— Тогда беги! Все бросай.
Роман вдруг выхватил нож.
— Я убью тебя!
— Нельзя! — крикнул шут. С неожиданной ловкостью он перепрыгнул через открытый люк, перед слабо освещенным зевом которого остановился Роман. Ухмылка не исчезла с его лица. Он бросился наружу, Кин еле успел отшатнуться.
На крыльце шут остановился, будто не понимая, почему там оказался, потом нахохлился, голова ушла в широкие плечи.
— Дождик, — сказал он, — дождик какой… До конца света дождик… Жизни нет, правды нет, один дождик.
Заскрипели ступеньки. Шут вышел во двор…
Кин стоял посреди верхней горницы. Роман спустился в подвал, но люк остался открытым.
Кин осторожно заглянул в люк, и шар, повиснув над ним, глядел туда же.
Роман стоял у стола, постукивая концами пальцев по его краю. Вдруг он вздрогнул. Он увидел, что у потухшей печи, мокрый, замерзший, стоит отрок.
— Ты что же молчишь? — спросил Роман.
— Я не догнал его, — сказал отрок.
— Я и не ждал, что ты его догонишь. А там ты был?
— Я был, — сказал отрок.
— Что сказали?
— Сказали, в час после полуночи.
— Ты грейся, грейся, — сказал Роман. — Потом поможешь мне.
— Бьет меня дрожь, — сказал отрок. — Орден нас примет?
— Ты не бойся. Меня везде знают. Меня в Венеции знают. И в Магдебурге, и в Майнце знают… меня убить нельзя…
В этот момент все и случилось.
Шар висел над самой головой Кина. Поэтому сначала было непонятно, кто нанес Кину удар сзади. На мгновение изображение в шаре исчезло, затем возникло удивленное лицо Кина, который пытался обернуться, и тут же потерял равновесие и рухнул в люк, медленно сползая в подвал по ступеням лестницы.
— Стой! Он же разобьется!
Сверху мелькнул аркан — за секунду шут успел достать и метнуть его так, что веревка охватила Кина за плечи в полуметре от пола подвала и остановила падение. Затем безжизненное тело Кина опустилось на пол. Подняв шар, Жюль увидел над люком шута с арканом в одной руке, с дубиной — в другой.
Роман и отрок отшатнулись от люка, замерли.
Роман первым сообразил, в чем дело.
— Кто? — спросил он.
— Он мне с самого начала не понравился — нет у нас такого в стражниках. У меня, знаешь, какая память на лица. Подслушивал. Думаю, епископский лазутчик.
Глаза Кина были закрыты.
— Ты его не убил? — спросил Роман.
— У нас, литовцев, голова железная, — сказал шут.
— Что же делать? — сказала Анна. — Они его убьют. Ну сделай что-нибудь, Жюль, миленький! Вытащи его обратно.
— Без его помощи не могу.
— Так придумай.
— Да погоди, ты! — огрызнулся Жюль. — Ты думаешь, он на прогулку пошел? Выпутается. Обязательно выпутается. Ничего…
— Надо его допросить, — сказал Роман.
— Только возьми у него… это.
Шут нагнулся, выхватил у Кина меч, арканом стянул руки.
В этот момент в люке показалось лицо другого стражника.
— А, Йовайла, — сказал шут. — Ты этого земляка не признаешь?
— Нет, — ответил тот быстро. — За воротами князь.
— Этого еще не хватало, — сказал Роман. — Акиплеша, убери, быстро, быстро, ну! Глузд, помоги ему!
Они оттащили Кина в сторону, в тень, Роман бросил сверху ворох тряпья… Сцена была зловещей — тени метались по стенам, сплетались, будто в драке.
Князь быстро спустился вниз, ступени прогибались, за ним — в двух шагах — ятвяг в черной куртке и красном колпаке.
Князь был в кольчуге, короткий плащ промок, прилип к кольчуге, рыжие волосы взъерошены. Князь был зол:
— Орден на приступ собрался, лестницы волокут… Как держаться, ворота слабые, людей мало. Ты чего здесь таишься?
