колонки «Дэйли Ньюс», где написали, что Переплет застрахован на 1 000 000 долларов, Дортмундер воскликнул:
— Миллион баксов? Чего мы тогда взялись за десять штук? Почему бы нам не иметь дело со страховой компанией?
— Я уже думал об этом, Джон, — сказал Келп. — Но вопрос в том, где бы мы его держали, пока ведем переговоры? Ты же знаешь, у меня однокомнатная квартира.
— И я точно знаю, что Мэй не разрешит его держать у нас дома, — вздохнул Дортмундер. — Ладно, сработаем и за десять.
Это было на прошлой неделе. А на этой они с Келпом и стариком проехали на арендованном «форде» через туннель Холланд, пересекли Нью-Джерси до Шорт-Хиллз и добрались до места. На краю проселочной дороги, утопающей в августовской зелени, стоял скромный, в колониальном стиле, знак с надписью «Ранчо „Йерба-Буэна“», указывающий на асфальтовую дорогу, что взбегала вверх по невысокому холму к небольшому белому зданию, виднеющемуся среди деревьев. Сидящий за рулем Келп свернул на эту дорогу, просто чтобы посмотреть что там. А там, где-то на полдороги к дому, они увидели по обе стороны белую металлическую ограду, и дальше, за домом тоже заметны были белые полосы этой ограды. К ним приближался молодой красавец в джинсах и футболке с рисунком лошади на ней. Он улыбнулся Келпу, остановившему машину.
— Помочь, ребята? Это частная дорога.
— Мы ищем Хопатконг, — ответил Келп.
Он назвал это место только потому, что видел такой указатель на шоссе, и название показалось ему смешным. И, конечно же, ему пришлось выслушать 18-минутную лекцию на тему «Как добраться до Хопатконга?»
Затем они вернулись на главную дорогу, повернули направо, поднялись на очень крутой холм, откуда ранчо было видно как на ладони, словно смотришь на бильярдный стол с белыми бортами.
Ранчо было довольно обширным. Неправильной формы поля все были огорожены этими белыми заборами и соединялись узкими грунтовыми или асфальтовыми дорожками. Кое-где темнели группки кустов или деревьев, будто кнопки на обивке дивана. Плюс к этому около десяти коричневых или белых амбаров и сараев были разбросаны позади основного дома. Они увидели около 30 пасущихся лошадей и светлый пикап, который курсировал по территории туда-сюда.
— Будет нелегко, — произнес Дортмундер.
Келп прекратил фотографировать ранчо.
— Нелегко? — с изумлением переспросил он. — Да я ничего легче не видел! Ни сигнализации, ни вооруженной охраны, ничего даже похожего на это.
— Лошадь в карман не спрячешь. И как ты подъедешь туда незамеченным? — не согласился Дортмундер.
— Я его выведу, — подал голос старик. — Это несложно, я знаю лошадей.
— Ты их знаешь? — Дортмундер махнул в сторону пастбища. — Там стадо лошадей.
— Я узнаю Переплета, когда увижу, не волнуйся.
Вот и пришло время выяснить, было это пустым бахвальством, или старик знал, о чем говорил. Пользуясь снимками ранчо, которые сделал Келп, атласом дорог и топографической картой (от всего этого у Дортмундера голова разболелась), Джон разработал оптимальный маршрут, самый простой способ проникнуть на ранчо и тихо уйти оттуда. Начинался он с узкой дороги на задворках, которой редко пользовались, затем надо было пройти через чей-то сад к дальней части забора позади главного здания, снять пару секций с ограды. Старик должен найти Переплета и вывести его за пределы. Выйдя с конем, они должны поставить на место забор, чтобы запутать возможное преследование. Хирам взял напрокат пикап и фургон для перевозки двух лошадей. Дортмундер с Келпом никак не могли поверить, что им приходится работать с человеком, который вместо того, чтобы угнать нужный транспорт, берет его напрокат. Так они и оказались здесь в жаркую темную ночь.
Ну где же этот Переплет?
Может, его увезли куда-нибудь на свидание с горячей кобылкой, чтоб не стоял без дела, а зарабатывал деньги?
Старик настаивал, что этого не может быть, так как у его неизвестного босса есть источник, благодаря которому он уверен, что сейчас Переплет должен быть именно здесь, на отдыхе между свиданиями.
— Он где-то в одной из этих конюшен, — прошептал старик, описав рукой такой широкий круг, что стало понятно — где-то на планете эта конюшня все же есть.
— Я опять слышу, как они это делают, — сказал Келп, и озвучил то, что слышит. — Фрр-фрр.
— Они фыркают, — пояснил старик. — Непородистых оставляют на улице на ночь, если погода хорошая, но Переплет всегда ночует в стойле. Так он не заболеет. Идем сюда.
Они пошли дальше, и Дортмундеру все меньше и меньше нравилась эта конюшня. Он предпочитал думать о себе как о профессионале, а профессионал всегда найдет единственно верное решение проблемы, в отличие от любителя, так что эта работа не должна отличаться от любой другой, которой он гордится. Тащиться с холма на место, например, гораздо менее интересно, нежели войти в банк или ювелирный магазин в виде курьера с посылкой для мистера Хатчисона.
— Здесь нет никакого мистера Хатчисона!
— Вы уверены? Позвольте позвонить своему диспетчеру.
И далее в том же духе. Осматривая каждый миллиметр, готовясь к будущему делу.
На ранчо не придешь с посылкой для лошади.
