Александр Петров
СЕСТРА НОЯ
роман
Сестра моя, всё — только впереди!
Булат Oкуджава, 1975 г.
ЧАСТЬ 1. МАРИНА И МАРИЯ
День лебедя
Символ нежности бесстрастной,
Недосказанной, несмелой,
Призрак женственно–прекрасный
Лебедь чистый, лебедь белый!
(«Белый лебедь» К. Бальмонт)
Впервые это случилось весной. Маша сидела на скамейке, подставив лицо солнцу, слушала воркование голубей и ожидала сестру. Марина, как всегда, опаздывала. Обещала быстро собраться и догнать сестренку, но прошло минут двадцать, а Марины нет как нет. Маша привыкла к такому поведению сестры, ничуть не обижалась и даже научилась использовать время ожидания себе на пользу. Например сейчас, она отложила книгу и с удовольствием загорала под теплыми лучами весеннего солнца, прикрыв глаза.
Перед ней медленно кружились оранжево–зеленые галактики, вспыхивали красные облака, переливались всеми цветами радуги и уплывали, чтобы уступить место другим, еще более причудливым. Где‑то рядом уютно ворковали голуби, чирикали воробышки, смеялись и вскрикивали дети, вдалеке весело заливалась лаем собака и звал кого‑то певучий клаксон нетерпеливого автомобиля. На миг ей представилось, будто на всей земле среди птиц и животных она осталась одна–одинешенька, и это её вовсе не испугало. Еще в детстве бабушка в церкви показала ей огромного ангела на иконе и сказала, что и у неё есть такой же красивый, добрый и сильный защитник. Иногда Маша даже разговаривала со своим Ангелом–хранителем, а он ей помогал.
Вот и сейчас Маша ни зрением, ни слухом, а скорей, подсознанием почувствовала появление рядом с собой ангела. …Или кого‑то доброго и могучего, способного защитить и помочь. Она любовалась оранжевой галактикой, которая так величественно раскручивала гигантскую спираль, расширяясь, заполняя огромное зеленое небо. С трудом оторвалась Маша от дивной картины, открыла глаза и метнула взгляд в сторону подъезда, где Марина щебетала с подружкой. И только убедившись в наличии сестры, робко оглянулась – и сразу опустила глаза. В полутора метрах от Маши на той же скамейке сидел самый красивый парень в мире!
Она знала, что его зовут Виктор, его уважают и даже боятся мальчишки, а девочки видят во сне и мечтают хотя бы об одном свидании с ним. И вот этот герой, как ни в чем не бывало, сидит рядом и внимательно смотрит на неё. Сердце девушки ёкнуло, секунд десять попрыгало в груди и внезапно успокоилось. Когда парни вот так подолгу смотрели на Машу, это всегда её смущало, она опускала глаза, спешила уйти, скрыться – но сейчас ничего такого не было. Словно Ангел–хранитель успокоил девочку.
И еще что‑то случилось!.. За тот миг, когда она мимолетно взглянула на него, Маша успела рассмотреть печаль на красивом лице. Горечь затаилась в изгибе губ, в глазах, в усталой позе тела, развернутого к ней. Вот почему она подняла лицо и доверчиво, открыто, с девичьим любопытством посмотрела на Виктора.
Глаза девушки редко поднимались на собеседника, почти никогда не смотрели в упор. Их можно увидеть только случайно или как‑то искоса, в полупрофиль, но уж если кому‑то посчастливилось уловить непрестанное сияние Машиных глаз – это становилось незабываемым событием. В этих озерах невероятной глубины играли все оттенки жизни, отражаясь в чистых водах под пронзительными лучами солнца от поверхности до самого светлого дна. Глаза поднимались к небу – и наполнялись лазурью, если девочка рассматривала траву – словно изумруды сверкали из глубины, цветы – зажигали калейдоскоп всполохов, как во время радужного июньского дождя. Душевные переживания, как бы они ни были глубоки, только слегка поднимали или опускали уголки губ. И всё в Маше было плавным, тонким и таинственным. Если не прислушиваться к словам, в мелодичном журчании голоса можно уловить нотки колыбельной, тихого плача влюбленной девочки или материнское утешение обиженного ребенка.
Если тайком рассмотреть отдельные черты лица, можно подметить излишне высокий лоб, широковатые скулы, чуть вздернутый носик уточкой, легковатый «безвольный» подбородок, но стоило взглянуть на лицо в целом, как происходило чудо, и оно становилось очень милым и даже благообразным, а в минуты счастливого взаимопонимания и вовсе красивым и притягательным. А если отойти от девушки чуть дальше, чтобы в поле зрения попали гибкие тонкие руки, покоящиеся на коленях или на столе, или на подлокотниках кресла; складки одежды, целомудренно скрывающие изящные изгибы точеной фигурки; гладкие русые волосы, заплетенные в косу и лебединую шею с вопросительным изгибом… О, если охватить всё это одним доброжелательным взглядом, то в девичьем облике явно проступят те нематериальные черты, которые свойственны ангелам, цветам, облакам и звездам.
Только чтобы все это увидеть, необходимо сбросить с глаз шоры женской зависти или мужской похоти, что удается лишь детям, старикам, святым или глубоко страдающим людям.
Именно таким мучеником неразделенной любви был наш герой в тот судьбоносный день. Его печальный незамутненный взор сумел разглядеть в сидящей рядом девушке не только ее сокровенное великолепие, но и доброту и даже то, что окружающие внушили ей, что она «гадкий утенок», которому никогда не суждено превратиться в прекрасного лебедя и взлететь над колхозным птичником в чистые синие высоты.
Вот и сестра её – Марина, кажется – битый час стоит с подружкой, и крутится, и вертится, предоставляя возможность со всех сторон рассмотреть и вдоволь налюбоваться собой. Виктор лишь мельком вскинул на Марину глаза и вновь обратился к Маше.
— Прости, Маша, я очень не хочу тебя испугать или обидеть!.. – наконец, решился он.
«Он знает, как меня зовут!..» – пронеслось в голове девушки, её взгляд от сумочки на коленях скользнул по его лицу и вернулся обратно.
— Сейчас к тебе подойдет сестра, а мне нужно успеть сказать тебе нечто очень важное.
«Господи, да что же такого важного может сказать этот красавчик мне? Или он издевается? Нет, нет, он такой грустный, такой искренний…»
— Послушай меня, пожалуйста… – сказал он и запнулся. – Тебе, скорей всего где‑то пятнадцать. Ты еще наполовину ребенок, но уже наполовину женщина. Послушай! Если тебе кто‑то скажет, что ты «гадкий утёнок» – не верь. Когда повзрослеешь, ты станешь такой красивой, такой обворожительной!.. Просто всё твоё очарование – он пока скрыто, но откроется – обязательно откроется – тому, кто тебя по–настоящему полюбит. Сейчас подойдет твоя сестра… Просто запомни это: ты – красавица! Ты, Маша, очень и очень хорошая девушка.
Походкой топ–модели подошла Марина. Ослепительная белоснежная улыбка на капризном лице предлагала мужчине непременно восхищаться и преклонятся. Она присела на скамью между сестрой и Виктором, тряхнула пышными волосами и грудным обволакивающим голосом пропела:
— Добрый день!
— Здравствуй, Марина, – сухо бросил Виктор, резко встал и быстро удалился.
— О чем вы тут говорили? – спросила Марина, провожая взглядом мужчину.
— Да так, ни о чем. – Пожала Маша плечами. – Кажется, он очень несчастный человек.
— С чего бы это!.. – вспыхнула Марина, но внезапно что‑то вспомнив сказала: – Да, на самом деле. Говорят, у него роковая любовь. Бедный красавчик!.. Вот бы склеить такого. – Потом обернулась к Маше и медленно произнесла: – Ма–а-ашка, да ты вся светишься, как стоваттная лампочка! Ну‑ка, признавайся, сестричка, он что, в любви тебе признался?
— Ну что ты, Марина, – смутилась она, – ты же сама говоришь: у него роковая любовь. Он такой грустный!..
— Ладно, скромница, не хочешь, не говори. Пойдем! Нас ждут лучшие салоны Парижа, Лондона, Нью–Йорка… и нашего города!
Приближалось главное событие года – весенний бал. Все девочки школы за несколько месяцев готовились к торжеству: шили платья, придумывали прически, «делили мальчиков», сбрасывали лишние килограммы, насмерть боролись с прыщами, драили зубы до голливудской белизны. Отец с премии с обычным ворчанием выделил дочерям деньги на вечерние платья. Маша, как всегда, пыталась отказаться и обойтись перешитым маминым, но тут папа возмутился и заставил Марину проследить, чтобы Маша купила приличное платье и не вздумала «напяливать старушечье, с рюшками, в горошек».
Сестры обошли самые лучшие магазины и только в самом дальнем и не очень‑то популярном нашли то, что нужно: Маринке – крохотное красное платьице для коктейлей, Маше – льняной сарафан в русском стиле, с вышивкой. Консультант салона с полчаса уговаривал Марину купить для Маши именно этот сарафан:
— Послушайте, девочки, – напористо доказывала стильная женщина лет тридцати, – во–первых, лён – это очень модно и престижно. На Западе такие вещи стоят огромные деньги… А во–вторых, Маше необходимо одеваться в русском стиле, потому что это именно её стиль. Никаких американских шмоток в стиле Барби, никаких французских обтягивающих и обнажающих! Маша несет в себе чисто русскую красоту, и это необходимо подчеркнуть!
— Послушайте, – возражала Марина, – но ведь это не вечернее платье. В таком сарафане впору коров доить и траву косить, а нам с сестрой нужно мужчин с ног валить.
— Ничего подобного! – настаивала на своём консультант. – Все элементы вечернего платья здесь налицо, но еще имеется и тонкая стилизация под народный имидж. Вы не представляете, как такие вещи популярны на Западе! И самое главное – это платье–сарафан очень к лицу вашей сестре. Оно будто специально для неё сшито!
Маша во время этой пламенной дискуссии молча стояла и смотрела на себя в большое зеркало во весь рост. Оттуда на неё смотрела русская красавица с огромными сияющими глазами, румянцем, нежной улыбкой – вся такая притягательная… Маша с удивлением рассматривала себя и вспоминала каждое слово, сказанное ей грустным красавчиком. А ведь пожалуй в его словах есть доля правды, подумала она и… совсем уж смутилась.
«Усталые, но довольные» возвращались сестры домой. Во дворе их встретило неожиданное многолюдье. Теплая солнечная погодка выгнала домоседов на улицу. Бабушки и молодые мамаши с малышней оккупировали детскую площадку с песочницей, качелями, каруселями. Мужчины грохотали костяшками домино за длинным столом под старыми липами. Юные спортсмены бегали по футбольному полю, прыгали по волейбольной площадке, гоняли на роликах и самокатах по асфальту. У гаража, вокруг сверкающего «крайслера» кучковались «мажоры» – эти стильно одетые молодые люди в свой кружок никого не впускали, высокомерно поглядывая на окружающих.
А вблизи подъезда, на скамейке, где недавно сидели Виктор с Машей, – на той же скамейке пили пиво местные хулиганы во главе с Фрезером. Маша не обратила на эту компанию внимания. Они часто сидели тут и никогда сестер не задевали. А тут Фрезер пристально рассмотрел Машу с ног до головы, что‑то тихо сказал, парни заржали по–жеребячьи. Главарь встал, сделал несколько шагов в их сторону, властно подозвал девушек и хрипло сказал:
— Маша, пора и тебе заплатить налог. Готовься!
— Какой еще налог? – спросила Маша у сестры, но та её увела в сторону.
— Я тебе дома все объясню, – прошелестела Марина и дернула Машу за рукав: – Пойдем отсюда…
Голубка
О, голубка моя!
Будь со мною, молю,
В этом синем и пенном просторе,
В дальнем, родном краю!
(«La Paloma» («Голубка»)
кубинская песня, пер. С.Болотин)
Во дворе появилась белая голубка. Она казалась облитой светом, будто чистое непорочное сияние исходило от белоснежного оперения. Откуда, из какой приличной голубятни, из какой достойной семьи сбежала эта чаровница? Может быть, поссорилась с женихом или на родителей обиделась, а может, заскучала и погналась за приключениями? Никто не знал. Дворовые сизари – эти крылатые бродяги, дети с мамашами и бабушками, отроки с отроковицами, юноши с юницами – все принялись её опекать. Серые голуби стаей сопровождали беляночку в круговых облетах территории, охранным эскортом окружали её приземления и по очереди представлялись, надувая грудь, сотрясаясь телом от восторженного воркования:
— Мадемуазель, разрешите засвидетельствовать вам своё почтение! Вы так божественно прекрасны! Я жизнь готов положить к вашим мохнатым ножкам – только прикажите!..
— Ах, оставьте, голубчик, – фыркала блондинка, – я слишком дорожу свободой. Впрочем, может быть, когда‑нибудь, в других обстоятельствах…
Дворник Руслан даже собственноручно изготовил и подвесил на старой липе домик с кормушкой. Только белокурая капризница вела себя независимо, с легким отчуждением, как баронесса в обществе простолюдинов, и принимать ухаживания вовсе не спешила. Полетает по кругу, разомнется слегка, то на черной ветви столетнего вяза посидит, то на белом изгибе плакучей березы, то на свой домик запрыгнет, то в кустарнике прогуляется. А иногда на травку и песочек среди людей опустится, поворкует, поклюет крошки от батона, распушит хвост по–павлиньи, но стоит кому‑нибудь приблизиться, как вздрогнут белые крылья, и вмиг унесется голубка подобно огненной стреле прочь от земли, подальше от двуногих, поближе к небу.
Только с двумя землянами голубка поддерживала дружеские отношения. Трижды в день из второго подъезда Серого дома пожилая дама в бусах и кружевном переднике выводила на прогулку золотистого лабрадора и кошку голубой русской породы.
— Господа, я зайду за вами через полчаса, – обращалась она к животным.
— Хорошо, мэм, в назначенное время мы будем ожидать вас в обычном месте, – отвечали они, степенно удаляясь на променад.
Эта парочка всегда держалась вместе. Кошка, ревниво фыркая, отгоняла от своего друга девочек, а пёс – интеллигентным рычанием – мальчишек. Когда эта странная парочка завершала обход своей территории, по традиции устраивалась погреться на солнышке. Пёс ложился на бок, кошка сворачивалась голубым клубочком у его широкой палевой груди, и оба принимались издавать приглушенные звуки, полные истомы и удовлетворения. В такую минуту иногда слетала с небес голубка. Она сначала чуть в отдалении приглядывалась к землянам, потом бочком, бочком, как бы невзначай, подпрыгивала поближе и, наконец, вспархивала и усаживалась на спину собаки. Кошка, не прекращая урчания, слегка приподнимала симпатичную мордочку и косила на птицу зеленым глазом, а пёс и вовсе никак не реагировал. То ли представители элитных пород признают друг в друге ровню, то ли между ними существует сословная взаимопомощь, только они подружились.
Но как часто случается в жизни, нечто прекрасное привлекает к себе не только дружелюбие, но зависть и похоть. Так с некоторых пор во дворе появилась ворона, которая вела себя нагло и агрессивно. Она отбирала корм у голубей, преследовала белую голубку и даже раз напала на ребенка, ударив малыша огромным клювом в макушку. И неизвестно чем бы закончилось это нападение, если бы Руслан вовремя не закричал и не отогнал нахалку.
— У нас завелась бешеная ворона, – пожаловался он Виктору, который как всегда энергичным шагом пересекал двор, – эта птица–шайтан нападает на детей и голубей.
— Не волнуйся, Руслан Ибрагимович, мы её прогоним, – сказал тот и вошел в свой подъезд.
Рано утром Руслан подметал двор. Он любил свою работу. Она перешла ему по наследству от отца, тому – от деда… Особенно ему нравились утренние часы, когда он остро чувствовал необходимость своего труда, когда с удовольствием наводил чистоту, орудуя инструментами, и готовил двор к появлению первых жильцов. В ранние утренние часы он чувствовал себя принцем маленького королевства. Он был главным. Ему подчинялись собаки и кошки, птицы и насекомые, к нему тянулись цветы и каждый листик дерева. Дворник поливал растения, срезал засохшие ветви, подкладывал удобрения… С ним вежливо здоровались первые жильцы, выходившие из подъездов. Оглядывались, любовались порядком и чистотой и вежливо так: «Доброе утро, Руслан Ибрагимович!»
Дедушка рассказывал ему, что раньше дворники носили значки – огромные сверкающие бляхи, как американские рейнджеры, да и уважали их не меньше заокеанских блюстителей порядка, потому что они отвечали не только за чистоту двора, но и за общественный порядок и безопасность жителей. Деду пожимал руку сам городовой, а на праздники домовладелец одаривал его серебряным рублём. Проживая долгое время среди русских, городские татары научились почитать Пасху и Рождество, прекрасно знали, какого числа «Введение», «Никола зимний», «Предтеча» или «Крестовоздвижение» – именно в такие дни необходимо было особенно тщательно выметать двор, чтобы получить похвалу начальства и заветную серебряную монету.
Руслан знал, «в случае чего» обращаться необходимо к участковому, а лучше – к Виктору. Раньше‑то в горячих ситуациях дворнику помогал отец Вити, генерал в штатском, но тот вырастил «правильного» сына и постепенно передавал ему свои дела государственной важности. С одной стороны, залетная ворона может показаться мелочью. Только помнится, в последние годы от них пострадали десятки людей, в основном, старики и дети. Эти птицы обладают недюжинным умом, хитростью и мощным клювом, которым они способны нанести смертельную рану. У ворон как у собак: среди них иногда появляются бешеные птицы, в которых будто шайтан вселяется – и тогда жди от неё беды. Руслан очень любил детей и всегда защищал их от хулиганов, никогда не позволяя в своём дворе драться или обижать маленьких. Руслан полюбил и белую голубку, даже домик для неё на дереве соорудил. Он часами любовался малышней и полетом белой птицы – они казались пожилому человеку ангелами, поэтому никак не мог он позволить бешеной вороне нападать на них. Всё это ворочалось в голове дворника, пока тот наводил чистоту.
— Ай, шайтан! – вскрикнул он и, прикрыв рукой рот, оглянулся. Никого. Он во дворе один. – Витя, Витя, какой молодец!
На клумбе, под старой липой, как раз под тем домиком, который старый дворник подарил белой голубке… лежала ворона с едва заметной ранкой в голове. Руслан осторожно тронул серое тело птицы – нет, готова… Надо же так метко попасть в самый глаз! Ай, да Витя, ай да снайпер! Не зря отец с детства учил тебя своему делу. Не зря. Рукой в перчатке подхватил дворник застреленную птицу, отнес в мусорный контейнер и поглубже закопал.