— Какая от меня польза на стене? Я здесь нужнее.
— Ты думай. Нам бы до завтра продержаться. Роман, почему на башнях огненной воды нет?
— Кончилась, княже.
— Чтобы была! Не отстоим город — первым помрешь.
— Князь, я твоего рода, не говори так. Я все делаю…
— Не знаю, никому не верю. Как плохо — никого нет. Где Владимир Полоцкий? Где Владимир Смоленский, где Мстислав Удалой? Владимир Псковский? Где рати? Где вся Русь?
— Я приду на стену, брат, — примирительно сказал Роман.
— Тут у тебя столько зелья заготовлено!
— Это, чтобы золото делать.
— Мне сейчас золото не нужно — ты мне самородок дашь, я его на голову епископу брошу. Ты мне огонь дай, огонь!
— Я приду на стену, брат.
Кин пошевелился под тряпьем, видно, застонал, потому что князь метнулся к куче тряпья, взметнулись к потолку черные тени, — Кин был без сознания.
— Кто такой? Почему литовца связал?
— Чужой человек, — сказал Роман. — В дом ко мне пробрался. Не знаю, может, орденский лазутчик.
— Убей его, — князь вытащил меч.
Анна прижала ладони к глазам.
— Нет, — услышала она голос Романа. — Я его допросить должен. Иди, князь, я приду. Сделаем огонь — придем.
— Ты, — сказал князь ятвягу, — останешься здесь.
— Лишнее, князь, — сказал Роман.
— Сейчас я никому не верю. Понял. Тебе не верю тоже. — Князь отпустил рукоять меча. — Нам бы до завтра продержаться.
Князь, не оборачиваясь, быстро поднялся по лестнице. Остановился, взглянув в подвал сверху. И ему видны были темные тени, неровно освещенные желтым светом лица, блеск реторт и трубок. Князь перекрестился, потолок над головами закинувших головы чародея и его помощников заколебался, вздрогнул от быстрых и тяжелых шагов уходившего князя Вячко.
— Вся литовская рать не спасет его, — тихо сказал Роман.
Он сделал шаг к Кину, посмотрел внимательно на его лицо.
Ятвяг — за его спиной — тоже смотрел на Кина холодно и бесстрастно — для него смерть и жизнь были лишь моментами в бесконечном чередовании бытия и небытия.
— Дай чего-нибудь ятвягу, опои его, — сказал Роман.
— Он заговорил по-латыни, — заметил Жюль.
— Не все ли равно! — воскликнула Анна.
Ятвяг отступил на шаг, он был настороже.
— Не будет он пить, — сказал шут. — Он верный, как пес.
Кин открыл глаза. Помотал головой, поморщился от боли.
— Ничего, — сказал Жюль. — Мы не с такими справлялись.
— Пистолет бы ему. Почему он не взял оружия!
— Он не имеет права никому причинить вреда,
— Даже если это грозит ему смертью?
— Мы готовы к этому, — сказал Жюль.
— Ты кто? — спросил Роман, склоняясь к Кину. Кин молчал, глядел на Романа.
— Он не понимает по-немецки, — сообщил шут.
— Без тебя, дурак, вижу, наверно, притворяется.
— Так прибей его, и дело с концом, — сказал шут.
— А вдруг его прислал епископ?
— Другого пришлет, — сказал шут. — С языком.
— Подлец, — сказала Анна сквозь зубы.
— Спроси его по-литовски, — сказал Роман.
— Ты что здесь делаешь? — спросил шут.
— Я пришел из Тракая, — сказал Кин. — Я своих увидел.
— Врешь, — сказал шут.
— Что он говорит?
— Врет, — сказал шут. — Убить его надо, и дело с концом.
Кин постарался приподняться.
Ятвяг кошачьим, мягким движением выхватил саблю.
— Погодите, — сказал Кин. — Мессир Роман, у меня к вам важное дело.
— Он знает латынь? — вырвалось у Романа.
— Боярин, — сказал отрок. — Время истекает.
— Время? — повторил ятвяг. — Князь ждет. Идите на башню.
— Сейчас, — сказал Роман. — Ты говоришь, что знаешь меня?
— Я принес вести из Бремена, — сказал Кин. — Я не могу сказать сейчас. Я скажу наедине. Развяжите меня.
— Нет, — сказал Роман. — Даже если ты не врешь, ты останешься здесь. Я не верю тебе.
— Время истекает, — сказал отрок.
— О чем он все время повторяет? — спросил шут.
— Он должен встретиться с одним человеком.
Ятвяг положил на левую ладонь лезвие сабли, словно любуясь ее тусклым блеском.
— Князь сказал, — повторил он, — пора идти.
— С тобой пойдет Акиплеша, — сказал Роман. — Он все знает.
— Князь сказал, — повторил ятвяг, и в словах его была угроза.
Анна увидела, что Роман сделал какой-то знак отроку, и тот, чуть заметно кивнув, двинулся вдоль стены в полутьме. Кин лежал с открытыми глазами. Внимательно следил за людьми в подвале. Чуть пошевелил плечами.
— Он снимет веревки, — прошептал Жюль, будто боялся, что его услышат, — главное — снять веревки.
Ятвяг тоже внимательно следил за тем, что происходит вокруг, словно чувствовал неладное.
— Цезарь, — сказал шут, — не бери греха на душу.
— Ты никогда не станешь великим человеком, — ответил Роман, делая шаг к столу, чтобы отвлечь внимание ятвяга, — наше время не терпит добрых. Ставка слишком велика. Ставка — жизнь и великая магия. Ты! — крикнул он неожиданно ятвягу. И замахнулся кулаком. Ятвяг непроизвольно вскинул саблю.
И в этот момент блеснул нож отрока — коротко, смутно, отразившись в ретортах. И ятвяг сразу выпустил саблю, бессмысленно и безнадежно стараясь увидеть источник боли, достать закинутыми за спину руками вонзившийся в спину нож… и упал на бок, сдвинув тяжелый стол. Реторта с темной жидкостью вздрогнула, и Роман метнулся к столу и подхватил ее.
— Как я испугался… — сказал он.
Шут смотрел на ятвяга.
— Плохо вышло, — сказал шут. — Ой, как плохо вышло…
— Скажем князю, что он ушел. Вытащи его наверх — и за сарай. Никто ночью не найдет.
— Кровь, — сказал шут. — И это есть знание?
— Ради которого я отдам свою жизнь, а твою — подавно, — сказал Роман. — Тащи, он легкий.
Шут стоял недвижно.
— Слушай, — сказал Роман. — Я виноват, я тебя всю жизнь другому учил… я тебя учил, что жизнь можно сделать хорошей. Но нельзя не бороться. За науку бороться надо, за счастье… иди, мой раб. У нас уже нег выхода. И грех на мне.
Шут нагнулся и взял ятвяга за плечи. Голова упала назад, рот приоткрылся в гримасе.
Шут поволок его к лестнице. Отрок подхватил ноги убитого.
— Я больше не могу, — сказала Анна. — Это ужасно.
— Это не конец, — сказал Жюль. Он приблизил шар к лицу Кина, и тот, словно угадав, что его видят, улыбнулся краем губ.
— Вот видишь, — сказал Жюль. — Он справится.
В голосе Жюля не было уверенности.
— А нельзя вызвать к вам на помощь? — спросила Анна.
— Нет, — коротко ответил Жюль.
Шут с отроком втащили труп наверх. Роман окликнул отрока:
— Глузд! Вернись.
Отрок сбежал по лестнице вниз.
— Мне не дотащить, — сверху показалось лицо шута.
— Дотащи до выхода — позовешь Йовайлу. Спрячете — тут же иди на стену. Скажешь, что я — следом.
Отрок стоял посреди комнаты. Он был бледен.
— Устал, мой мальчик? Тяжела школа чародея?
— Я послушен, учитель — сказал юноша.
— Тогда иди. Помни, что должен завязать ему глаза.
Отрок открыл потайную дверь и исчез за ней.
Роман поглядел на большие песочные часы, стоявшие на полке у печи. Песок уже весь высыпался. Он пожал плечами, перевернул часы и смотрел, как песок сыплется тонкой струйкой.
— Второй час пополуночи, — сказал Кин, — скоро начнет светать. Ночи короткие.
— Да? — Роман словно вспомнил, что не один в подвале. — Ты для меня загадка — литовец. Или не литовец? Лив? Эст?
— Разве это важно, чародей? — спросил Кин. — Я ученик Бертольда фон Гоца. Ты слышал это имя?
— Я слышал это имя, — сказал Роман. — Но ты не знаешь, что Бертольд уже два года как умер.
— Это пустой слух.
Дверь качнулась, отворилась, и из подземного хода появился отрок, ведя за руку высокого человека в монашеском одеянии с капюшоном, надвинутым на лоб, и с темной повязкой на глазах.
— Можете снять повязку, — сказал Роман. — У нас мало времени.
Монах снял повязку и передал отроку.
— Я подчинился условиям, — сказал он. — Я тоже рискую жизнью.
Анна узнала ландмейстера Фридриха фон Кокенгаузена. Рыцарь прошел к столу и сел, положив на стол железную руку.
— Как рука? — спросил Роман.
— Я благодарен тебе, — сказал Фридрих. — Я могу держать ею щит. — Он повернул рычажок на тыльной стороне железной ладони. Пальцы сжались, словно охватили древко копья. — Спасибо. Епископ выбрал меня, потому что мы с тобой давнишние друзья, — сказал Фридрих. — И ты доверяешь мне. Расскажи, почему ты хотел нас видеть?
— Вы поймали литовца, который украл у меня горшок с огненной смесью?
— Да, — коротко сказал Фридрих. — Он хотел убить епископа?
— Зелье могло разорвать на куски сто человек, — сказал Роман.
Жюль опять повернул шар к Кину, и Анна увидела, как Кин медленно движет рукой, освобождая ее.
— А это кто? — рыцарь вдруг резко обернулся к Кину.
— Я тебя хотел спросить, — сказал Роман. — Он уверяет, что он ученик Бертольда фон Гоца.
— Это ложь, — сказал рыцарь. — Я был у Бертольда перед его смертью. Нас, причастных к великой тайне магии и превращения элементов, так мало на свете. Я знаю всех его учеников… Он лжет. Кстати, погляди, сейчас он освободит руку.
— Черт! — выругался Жюль. — Как он заметил?
Роман с отроком тут же бросились к Кину.
— Ты прав, брат, — сказал Роман Фридриху. — Спасибо тебе.
Кин был неподвижен.
— Это первый человек, который развязал узел моего шута.
— И поэтому его надо убить, — сказал рыцарь.
Роман подхватил из-за стола толстую веревку и надежно скрутил руки Кина.
— Погоди, — сказал Роман. — Он говорит по-латыни не хуже нас с тобой и знает имя Бертольда. Скоро вернется мой шут и допросит его. Он допросит его как надо, огнем.
— Как хочешь, — сказал Фридрих. — Я слышал, что ты близок к открытию тайны золота.
— Да, — сказал Роман. — Я близок. Но это долгая работа. Это будет не сегодня. Я беспокоюсь за судьбу этого делания.
— Только ли делания?
— И меня. И моих помощников.
— Чем мы тебе можем быть полезны?
— Ты знаешь чем — ты мой старый знакомый. Ты потерял руку, когда в твоем замке взорвалась реторта, хоть и говоришь, что это случилось в битве с сарацинами.
— Допустим, — сказал рыцарь.
— Мне главное — сохранить все это. Чтобы работать дальше.
— Похвально. Но если наши пойдут завтра на штурм, как я могу обещать тебе безопасность?
— И не только мне, брат, — сказал Роман. — Ты знаешь, что у нас живет польская княжна?
Шар опять приблизился к Кину. Губы Кина шевельнулись, и шар передал его шепот:
— Плохо дело. Думай, Жюль…
Жюль кивнул, словно Кин мог увидеть его. И обернулся к Анне — может, искал сочувствия?
— Если ты уйдешь, я не справлюсь с машиной? — спросила Анна.
— Нет, моя девочка, — сказал Жюль тихо. — Тебе не вытянуть нас.
Роман и рыцарь подняли головы.
— Кто-то идет, — быстро сказал Роман отроку. — Задержи его. Я вернусь. — Рыцарь тяжело встал из-за стола и опустил капюшон.
— Завязать глаза? — спросил Фридрих.
Роман махнул рукой.
— Я выйду с тобой. Скорей.
Потайная дверь закрылась за рыцарем и Романом.
Шут спустился по лестнице.
— Где хозяин? — спросил он.
— Не знаю, — сказал отрок.
— Убежал к орденским братьям? Нет, он один не убежит. Ему все это нужно… это его золото… Это его власть и слава.
22
— Жюль, — сказала Анна. — Я знаю, что сделать.
— Да? — Жюль снова увеличил лицо Кина. Кин смотрел на шута.
— Я похожа на Магду. Ты сам говорил, что я похожа на Магду.
— Какую еще Магду? — В гусарских глазах Жюля была тоска.
— Польскую княжну, Магдалену.
— Ну и что?
— Жюль, я пойду туда. Вместо нее.
— Ты что, с ума сошла? Не говори глупостей. Тебя узнают. Мне еще не хватало твоей смерти. И куда мы княжну денем?
— Да слушай спокойно. Жюль, милый, у нас с тобой нет другого выхода. Время движется к рассвету. Кин связан и бессилен.
— Замолчи. И без твоих идей тошно.
— Все очень просто. Ты можешь меня высадить в любом месте?
— Конечно. — Он пожал плечами.
— Тогда высади меня в спальне княжны. Это единственный выход. Сообрази, наконец. Если я не проберусь к Кину в ближайшие минуты, он погибнет. Я уж не говорю, что провалится все ваше дело. Кин может погибнуть. И мне это не все равно!
— Ты хочешь сказать, что мне все равно? Ты что думаешь, Кин первый? Думаешь, никто из нас не погибал?…
Из окошка тянуло влажным холодом — погода в двадцатом веке тоже начала портиться. Брехали собаки. Анна вдруг почувствовала себя вдвое старше Жюля.
— Не в этом дело! Веди шар! Будь мужчиной, Жюль! Вы уже посвятили меня в ваши дела…
— Да, но… — Жюль замялся. — Слишком уж нарушаем прошлое.
— Переживем! Вспомни: Кин лежит связанный.
Жюль несколько секунд сидел неподвижно. Затем резко обернулся, оценивающе посмотрел на Анну.
— Может получиться так, что я не смогу за тобой наблюдать.
— Не теряй времени. Веди шар в терем. Мне же надо переодеться.
— Погоди, может быть…
— Поехали, Жюль, миленький!
Анну охватило лихорадочное нетерпение, будто предстоял прыжок с парашютом, и было страшно, но страх опоздать с прыжком был еще сильнее.
Шар покинул дом Романа, пронесся над крышей. Краем глаза Анна увидела огоньки на стенах и далекое зарево. Впереди был терем.
Шар завис в коридоре, медленно пополз вдоль темных стен. Анна подошла к раме, хотела шагнуть, потом опомнилась, начала торопливо стаскивать кофту…
— Все чисто, — сказал Жюль. — Можно.
— Постой, — крикнула Анна. — Я же не могу там оставлять одежду…
Княжна спала на низком сундуке с жестким подголовником, накрывшись одеялом из шкур. Одинокая плошка мерцала на столе. По слюде окна стекали мутные капли дождя.