Да и номер телефона лошади не достанешь, не повесишь на нее электронный жучок, не сделаешь макет лошади, чтобы оставить его вместо нее. В ней не получится высверлить дырку или прокопать туннель с двух сторон. На ранчо ничего не взорвешь, чтобы в суматохе пожара сбежать по крыше. Просчитать поведение лошади невозможно.
Хотя, наверное, просчитать можно, но не так досконально, как это обычно делает Дортмундер.
Который в этот момент считал, что похищение лошади все меньше напоминает то, о чем пишут в газетах: «хорошо спланированное профессионалами ограбление», и все больше становится похожим на воровство газонокосилки с заднего двора. Своего рода позор для профессионала.
— Смотри, куда идешь, — прошипел старик.
— Уже поздно, — ответил Дортмундер.
О жизни на ферме Дортмундер знал из рекламы маргарина по телевизору, картинок на сигаретных пачках и фото в журналах. Это место совсем не было похоже на то, как он себе представлял сельское хозяйство: ни тебе трехэтажных красных амбаров, ни коней, несущихся во весь опор между огромными валунами. Здесь были только длинные, низкие коричневые сараи, расставленные между огороженными пастбищами. Все это вообще напоминало Дортмундеру фильмы о лагерях времен Второй мировой — неутешительное зрелище.
— Он в одном из этих трех сараев, — сказал старик. — Я уверен.
Они вошли в длинное здание с широкой бетонной дорожкой посередине, закиданной сеном и навозом. С потолка свисали голые лампочки и тускло освещали стойла справа и слева. И почти две трети из них не пустовали.
Это был первый сарай, через который они шли, так что Дортмундер узнал кое-что новое о лошадях: 1 — они пахнут; 2 — он никогда раньше не встречал никого, кто бы так громко дышал; 3 — они не спят, даже ночью; 4 — они не сидят; 5 — они проявляют любопытство к людям, которым нужно пройти мимо, и наконец 6 — у них необычайно длинные шеи. Когда с обеих сторон одновременно к нему высунулись морды лошадей, которые морщили свои черные мясистые губы и показывали жуткие квадратные зубы, похожие на могильные плиты, сопя и фыркая прямо в лицо Дортмундера, Джон понял, что дорожка на самом деле не так и широка, как казалось.
— Господи! — прошептал Келп. Не часто он говорил такие вещи.
Здесь, конечно же, Переплета не было. Они перешли на другую сторону, и снова Дортмундер ощутил на лице влажное, теплое дыхание любопытных лошадей. Трое злоумышленников шли, вглядываясь в темноту, а позади них раздавалось тихое ржание и фырканье потревоженных этим ночным визитом животных. Вдалеке из окон главного дома, как и в ближайших конюшнях, лился слабый свет.
— Он должен быть или в этом сарае или вон в том, втором, — махнул рукой лысый.
— И какой ты хочешь проверить первым? — поинтересовался Дортмундер.
Старик подумал и указал:
— Этот.
— Значит, он будет в другом. Туда сначала и пойдем, — решил Дортмундер.
Старик внимательно посмотрел на него.
— Ты что шутишь или как?
— Или как.
И, как позже выяснилось, он был прав. Третьим слева стоял Переплет собственной персоной. Большой, высокомерный жеребец, с узкой мордой и в черной гладкой попоне. Он отпрянул и уставился на людей с отвращением.
— Это он, — сказал старик. Что и подтвердила маленькая табличка, прибитая к воротам стойла.
— Наконец-то, — выдохнул Келп.
— Не так уж долго мы его искали. Сейчас я надену уздечку.
Старик отвернулся и вдруг напряженно застыл. Затем оглянулся на двери конюшни.
— Кто-то идет, — резко прошептал он.
Быстро сориентировавшись, старик рывком открыл ворота в другое, не туда где стоял Переплет, стойло и, схватив своей костистой лапой локоть Дортмундера, толкнул его внутрь. Одновременно с этим он зашипел на Келпа:
— Давай внутрь! Залазь!
— Здесь кто-то уже есть! — в ответ прошептал Дортмундер, имея в виду коричневую лошадь, которая уставилась в абсолютном недоумении на непрошеного гостя.
— Некогда! — отрезал старик, пропихнул Келпа внутрь стойла и захлопнул ворота в тот самый момент, когда свет в конюшне загорелся ярче.
— Эй, парни! Что происходит? — произнес чей-то голос.
Нас застукали, подумал Дортмундер и отчаянно стал придумывать причину, по которой он мог бы оказаться в стойле с этой гнедой лошадкой посредине ночи. Но тут он услышал продолжение.
— Думал, вы уже все спатки завалились.
Он говорит с лошадьми! — мысленно обрадовался Дортмундер.
— Кто-то вам помешал? Птичка залетела?
Что-то в этом роде, — ухмыльнулся про себя Дортмундер.
— Или крыса залезла?
Человек приближался. Тихий и ровный звук знакомого для лошадей голоса успокаивал их.
Всех, кроме одной — той самой гнедой лошади, в стойле которой толпились Дортмундер, Келп и старый лысый мошенник. Конь, конечно, не кричал во весь голос: «Сюда, хозяин! Сюда! Они все здесь!» Но было очень похоже. Он фыркал, пыхтел, тряс головой и постоянно переставлял ноги, как какой-то чертов танцор из кордебалета. Пока Дортмундер сотоварищи сидели на корточках в дальнем конце стойла, прямо за крупом этого волосатого позера, и боялись завалить деревянное перекрытие, обладатель голоса подошел ближе, приговаривая: